5. Есть целый ряд чисто технических медицинских вопросов, требующих разрешения или разработки. К ним относятся: методика дренирования левого желудочка, периодической вентиляции легких, промывания кишечника, длительное дренирование мочевого пузыря и так далее.
Решение почти всех трудных вопросов анабиоза связано с техникой. Опыты возможны только после создания технических устройств, обеспечивающих автоматическое искусственное регулирование химического состава и физического состояния внутренней среды по заданной программе. На базе примитивной техники обычных физиологических лабораторий невозможно достигнуть анабиоза высших животных или человека. Поэтому в первую очередь необходимо спроектировать и создать установку, реализующую высказанные выше положения.
Закончил.
Научные фантазии! Никогда они не имели такого распространения, как теперь. Возрос авторитет науки и, пожалуй, упал — искусства. Это имеет отношение к добру и злу. Неверие. Рассуждения об идеалах не трогают, давай просто приключения или факты. Чтобы не напоминали: «Гражданин, ты виноват!»
Люба. Думаю о чем угодно, а в подсознании — все время она. Сегодня должен сказать. Хуже, если узнает сама. Позвонить. Наверное, часов в шесть она сможет прийти ко мне домой. Просто поговорить.
До двух еще есть время. Пойду к Ивану Петровичу. Директор должен знать. Но не хочется говорить. Как человек — будет жалеть, а как директор прикинет: «…уже не работник. Пустые разговоры об окончании работ, обманывает себя…» Нужно. Иду.
«Приемная». Голые ветви царапают по высоким окнам. Секретарь Зинаида Александровна — седая маркиза. Пенсне. Оно придает какую-то особую интеллигентность (начало двадцатого века. Чехов, МХАТ, Станиславский. Потом остались одни роговые очки).
Почтительно здороваюсь. (Уважаю.)
— Иван Петрович у себя?
Какой он величественный, наш директор. Не просто здоровается одаривает. В голосе — то металл, то какое-то воркование, когда хочет создать видимость задушевности.
Сейчас он такой. Сажусь.
Не так просто двадцать лет удержаться директором крупного института. Поднялся на «Павловской волне» в пятидесятом году после очередного похода на «лжеученых». Научные заслуги — почти нуль. Зато исправно действует телефон к начальству.
Брось придираться. В общем, он ничего. Не вредный. Это только видимость такая. Ученый, прошедший определенную школу. Стоит на страже «чистоты» физиологии.
Поговорить о погоде? Или сразу? Как все-таки неважно чувствуешь себя перед власть имущими. Возьмет и разгонит лабораторию после меня. Вполне может.
— Иван Петрович, я должен сообщить вам о своей болезни. Вчера у меня обнаружили лейкемию, лейкоз.
Округлил глаза. Возраст, страдает стенокардией — смерть для него вполне реальная штука.
— Это… точно? Вы были у гематологов?
— Да, Давид Портной — мой приятель.
— И что же он сказал?
— Ничего. Назвал цифру.
Сидит, задумался. Стал просто старым человеком, у которого часто прихватывает сердце, а у него семья, внуки.
Проснулся. Снова стал директором. Немало людей приходит к нему со своими несчастьями. Вынуждены приходить.
— Нужно лечиться, Иван Николаевич. Лечь в больницу, поехать в Москву в институт гематологии. Я бы мог помочь через обком.
— Спасибо, Иван Петрович. Я не могу сейчас лечь в больницу. Да и нужды пока в этом нет. Давид будет меня лечить амбулаторно.
— Напрасно вы так пренебрегаете здоровьем.
Наверное, ему самому противно произносить такие фразы. А мне противно слушать.
— Нет, что вы! Я буду исправно принимать все, что нужно. Но вы же знаете, что результат-то один.
Протестующий жест. Защищается от жалоб обреченного человека. Злюсь: «Дать бы тебе!» Почему? Это естественно. Все избегают боли.
— Иван Петрович, я пришел к вам не за утешением. Дело в том, что до конца мне нужно закончить работу, и в этом нужна ваша помощь. Вы знаете, что совместно с Институтом кибернетики мы создаем электронную установку, которая будет моделировать организм при острых патологических состояниях. Она нужна врачам.
Удивленно поднимает плечи. Дескать, «брось красивые фразы». Это верно. Последние слова о врачах режут ухо. Не буду его убеждать. Зайдем с другого боку.
— Эта тема вошла в союзный план научных работ. Кроме того, она обещает очень эффективный выход в практику.
«Внедрение в практику» — больное место теоретических институтов. И, конечно, их директоров. Должен клюнуть. Задумался. Или сделал вид.
— Да, я вас понимаю. Для ученого наука — самое главное в жизни.
Для тебя, например, главное — покрасоваться. Удовлетворить свое стремление к сласти. А может быть, он искренне воображает, что двигает науку? Каждый человек считает себя хорошим и важным. Неужели каждый?
Наступать.
