— (Не делай этого!)Я крепче вцепился в кресло:— Прости.— Ты не виноват. Это не важно. — Она закрыла руками рот. — Как я могла так ошибаться! Зибелинг. Во всем виноват только он.— Джули, он не хотел.— Ты знаешь, что он сказал мне? Это была правда. Я не нужна ему. Он не хочет меня видеть, ему попросту наплевать.— Нет, все совсем не так. Он знает тебя… — я барахтался в словах, словно беспомощный щенок, чувствуя себя последним идиотом, — …лучше, чем кто-либо другой. — Кроме меня.— Да, это так. Он испытал такое чувство… впервые с тех пор, как потерял жену и сына. Я верила, что я — особый случай, но вновь ошиблась. — Она кусала губы и вытирала глаза.Я подошел к Джули и обнял ее. Она прислонилась к моему плечу, рыдая. Ее горе наполнило меня, стало моим, и на секунду у меня возникло желание прервать контакт. Но я должен был предоставить ей опору.И так тихо, что я едва расслышал, она произнесла:— Ненавижу все…Я прижал ее крепче, такую теплую, и поцеловал сверкающую полночь ее волос.— Нет, Джули, нет. Все будет хорошо.У меня перехватило горло, я едва мог произнести это. Я понимал, что ей необходимо побыть с кем-нибудь. Я не задавал вопросов, лишь пытался показать ей, что она не одинока и не должна оставаться одна. Через некоторое время рыдания затихли. Я тяжело вздохнул и сказал:— Джули… В Старом городе я не выучил ни одного стихотворения. Хочешь анекдот? — Джули отпрянула от меня, посмотрела как на ненормального и усмехнулась. — Что может сказать говорящая крыса весом в полтонны?— Понятия не имею.Понизив голос на октаву, я пробасил:— Кис-кис-кис…Она улыбнулась и вдруг захохотала. Какое-то время мы стояли, как два идиота, и смеялись до слез. Потом, не будучи уверен, что имею на это право, я предложил:— Если хочешь, давай обсудим то, что произошло.Помедлив, она кивнула. Мы сели за стол. Джули закрыла лицо руками, и черные волосы волнами упали ей на грудь. Я только сейчас заметил букет полевых цветов, которыми она украсила комнату: они увядали в вазе, стоящей между нами; от них веяло весной.Какое-то время Джули молчала, почти боясь взглянуть мне в глаза.— Как странно… Всегда так тяжело говорить о себе… Такая дурацкая история.Наконец она открыла доступ в свое сознание, в свою память. Я увидел Джули маленькой девочкой, которая слишком много знала об окружающих, которая разделяла с любым встреченным ею человеком каждую эмоцию и не могла утаить свои мысли… Воспоминания о годах, проведенных в сверкающем и абсолютно пустом мире, где вещи значили гораздо больше, чем человеческая жизнь, где люди — и ты это знал — совсем не беспокоились ни о тебе, ни друг о друге: и понимаешь, что само твое существование — оскорбление для близких, с каждым доказательством ты отдаляешься от них все дальше…Передо мной прошли картины и образы, когда она, наконец, покинула их, а затем попыталась уйти из жизни, не в состоянии выжить в холодном мире со своими чувствами и мириться с их отсутствием у других. Она пыталась найти выход там, где его не было, сопереживая боль, ненависть и лишения окружающих, всегда стремясь помочь им, потому что по-другому она не могла. Она сочувствовала страждущим просто потому, что такова была ее натура, и люди злоупотребляли ее добротой, оскорбляя ее лучшие чувства. Все, что ей нужно теперь, — это покой и кто-нибудь, кому она может доверять.Но вот она вспомнила Зибелинга, и я увидел, что Джули верила в то, что именно он — тот, кто ей нужен… Рыдания вырвались у нее. (Потому что это было именно так.)— Джули, чего ты стыдишься?— Я всегда всех отталкивала. Я хотела утопиться, потому что не могла ужиться даже с собой.— Это неправда. — Я легонько встряхнул ее. — Ты ни в чем не виновата. Человек не может открываться первому встречному — должна быть защита. Но если ты рождена с шестым чувством, то не чувствуешь такой защиты, и никто не знает, как тебе ее предоставить. Дело совсем не в тебе, ты не можешь винить себя в том, что ты такой родилась.Она нахмурилась.— Я знаю, что говорю, Джули. Послушай меня. Не виновата ты и в том, что пыталась любить его и хотела его любви. А тот, кто потерял твою любовь, настоящий осел…Она глубоко и прерывисто вздохнула.— Зибелинг не винит тебя за страдания или боль. Он помог тебе освободиться от привычки переживать все сразу и ранить этим себя. Он должен понимать, насколько это тяжело.Если в Зибелинге была хоть половина тех качеств, которые она видела в нем, то он действительно помог ей, однако сейчас мне было очень сложно притворяться, будто я верю, что он всего лишь человек. Она почти улыбнулась, потом лицо ее изменилось, как если бы она не знала, что и подумать.