Все же из его сочинений можно извлечь довольно последовательный очерк гносеологии и метафизики. Велланский защищал синтез умозрения и опыта: "умозрительное и эмпирическое знание, писал он, односторонни, и каждое в отдельности неполно... умозрение, при всех своих преимуществах, недостаточно без эмпирии". Однако, "истинное знание состоит в идеях, а не в чувственных данных; хотя опыт и показывает многие скрытые явления Природы, но не объяснил ни одного в его существенном значении. Опыт и наблюдение относятся к преходящим и ограниченным формам вещей, но не касаются беспредельной и вечной их сущности". В другом месте Велланский пишет, что задача науки состоит не в эмпирическом "объятии отдельных предметов", а в искании общего единства в природе. Эти гносеологические построения явно определяются той метафизической концепцией, какую развил Шеллинг в своей философии природы, и которая стремилась познать природу, как живое единство. "Природа есть произведения всеобщей жизни, писал Велланский, действующей в качестве творящего духа. Все живые и бездушные вещества произведены одной и той же абсолютной - --------------------------------------(38) См. у Боброва. Op. cit.Стр. 221. (Вып. II). (39) Об этом свидетельствует письмо Велланского к Павлову (у Боброва, вып. II, стр. 225). (40) Шпет. Ibid. Стр. 126. жизнью" (41). Время, пространство, вещество суть тоже "явления" вечного и беспредельного начала; "всеобщая жизнь" не есть поэтому ни вещество, ни сила, - а идеальное начало обоих, постигаемое нами умозрительно. Эта общая метафизическая концепция, взятая у Шеллинга, не просто зачаровала Велланского, а была для него прозрением в сокровенную творческую тайну мира. Этим прозрением он вдохновляется в своих научных трудах. Велланский был более, чем "убежден" в ценности указанной концепции, - он был пленен и восхищен ею. Велланский входит таким образом в состав школы Шеллинга, разрабатывает в духе его учений проблемы науки и Природы. Он принимает учение о мировой душе, о принципе полярности в природе, о всеобщей одушевленности и органическом строении мира. То "всесущественное" начало, которое есть Абсолют, есть источник неистощимой жизненности мира; в Абсолюте непосредственно укоренено все эмпирическое бытие. Из этого основного восприятия мира и его жизни вытекает и гносеологическая позиция Велланского, ибо для него наш разум "есть только отражение Абсолютного Ума, составляющего сущность всеобщей жизни". У Шеллинга порядок идей был обратный, -он исходил из трансцендентального идеализма, а не приходил к нему, - но не один Велланский, но все шеллингианцы по существу вдохновлялись его метафизикой и ради нее принимали и трансцендентализм. Но принимал трансцендентализм Велланский всерьез и без колебаний, - и хорошо понимал его логический примат (42). Если взять недавно изданный сборник под названием Romantische Naturphilosophie (43), в котором так сильно выступает влияние Шеллинга на разработку натур философских идей в романтике, - то надо признать, что по строения Велланского законно могли бы занять здесь очень вид ное место. Значение Велланского в развитии философских идей в Рос сии очень велико. Если непосредственное - --------------------------------------(41) Из рукописи "Животный магнетизм". См. у Боброва, вып. III. (42) Шпет очень грубо говорит, что Велланский начал с "натурфилософскаго хвоста, а не с философских принципов, не с головы" (Ibid Стр. 125). Но Велланский здесь нисколько не ниже других известных шеллингианцев - Окена, Каруса и др. Все они, исходя из принципов трансцендентализма, были заняты применением принципов Шеллинга к натурфилософии, антропологии и т. д. Шпет в другом месте (Ibid. Стр. 132), говорит о Велланском, что он был "нечутким, а потому и беспечным к. чисто философскому значению основных принципов". "Он не мог раскрыть философских основ науки и знания... ибо он не был философом". Суждение это явно несправедливо. (43) Romantische Naturphilosophie. Ausgewahlt von Ch. Bernoulli u. I. Kern. Jena, 1926. влияние его не было значительно (44), то когда - уже в 20-ые годы образовались кружки "любомудров" (см. об этом дальше) в Москве, а потом и в Петербурге, то они все признавали Велланского главой русских шеллингианцев. Павлов, глава московского шеллингианства, относился к Велланскому с исключительным вниманием. Правда, еще через десятилетие Велланский казался молодежи представителем "отсталого" уже течения мысли (45). Во всяком случае, в русском шеллингианстве, которое было чрезвычайно плодотворным для русской философской мысли, Велланскому принадлежит по праву первое место - не только в хронологическом смысле, но и в силу его серьезной и настойчивой работы в натурфилософии. 