— Мне нужна комната для того, чтобы приступить к монтажу машины. Нужно три ставки научных сотрудников, чтобы взять на них математиков. И еще техники — человека три-четыре. В отделе кадров сказали, что у вас есть вакансии.
— Но они предназначались для другого…
— Мне нужно на год. Потом заберете их обратно.
Не может же он отказать человеку в моем положении? Отказать — нет, но пообещать и не выполнить — вполне. Есть такие приемы у начальства.
— Хорошо, я вам дам этих лиц. На год. Только, может быть, не сразу.
Начинаются оговорки. Настаивать.
— Я вас очень прошу, Иван Петрович, сделать это теперь же. Вы понимаете, что «не сразу» для меня не подходит. У нас уме есть кандидаты.
— Ладно, пусть они подают заявления.
— А комната?
— Будет и комната. Только вы, пожалуйста, не перегружайтесь чрезмерно. Лечение прежде всего.
— Ну, конечно. Я вам очень, очень благодарен. До свидания.
— Будьте здоровы.
Сам понял, что неудачно сказал. Вышел из-за стола и провожает до дверей, смущенный. А я лицемер: «Очень, очень благодарен». Наверное, это эффектно выглядит: ученый, думающий только о науке. На самом деле совсем не так: просто я не могу иначе. Продолжать работать — самый легкий выход. На людях и смерть красна. Неплохо придумали люди.
Иду и думаю… Пришел в кабинет. Посидеть. Удобное кресло. Смотрю в окно: серое небо, редкие снежинки.
Много ли еще таких директоров, как наш? В науке ничто, а командует учеными. Нелепо. Какую линию он может проводить? Какие идеи? Каждая лаборатория работает, как может, средства и штаты он распределяет по принципу: кто больше вырвет. Эффект — от числа печатных работ и диссертаций. А ценность их? Неважно.
Ну, есть еще один принцип планирования — звонок: «Ты там, Иван Петрович, создай условия товарищу Н., он, видимо, очень талантливый человек. Новатор. Руководство так считает». Значит, какой-нибудь нахал пошел прямо в «дамки» — к самому высшему начальству. Сумел убедить, понравиться. Это же проще, чем доказывать ученым. А тому льстит роль мецената, хотя в данной науке он ничего не понимает. Он и звонит. На несколько лет товарищ Н. обеспечен. Потом, конечно, лопнет…
Не стоит злиться, друг. Этот принцип кончается. И не жалуйся, что обижен. Иван дал тебе лабораторию, потом каждый год увеличивал штаты. Без звонков. Дал, но как? Тоже меценат. Нравилось покровительствовать и при случае ввернуть: «Мы передовые, развиваем кибернетику». Мы пахали.
Бог с ним. Теперь мне это неважно, а думаю еще по-старому. Инерция.
Одно объяснение пережил. Сейчас будет второе. Потом с Любой. Жалко как ее! Почему? Все к лучшему. Кончится ее двойная жизнь. Можно смотреть в глаза детям.
Как ей сказать? «Люба, дорогая, я болен. Я смертельно болен…» Представляю лицо: опустятся уголки губ, четко обозначатся страдальческие морщинки. Станет некрасивой и старой. (Помнишь: «Не хочу стареть! Не хочу, чтобы ты меня разлюбил!») Милая, разве я могу тебя разлюбить? До смерти!
«…а до смерти четыре шага…» Песня такая была на войне.
Не думать. Держи себя в руках.
Осадок после директора. Не люблю его. Раздражают эти барские, покровительственные манеры. Как же — член всевозможных комиссий, академик. Завидуешь! Фи! И нигде не скажешь, кроме как между своими.
Науке нужна свобода. Свобода дискуссий. Это воздух.
Постой. А смог бы ты сейчас защитить свои идеи? Доказать синклиту ученых, что тебе нужны деньги на машину, нужны инженеры? Пожалуй, смог бы. Конечно, авторитеты тоже консервативны, но дайте возможность доказывать.
Ничего. Уже не страшно. «Волевое планирование» уходит в прошлое. Хоронят любителей приклеивать ярлыки. Помнишь бранные клички: «вейсманист-морганист», «антипавловец»? Скажут — и завтра уже у тебя лаборантку забрали, принесли распоряжение начальства отдать ценный прибор. Директор с каменным лицом. «Развитие перспективных направлений советской науки требует перестройки».
На следующем заседании, смотришь, ученый кается в грехах. Красный, губы дрожат. Видно, что сам себе отвратителен. Куда денешься? Работать хочется, да и пить-есть надо. Жена, дети.
Противнее всего, что сами же ученые устраивали эти погромы. Начальники «вверху» с их же голоса повторяли. И ведь крупные имена были среди этих проводников «партийности» в физиологии. За культом в политике неизбежно следует культ в науке. А за ним — застой, регресс.
Все это позади. Да ты сам и не страдал от этого. В младших сотрудниках ходил, терять было нечего. Но, между прочим, на собраниях не протестовал. Ограничивался своей компанией. «Прошу заметить, господа присяжные заседатели».
