И от этой общности глюк для них становится реальностью. Они сами его поддерживать начинают! И как тогда отдельному человеку разобраться, где бред, а где нет? Мне еще вспомнился наш с тобой спор о виртуализации языка. О всех наших «kinda» и ваших «как бы», которые в конце прошлого века люди вставляли чуть ли не перед каждым словом… а потом это резко пропало. Я тогда утверждал, что повлияла компьютерная коррекция стилистики. А ты шутил, что виртуальность просто стала нормой жизни. Так и тут! Я-то думал, что с обратимым диоксидом можно сходить «туда-обратно». Не залипая «там», как это случается с большинством DA-аддиктов. А получилось, что на самом деле окружающий мир давно уже «там», во всеобщем диоксидовом глюке. И живет по законам этого хоровода разноцветных вкраплений. Словно кто-то забыл поставить закрывающий таг в XML-документе, и весь документ до конца оказался набран курсивом. «Обратный ход» чуть-чуть вернул меня назад, и я увидел этот зараженный диоксидом мир как он есть. А потом я проспался и больше ничего такого не видел. Зато как проспался! Но это уже наверное из другой оперы…
— Почему из другой? Расскажи. У меня тоже в последнее время странности со снами.
— Видишь ли, я вообще почти всю жизнь без снов сплю. В молодости еще бывало иногда, но потом из-за бессонницы я стал пользоваться сонником. Знаешь, эти искусственные сны «на заказ». Забавная вещь и вроде даже лечебная, у меня их целая гипнотека… Но зато если ты на сонник подсел, то собственные сны вообще видеть перестаешь. А после диоксида я снова увидел сон. Настоящий, без сонника. Мне приснилось, что я — Бекон.
— Жареный с яйцами? Такое из без психоаналитика понятно…
— Да нет, Френсис Бекон! В этом сне я, то есть я-Бекон, хожу по снежной равнине с выпотрошенной курицей в руке. И набиваю эту курицу снегом. Стоит ужасный дубак, ветер свищет, а курица какая-то бездонная — сколько я в нее снега ни запихиваю, все равно она пустая внутри. Но я продолжаю ее набивать, совершенно уже замерзший и как бы не по своей воле. Это вроде пытки, как я выясняю в ходе сна. Вокруг меня стоят три человека с треугольными головами… Или у них шлемы такие, не знаю, они вообще с ног до головы закутаны в балахоны из странной материи — мелкая сетка с нашитыми тут и там стеклянными шариками. И эти типы меня специально мучают бездонной курицей — за то, что я разгласил их тайну. То есть не я, а Бекон в «Новой Атлантиде». Там у него есть такой Дом Саломана, где…
— Эй, только не надо мне пересказывать Атлантиду! Я ее переводил еще в школе. И кстати, «двойку» получил. Перевел «Саломан» как «Любитель бекона», а у училки было плохо с чувством юмора.
— Ага, тогда ты знаешь, в чем там суть. Метафорическая такая история. Типичный для тех времен способ изложить свои политические взгляды в завуалированном виде. Но во сне получалось, что я, то есть я-Бекон, случайно раскрыл в «Атлантиде» то, что было на самом деле. Как будто бы они на самом деле построили «Дом Обмана», только в масштабах всей планеты. И Атлантида не затонула, а наоборот, весь мир по отношению к ней оказался на более низком уровне.
— Надеюсь, ты успел проснуться до того, как сам превратился в быстрозамороженную курицу?
— Как видишь, живой! Телефон зазвонил и разбудил меня. Правда, когда я подошел, там были только гудки. Наверное, номером ошиблись. Но я еще неделю после этого маялся гриппом. Оказалось, перед сном открыл на ночь окно, проветрить — и уснул как убитый, забыв его закрыть. Это в январе-то! Ту программу с диоксидом я больше не запускал.
— Но ты рассказывал кому-нибудь про свой диоксидовый трип?
— А то! В колледже, где я сейчас работаю. Коллегам-преподавателям. Мы вместе обедаем, вот я в один из обедов и рассказал про фуражки, похожие на приемники. Правда, в шутливой форме, в духе «воспоминаний о загубленной молодости». В ответ один из них рассказал, как съел однажды кислотную марку, на которой был нарисован велосипед, и потом его весь день преследовали банды велосипедистов. А вечером, когда все закончилось, он обнаружил, что сидит на полу своей кухни, а вокруг раскиданы макаронные изделия под названием «колесики». Остальные конечно посмеялись, и тоже стали всякие приколы припоминать. А какая еще может быть реакция? Мне и самому непонятно, что с этой историей делать. Знаешь, когда переживание заканчивается, о нем остается память, но она — неживая. Засохший листок в гербарии, и только… Вот скажи-ка, Вик, что такое счастье? Только быстро, не раздумывая.