8. Другим русским шеллингианцем начала XIX-го века в России часто считают проф. Педагогического института и Университета в Петербурге, А. И. Галича (1783 - 1848). Это неверно - Галич не был шеллингианцем, как вообще не примыкал ни к какой системе, - по ядовитому замечанию Коуre, он был просто "профессором философии". Тем не менее, его значение в развитии философской культуры в России таково, что о нем нельзя не упомянуть. Галич окончил Духовную Семинарию (в г. Севске), был потом учеником проф. Петербургского Университета, П. Д. Лодия (46), которым был отправлен в заграничную командировку. По возвращении в Россию, Галич стал профессором в Педагогическом Институте, а потом и в Университете. Его наиболее популярные работы - "История философских систем, составленная по иностранным руководствам" (1819), "Опыт науки изящного" (1825), "Картина человека" (очерк философской антропологии) (1834). Судьба Галича была печальна: когда началась борьба против философии (против последователей немецкого идеализма), Галич был одним из первых пострадавших (ему вменили в вину то, что он "ограничивался изложением философских систем без опровержения их"). Будучи уволен из Университета и в скорости лишенный содержания, Галич бедствовал очень; в довершение его горькой судьбы, у него сгорела рукопись приготовленного им к печати сочинения. "История философских систем" Галича, хотя она и не является самостоятельным трудом, сослужила хорошую службу русской молодежи, когда (в 20-ых годах) стал развиваться интерес - --------------------------------------(44) Впрочем надо отметить, что лекции Велланского воодушевляли некоторых слушателей до "самозабвения", до "экстаза". (См. у Боброва. Ор. cit. Вып. II. Стр. 67). но влияние его было очень ограничено тем, что преподавал он в Медицинской Академии. (45) См. этюд Тарасевича о развитии естествознания в России. (Ист. России. Изд. Граната, т. VI). (46) П. Д. Лодий был автором "Логических Наставлений". См. о нем у Шпета. Ibid. Стр. 137-8. к философии. Еще большее значение имела его книга по вопросам эстетики. Мы уже отмечали при ознакомлении с XVIII-ым веком то значение, какое у русских мыслящих людей имела эстетика. Тот "эстетический гуманизм", о котором мы дальше говорим, пускал свои корни все глубже и шире. Начиная с первых же годов XIX-го века, начинают умножаться у нас переводы руководств по эстетике; вопросы эстетики не только стоят на первом месте, но и окрашивают собой иные философские интересы. Отчасти это было отражением того, что происходило на Западе (преимущественно в Германии), но своеобразный "примат" эстетических проблем имел собственные корни в русской душе. Сентиментализм, позже - романтизм несли с собой не только "усладу", но клали свою печать на вcе мировоззрение. Русское шеллингианство в первое время лишь в одном Велланском занималось проблемами натурфилософии, - и только к 30-ым годам эта сторона шеллингианства стала снова привлекать внимание более широких кругов. Но романтическая эстетика, в частности, "эстетический идеализм" Шеллинга, его возвышение искусства, его учение о художественном творчестве зачаровывали русские души уже с начала XIX-го века. Еще недостаточно обследовано развитие журнальной и книжной литературы, появившейся в первые десятилетия XIX-го века и посвященной вопросам эстетики. Во всяком случае, эти вопросы привлекали к себе всеобщее внимание - особенно в связи с литературными спорами между так называемыми классическим и романтическим направлениями. Книга по эстетике Галича, не блиставшая оригинальностью, иногда туманная, все же подымала вопросы эстетики до философской высоты; она несомненно оставила свой след в истории эстетических исканий 20-ых и 30-ых годов (47). Упомянем кстати, что книга Галича "Картина человека" - первый опыт философской антропологии - тоже неоригинальна (хотя в ней было много ценного материала - особенно важно учение о "страстях", разработанное по Спинозе) (48). Из других русских шеллингианцев упомянем прежде всего о М. Г. ПАВЛОВЕ (1793 - 1840), который прошел Духовную Семинарию в Воронеже, потом учился в Харьковском Университете (у Шада), откуда перешел в Московский Университет. По окончании его, был послан в научную командировку в Германию, откуда, вернулся восторженным поклонником Шеллинга и Окена. Заняв кафедру агрикультуры и физики, Павлов стал читать лекции по своей кафедре, но очень скоро приобрел чрезвычайную - --------------------------------------(47) См., наприм., Замотина, "Романтизм двадцатых годов". Т. I-II (1911), О Галиче, см. у Замотина, т. I. Стр. 105-117. (48) См. беглые замечания о ней у Шпета. Ibid. Стр. 133-5. Также у Б. Г. Ананьева, (Очерки истории русской психологии XVIII и XIX в.), Москва. 