Снова вопрос «о количестве благородства», героях. Без кибернетического подхода уже нельзя обойтись даже в вопросах этики.
Уже два часа. Что-то они не идут? Опыт уже в той стадии, что можно обойтись без них. Программа. Но, впрочем, мало ли что может случиться. Сердце остановится, например.
Остановится. Неприятные ассоциации. Гнать!
Стук в дверь.
— Входите.
Вот, явились — все трое. Веселые, оживленные, молодые. Сразу стало тесно и светло в комнате. Вадим что-то доказывает. По лицам вижу, что спорили. Наверное, в столовой были. Там всегда дискуссии.
— Как опыт? Как ведет себя сердце?
— Во! Как зверь. Давление в аорте меняли от сорока миллиметров до двухсот, а производительность ровная, как ниточка.
Это Вадим. Дальше Игорь:
— Записали вагон цифр.
Юра:
— Думаю, что придется внести некоторые коррективы в мою модель. Будем сидеть до позднего вечера, чтобы пронаблюдать разные степени патологии.
— Хорошо. Юра, позовите Семена Ивановича.
Нужно собраться с мыслями. Делаю вид, что просматриваю рукопись. Она передо мной. «Заметки об анабиозе». Слышу, Вадим шепчет: «Что за тайна? Женится шеф, что ли?» Да, женюсь. На НЕЙ.
Так прошла жизнь. Давно ли я был таким же, как они? Только, может быть, не столь веселым. Всегда было самолюбие и комплекс неполноценности: беднее всех одет, некрасив, танцевать не умею и ухаживать. «Книжный червь» называла мама.
Завидую. Молодые, способные. На правильном пути — физиология в соединении с техникой и математикой сулит блестящую науку. И карьеру тоже. Степени, звания, зависть, восхищенные взгляды девушек. Конгрессы в Париже, Токио, Рио-де-Жанейро.
Жизнь, полная до краев.
Пришли. Набираю воздуха. Нужно начинать.
— Садитесь, товарищи.
Пауза. Любопытство во взглядах.
— Я должен вам сообщить новость… (Тоже мне, нашел слово — «новость»). В общем, у меня обнаружен лейкоз. Очень много лейкоцитов. Увеличена селезенка.
Комок в горле. Опустить глаза. Только не плакаться! Почему-то стыдно перед ними, что меня нужно жалеть.
Поглядел. Испуг на лицах. У всех. Потом потупили глаза. Разлилась жалость.
Сдержаться. Надеть маску неприступности. Прогнать слезы. Скрыться за казенными словами.
— Я собрал вас не для того, чтобы принимать соболезнования или сложить обязанности. В моем распоряжении примерно год или немного больше. Я намерен использовать этот срок с наибольшим эффектом.
Вполне овладел собой. Даже представляю свое лицо: жесткое, с желваками. (А может быть, оно совсем не такое: мальчик силится сдержать слезы.)
— Это значит, что я хочу видеть макет нашей машины и убедиться, что она будет работать.
Мне хочется сказать — «помогать врачам лечить людей». Но я боюсь красивых фраз. Они их не любят. Нужно сразу перевести беседу в деловое русло.
— Я продумал план усиления работ, и мы должны его сейчас обсудить.
Смотрю. Вторая реакция: Семен думает, что будет заведовать отделом. Игорь беспокоится о диссертации. Юра растерянно смотрит на лица товарищей. Он, наверное, мало знает о лейкозах. Вадим сидит совершенно убитый и, видимо, не слушает.
Перед ними вся жизнь, и, конечно, обсуждение планов кажется им сейчас неуместным. Но я буду продолжать.
— Первое: получение характеристик органов. Конечно, мы не сможем провести необходимого объема экспериментальной работы. Поэтому я предлагаю шире использовать опыт клиники.
(Не останавливаться. Говорить и говорить. Похоронить за словами горечь и жалость. Даже если они меня не слушают.)
— Второе: ускорить работы по получению математического выражения характеристик органов. Не нужно увлекаться чрезмерно сложными зависимостями — все равно нам придется упрощать, так как много факторов останутся неучтенными. Нужно получить дифференциальные и алгебраические уравнения, выражающие зависимость работы органа от силы раздражителей при упрощенных условиях. Директор обещает ставки для математиков, но роль физиологов и врачей будет не меньше. Они должны заранее нарисовать примерные кривые зависимостей.
(Для этого у биолога должна быть отличная голова. Кто из них? Наверное, только Вадим. И все равно мало знает. Нужно привлекать со стороны.)
— Третье: проигрывать на ЭВМ взаимодействие отдельных органов, для которых уже заданы характеристики. Например, гидродинамику сосудистой системы или водный баланс. Эти работы необходимы, прежде чем создавать электронные модели систем.
Зачем я все это говорю? Они смотрят на меня отсутствующими глазами, и я чувствую, как тает моя вера в успех.
Болит под ребрами. Сохнет во рту. Пойти и лечь. Взять больничный лист: «Красные… помидоры… кушайте… без меня».
Ладно. (Это я себе.)
— Четвертое:
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26