— Он не хотел, Джули. Он не в себе из-за той дьявольской игры, которая здесь ведется, он не способен анализировать, чересчур переполнен виной и растерян. Разве не это ты пыталась показать мне? Он не отдавал себе отчета в том, что говорил. — Однако я тоже не осознавал, что говорил в данную минуту, не обращая внимания на слова, желая только отвлечь ее и вывести из угнетенного состояния. — Он напуган и рассержен, потому что по-настоящему любит тебя, но боится признать это. Боится потерять, как в свое время потерял жену.Она вздрогнула и поднялась.— Правда?— Конечно. — Я говорил, не понимая, откуда приходят слова, почти забыв, о ком идет речь, потому что… — Потому что он не единственный, кто испытывает такие чувства к тебе. — До меня дошло, что я сказал, после того, как вырвались слова, и я понял, что это правда. — (Я люблю тебя.)Через стол она протянула руку и взяла мою. Она поцеловала меня — я весь наполнился ее чувствами и такой нежностью, какой еще не испытывал.— Спасибо, Кот, — прошептала она, — ты лучший, единственный мой настоящий друг. — И снова подняла на меня глаза, глаза цвета грозовых туч.Но она никогда не сможет изменить своей любви к Зибелингу. Когда это стало мне ясно, что-то перевернулось внутри, как будто в меня попал осколок ее боли.Внезапно я вновь стал пятилетним мальчиком, обиженным до горючих слез на весь мир. Ну почему именно он? Почему его избрала судьба на эту роль, почему не меня? У меня никогда ничего не было!Но говорят, любовь слепа, любовь — сумасшествие, любовь безжалостна и способна испепелить твое сердце. Джули научила меня проникаться чувствами других, и я знал, что никогда не смогу остановить то, что чувствую по отношению к ней.Я обошел стол и нежно обнял ее, представив на минуту, что она принадлежит мне, а потом сказал:— Все будет хорошо, я обещаю тебе.И я вышел из дома в ночь. Глава 15 Я включил свет.— Как ты сюда попал? — Фигура Зибелинга отделилась от кресла, где он сидел, словно окаменев в темноте своей комнаты. Выражение его лица стоило того, чтобы преодолеть путь к его жилищу.— Секрет старого воришки, — ухмыльнулся я. — Теперь вы спросите, какого дьявола мне здесь надо. Я здесь потому, что осталось только двое в этом городишке, на кого вы можете положиться, и вы больно ранили обоих. Я пришел сюда, чтобы ты кое-что для себя уяснил, слышишь, ты…— Убирайся!— Н-да. — Я покачал головой и двинулся к нему, чувствуя обиду и злость, которые при виде Зибелинга всколыхнулись опять. — Я не уйду, пока ты не выслушаешь то, что я должен тебе сказать. — Я схватил его за толстый свитер и прижал к стене. Он сопротивлялся, но у него не было богатого опыта уличных боев. Я нажал на болевую точку — он вскрикнул и затих. — Вот так-то лучше, док. Я могу быть тем, за кого ты меня принимаешь, когда меня вынуждают. Не советую делать это, ибо тогда я перестану быть самим собой. — Я отпустил Зибелинга и отступил. — Мне надо, чтобы ты меня выслушал.Он отделился от стены, его взгляд был полон замешательства и внезапно возникшего страха. Он потер шею.— Хорошо. Говори, зачем пришел. — Он вновь сел в глубокое мягкое кресло, чувствовалась его возросшая тревога.— Во-первых, повторяю еще раз — мы в одной лодке. — Я не стал убеждать его, открывая сознание, потому что он был уверен, что я поступлю именно так. — Знаю, что вы не желаете поверить в это, потому что вам, как никому другому, известно, что у меня достаточно причин сделать вам больно. Вы уверены в том, что я — всех побоку, кроме себя, а как иначе? Разумеется, вы сами — образчик любви к ближнему. Поверьте, я сталкивался с такими экземплярами, как вы. Но, слава Богу, встречаются и порядочные люди. Такие, как Джули, как Дир. А Рубай… — Я вздохнул. — Вы даже не представляете себе, кто он на самом деле. Я — я знаю! У него ледяное сердце, он психопат; все, что вы можете вообразить о нем, не идет ни в какое сравнение с его истинной сущностью. Он уничтожил Дира с наслаждением, и я намерен расквитаться с ним за это. Я скорее отсеку себе руку, чем стану на него работать, — можете вы это понять? Я сделаю все, что в моих силах, чтобы уничтожить его и обезопасить Джули. Слышите вы — все! Если даже мне придется заодно спасти и вас, — я опустил взгляд, — может, мне придется оказать вам эту услугу. — Я поднял глаза. — Но повторяю, сделаю это очень неохотно.Зибелинг еще глубже вжался в кресло, уставившись на меня.— Вы решили, что все потеряно, когда погиб Дир, разве не так? Вы заманили нас в эти игры, а теперь уверили себя в том, что мы ни на что не годны, обречены и что в этом ваша вина. — Я почувствовал, что прав. Добро пожаловать в клуб «Последний Шанс». — Что же, теперь время играть по моим правилам. Вы подняли лапки кверху, от всего отказались, на всех наплевали; вы собирались сидеть здесь и ждать, пока все закончится. Точно так же, как вы вели себя всю жизнь после смерти жены и сына. Бьюсь об заклад, они гордились бы, если бы увидели, из чего вы сделаны…Его пальцы глубже впились в мягкие подлокотники кресла, как будто это была живая плоть.