1947. Стр. 74-79. популярность не только среди студентов разных факультетов, но и среди широких кругов русского общества. В своих лекциях Павлов, обладавший даром ясного и вместе с тем увлекательного изложения, неизменно касался как теории познания, так и общих принципов натурфилософии. Эти лекции Павлова сослужили большую службу для развития философских интересов среди талантливой молодежи (о философских кружках 20-ых годов см. следующую главу). В 1828-ом году Павлов начал издавать научно-литературный журнал "Атеней", где поместил несколько статей по философии. ("О взаимном отношении сведений умозрительных и опытных", "О различии между изящными искусствами и науками") (49). Он выпустил несколько книг по своей специальности, из которых следует особенно выделить "Основания физики". Павлов и в гносеологии и особенно в натурфилософии был верным последователем Шеллинга (50), но он не шел дальше общих принципов трансцендентализма в гносеологии и лишь в натурфилософии был более смелым. В диалектике философских течений того времени имела большое значение его статья "О различии между изящными искусствами и науками", в которой Павлов трактовал эстетическую проблему в духе Шеллинга. Но все эти статьи Павлова, свидетельствующие о том, насколько глубоко он был проникнут философией Шеллинга, не имели того значения, какое бесспорно принадлежало его лекциям. К шеллингианцам причисляют (впрочем, всегда с оговорками) проф. ДАВЫДОВА (1794 - 1863), который был учеником упомянутого выше проф. Буле. Его докторская диссертация была посвящена Бекону, из чего - без дальнейших оснований - заключают о его склонности к эмпиризму (51). Когда среди молодежи, увлекавшейся философией (см. в следующей главе о "философских кружках"), стало ярко проявляться поклонение Шеллингу, Давыдов стал отдавать "предпочтение" Шеллингу, давал читать воспитанникам университетского пансиона произведения - --------------------------------------(49) Еще раньше Павлов поместил в журнале кн. Одоевского "Мнемозина" статью "О способах исследования природы". О Павлове, см. у Боброва "Философия в России". Вып. I и II, Шпета Ibid. Стр. 286-299, Koyre. Ор. cit. р. 126-136, Герцен, "Былое и Думы". Т. I, Сакулин, Кн. Одоевский. Т. I Стр. 115-127. (50) Шпет считает Павлова шеллингианцем лишь "приблизительным" (Ibid. Стр. 127). Сакулин (Ор. cit. стр. 127), пишет: "мы можем считать Павлова шеллингианцем или точнее - окенианцем лишь с весьма существенными оговорками". (51) Впервые это мнение высказал М. М. Филиппов ("Судьбы рус. философии" в журнале "Русское Богатство", 1894 г., ? 8). За Филипповым то же мнение высказал П. Н. Милюков ("Главные течения". Стр. 296). Впрочем Милюков причисляет его больше к "оппортунистам". Филиппову следует и Сакулин. Шпет справедливо подчеркивает недостаточность оснований для такого суждения о Давыдове. Шеллинга. Работая рядом с упомянутым выше Павловым, горячим и искренним шеллингианцем, Давыдов, эклектик по существу, уделял много внимания Шеллингу, и в этом смысле ему принадлежит немалая заслуга в развитии шеллингианства в Москве - достаточно, например, вспомнить, с каким увлечением отдавался шеллингианству будущий историк М. Погодин, с которым нам еще придется встретиться позже. Но Милюков прав в своем резком суждении о Давыдове, когда пишет: "в философии Давыдов оказался таким же оппортунистом, каким был он в житейских отношениях, - и уже из одного того, что Давыдов счел нужным приспособлять свои взгляды к философии Шеллинга, мы можем заключить, что шеллингианство входило в моду (52). Когда в правительственных русских кругах стал утверждаться официальный национализм, Давыдов написал статью, в которой решительно высказался против того, чтобы русская философия примыкала к немецкому идеализму... Давыдову нельзя отказать в знании истории философии, ни в известной философской проницательности (53), но все это не дало никаких ценных плодов в смысле творчества. Заслуги Давыдова исчерпываются его влиянием на молодежь - и этим определяется и его место в истории русской философии. 9. Для общей оценки русского шеллингианства недостаточно материала, до сих пор разобранного, - лишь после того, как мы ознакомимся с московскими и петербургскими философскими кружками, с творчеством кн. В. Ф. Одоевского и других мыслителей мы можем дать общую оценку русского шеллингианства. Сейчас же, заканчивая настоящую главу, коснемся лишь тех представителей раннего русского шеллингианства, которые принадлежали первым десятилетиям XIX-го века. Прежде всего надо помянуть К. ЗЕЛЕНЕЦКОГО (1802 - 1858), преподававшего в лицее в Одессе, который издал "Опыт исследования некоторых теоретических вопросов". В ряде статей, входящих в эту книгу, Зеленецкий развивает идеи трансцендентализма - ближе к Шеллингу, чем к Канту. В особой статье, посвященной логике, Зеленецкий полемизирует с Гегелем (54).
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35