— Счастье — это когда не хочется курить, — сказал я не раздумывая, но шаря по карманам. — И вот еще: человек создан для счастья, как птица для бульона.
— Выкрутился, старый жук! Верно, в общем. И не только курить. Вообще перестает хотеться. Все затягивает пеленой умеренной удовлетворенности — и желания, и чувства. Даже происшествия все как на подбор идут, аккуратные. Двадцать лет назад мои очки бились раз в месяц. А те стекла, что у меня сейчас, я ношу уже больше пяти лет. Один раз я их специально уронил с десятого этажа — и что ты думаешь? Они повисли на кусте, не долетев до асфальта. Это какая-то бесовская стабильность, Вик!
— Думаешь, искусственная?
— Ну, смотря что понимать под искусственным. Об этом хорошо было говорить в прошлом веке, когда человечество в своем воображении воевало с железными киборгами и зелеными инопланетянами. Но психосреда, как я теперь понимаю, — это штука куда более аккуратная. Никакой войны, никаких чужаков. Тебя мягко и незаметно подсаживают на счастье. Проводят легкую коррекцию твоего пути в некоторые моменты жизни.
— Да брось, классическая антиутопия. А практические приложения мне доводилось видеть у нас в 70-е. Много водки и много КГБ. Действительно, целые поколения корректировали. Но почему-то такое счастье не всех устраивало. И другой путь я тоже видел. В Штатах в девяностые. Много здорового образа жизни и много прав. Но и у них уже тогда начинались странные явления. В Нью-Йорке, мне рассказывали, был очень популярный невроз, связанный с чистотой общественных сортиров. Входит человек, что называется, делать грязное интимное дело, а перед ним — сверкающее совершенство. Идеальной белизны поверхности, сплошная симметрия, нигде ни пятнышка. И во всей этой красоте вдруг оказываешься ты со своими жалкими испражнениями! Сначала человек думает об этом чуть дольше, чем нужно, потом еще чаще, потом у него напрочь съезжает крыша… Неудивительно, что «Дети Троцкого» и кастристы в конце концов пошли все это громить.
— Ты не понял, Вик. Все, что ты перечислил, старо и грубо, как перфокарты Ады Лавлейс. У системы, о которой я говорю, есть существенный козырь — индивидуальный подход. Ребенку дают школу по его талантам, специалисту — работу по профилю, мужику — бабу по вкусу, покупателю — товар по спросу. И никакого насилия. Человеку самому выгодно включиться в мир, где он всегда найдет свое место. Ему нужно лишь немного помочь в этом поиске. Показать верный слот, куда он сам себя вставит, как чип.
— Хочешь сказать, что это можно реализовать?
— Можно, и так давно, что было бы удивительно, если бы никто этого не сделал до сих пор. Нужна лишь хорошая связь со всеми, да хорошая техника для сбора и анализа информации… И немножко розовых очков, эдаких эмоциональных батареек, легкого наркотика. Вот собственно и все. Еще десять лет назад моделирование на основе данных сетевого шпионажа предсказывало очень многое. Что человек будет покупать, за кого проголосует…
— Ты про отовары? Их же запретили.
Не успел я сказать это, как сам понял, каков ответ. Запретили не значит забросили. И мои враги из «Аргуса» с их отоварами, и те интеллектуальные системы слежки, про которые рассказывал Чарли — все они процветали, эти частные случаи, черновики загадочного механизма более высокого уровня.
А следующим уровнем, как намекал Чарли, была…
Да, теперь я, в свою очередь, вспомнил лекции доктора Хопфилда. Фидбэк, обратная связь, душа адаптивных систем. Как бы ни был автоматизирован процесс построения виртуальных моделей, кто-то должен использовать результаты этого моделирования для обратного воздействия на людей. Маркетинговые фирмы, правоохранительные органы. Тоже люди.
Но если автоматизировать и эту часть процесса, дать машинам полную петлю обратной связи, то есть дать копиям возможность корректировать оригиналы… И параллельно с моделированием людей на компьютере вести моделирование компьютера на людях, сводя человека и его отражение все ближе и ближе, все больше связывая их друг с другом. Люди управляют компьютерами, которые управляют людьми, которые управляют компьютерами… И попробуй теперь угадай, где яйцо и где курица в этом симбиозе гриба и водоросли.
— Запретили-то запретили, но искушение велико, — продолжил мои мысли Чарли. — А столько возможностей! Магазины, психозеркала, интерактивное телевидение, компфетки, киберсекты, разные импланты вроде MTV-чипов. И беспрерывное общение, ни дня без Сети! Я же говорю, люди сами так и норовят включиться. Хотя подозреваю, что это тоже часть проекта — создание особой идеологии, даже религии тотальной коммуникации. В любом случае, за десять лет технология психосреды имела все шансы. Конечно, здесь нужна Сеть более высокого уровня. Видимо, та система, которая крутит вокруг нас диоксидный калейдоскоп — это она и есть!