— У меня есть выход — я нашел его после того, как вы сдались, и рисковать в этой игре буду только я. Рубай отсылает меня на шахты, потому что доверяет мне. Он рассчитывает, что я установлю с ним мысленную сцепку и укажу ему путь на шахту. Однако я обведу его вокруг пальца — скажу руководству шахт всю правду. Они пришлют сюда подразделения охраны и спасут вас. Вам не о чем беспокоиться.— О Господи! — Он уставился на меня. — Если бы я мог тебе верить…— Только приложите усилие. — Я отошел от стены и стал ходить туда и обратно в небольшом пространстве перед ним. — Впрочем, как вы можете верить мне, если считаете, что даже Джули обманывает вас? Вы наплевали на нее — вот что вы сделали. Постарались, чтобы она полюбила, а потом заявили, что она для вас пустое место. Ты считаешь, я эгоист, ты, сукин сын? Да посмотри в зеркало! — Я повернулся к нему. — Ты бы давно был у Рубая в когтях, если бы это не убило Джули. Ты, ублюдок, ты не стоишь ее пальца, ты не заслуживаешь называться человеком…Я не закончил свою тираду, потому что услышал, как его сознание кричит:— (Знаю, знаю!)И тут я понял, что Джули была права: единственный человек, которого ненавидел Зибелинг, был он сам. Он не мог смириться с тем, что его семья погибла, а он продолжает жить, — и он перестал жить, предоставляя телу лишь создавать видимость жизни. Проводя исследования в институте, он страдал не меньше псионов, которых он старался вернуть к нормальной жизни, но у него не было никого, кто бы выслушал, понял и разделил с ним его потерю. В программе исследований в Институте Сакаффа он пытался помочь людям, как бы завоевывая добрым делом право на жизнь. Но все его усилия привели к гибели хорошего человека, а сам он, заодно с Джули, оказался в безвыходной ситуации. Лицо его выражало отчаяние.Он любил ее, любил глубоко. Будь я слеп и глух одновременно, я все равно почувствовал бы это — настолько сильным было его чувство. Он причинял ей боль только потому, что боялся потерять ее, боялся смерти — ее и своей. Я видел, насколько он нуждался в ней, как горячо стремился к тому, чтобы все наладилось, чтобы он перестал терзать себя и других. Но он поддался испытанной привычке — бежать от собственной вины, будучи уверенным, что все кончено.Зибелинг молчал, как будто ему нечего было сказать.Я хотел бы по-прежнему ненавидеть его, но почему-то не мог. Похоже, я проник в самые глубины его сознания, и больше того — наконец понял то, что увидел. Я был уже не тем уличным мальчишкой с опустошенной душой, которого бросили к нему в день, когда я увидел Джули впервые, и не тем псионом-профаном, которому еще предстояла встреча с гидранами. Я изменился. Изменился больше, чем если бы мой Дар просто возродился во мне, и, желал я того или нет, я внезапно понял, что не могу больше сыпать соль на раны врага, так же как не могу отречься от любви к Джули… Все гневные слова, готовые слететь с языка, ушли вместе с выдохом.— Она знает это, док. Она всегда чувствовала это. И все-таки пойдите и объяснитесь с ней. — Я направился к двери.— Кот, подожди…— Идите к черту. — Я стремительно вышел.Я снова шел по улице без названия, пробираясь украдкой, избегая и щупалец телепатов и людских глаз. Шел, потому что не мог бы успокоиться, оставшись со своими мыслями в пустой, мертвой комнате. Дождь закончился, небо прояснилось: повсюду блестели лужи ртутного цвета. Выйдя за пределы порта, я поднимался по холмам к единственному месту, где хотя бы полдня мне удалось побыть свободным.Здесь в последний раз я видел улыбку Дира.Я зашел дальше, чем обычно: света звезд было достаточно, чтобы различать дорогу. Воспоминания немного отпустили меня, и я бросился на мокрую траву, ощущая дыхание деревьев, легкое шипение испарений и прикосновения клубящегося тумана, возню неизвестных существ в темноте. Ни человеческих голосов, ни взглядов, ни мыслей — ничего, что могло бы нарушить этот совершенный покой.Прохладный ветер шевелил волосы. Я поднял глаза и подумал, как хорошо было бы все дни превратить в наслаждение природой. Туманность Рака раскинулась на чистом небе, как золотая сеть, брошенная в черное море, в ряби которого отражается первый луч зари. Я лежал, глядя в небо, открыв природе все чувства и растворяясь во вселенской бесконечности. Я страстно желал навсегда остаться в этой красоте и наполниться ею.Вдруг я ощутил чуткие мысли, вплетающиеся в узоры моих. Мой разум сжался в слепой панике, пытаясь защититься, но тут я услышал стройный хор мыслей, зовущих меня.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36