— Но как оно оказывается… везде?
— Не знаю, Вик. Говорю же, другая Сеть. В COGS это называли «суперсотами». Для меня в этом названии столько же информации, сколько в выражении «летающее блюдце». Сейчас они знаешь как навострились эти И-барьеры высоко держать! Лет пять назад у нас тут еще бывали разные скандалы. То газета Sun опубликует фотки обнаженных знаменитостей, сделанные с помощью роботов, способных лазить по водопроводным трубам… То МИ-5 признает факты электронного шпионажа за иностранными дипломатами с помощью особой техники, позволяющей залезать в чужие компьютеры через обычную электросеть… А ведь о большинстве таких штучек я слышал еще во время работы в ENF, за несколько лет до первого упоминания их в широкой прессе! У спецов даже термин такой есть: «сбросить балласт». Это значит, что на вооружение спецслужб поступила более высокая технология, поэтому предыдущую можно отдать на рынок и в массы. А сколько еще не сброшено, ты не представляешь! Да и я наверно тоже. Знаю лишь, что десять лет назад уже велось достаточно разработок, которые могли бы привести к тому, о чем мы тут гадаем. Уже тогда существовали и дистанционные энцефалографы для чтения мыслей, и высокочастотные «пушки», действующие на мозги так, что человек начинает мыслить совершенно иначе, хотя сам этого не замечает. У нас сейчас по Лондону сотни людей ходят в респираторах — верят, что нановойна давно идет.
— Но ведь диоксид — это всего лишь картинки!
— Не слыхал ты, видно, про синдром Стендаля. А про ретровирусы-то хоть слыхал? Это же настоящие генетические хакеры! Когда ретровирус проникает в клетку в виде «пакета» РНК, там происходит обратная транскрипция этой РНК в ДНК-провирус. По сути, восстанавливается исходный код вирусной программы — и он тут же встраивается в собственный генный код клетки, который будет передаваться дальше из поколение в поколение. Примерно то же самое делает хакер, когда подбрасывает «чайнику» трояна под видом программы, которую «чайник» только что заказал. А обрадованный «чайник» не просто запускает полученного трояна — он еще и записывает его код в свой файл автозагрузки на всю оставшуюся жизнь.
— Это ты про СПИД, который еле-еле победили? Хорош твой хакер — чума XX века!
— Ретровирусов предостаточно и без ВИЧ. А механизм подобной перестройки ДНК давно известен и активно используется генетиками. Кстати, что ты скажешь про шизофрению — она вроде не такая уж смертельная чума, а?
Я задержался с ответом. Кажется, полет алкогольной мысли Чарли занес его слишком далеко. Я терял нить разговора, но совершенно не понимал, как вернуться к главной теме. Ведь Чарли вторгся уже в такие области, где я был совершенно некомпетентен. В таких случаях предложение вернуться к главной теме может выглядеть как признание, что тебе просто лень прослеживать мысленную цепочку собеседника. На обидчивого интеллектуала это подействует как прямое оскорбление. Ничего не оставалось, как продолжать политику робких возражений.
— При чем тут шизофрения? Это же не вирусное заболевание, а некое… ну, психическое расстройство. Насколько я знаю, его до сих пор не научились диагностировать на сто процентов. То есть в ярко выраженных случаях все ясно, но вообще считается, что многие люди в какой-то степени… хмм… шизофреничны.
— Ага, именно! «Многие в какой-то степени». Массовые религиозные помешательства, синдром толпы — верно? А между тем связь шизофрении с ретровирусами давно доказана. В мозговой жидкости шизофреников находят молекулярные отпечатки ретровируса, а у здоровых их нету. Это значит, что троян шизофрении давно сидит в нашем геноме. В частности, в нейронах, которыми ты видишь окружающий мир.
— Не пей больше, Чарли, ты уже заговариваешься. Может, у шизофреников действительно чего-то там перестраивается в голове. Но я лично все-таки вижу мир глазами, а не нейронами!
— Да ну?! Ты никогда не принимал столбы за людей? У тебя никогда так не бывало, что женщина при первой встрече кажется совершенно непривлекательной, а через месяц ты уже думаешь о ней как о первой красавице? Ты тоже видишь мозгами, а не глазами, дорогой мой поэт в капюшоне! Потому что только супермодели живут в вечном свете юпитеров, где все видно глазами. Мы же, обычные люди, большую часть жизни ходим в сумерках и видим глазами лишь плохо прорисованные контуры. Их почти никогда не достаточно для точного распознавания.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46