Люди Масиаса радостно въехали в городок. Из окон выглядывали румяные лица, сверкали красивые черные глаза. Школы превратились в казармы. Сам Деметрио устроился в ризнице заброшенной часовни. Вскоре под предлогом конфискации оружия и лошадей солдаты, как всегда, разбрелись в поисках
трофеев.
Настал вечер. Ближайшие соратники Деметрио возлежали на паперти, почесывая животы. Венансио, голый по пояс, обстоятельно исследовал свою рубаху, истребляя вшей.
К ограде подошел мужчина и попросил разрешения поговорить с командиром.
Солдаты подняли головы, но никто не ответил.
– Я вдовец, сеньоры, у меня девять малышей, и живу я только тем, что зарабатываю. Не обижайте бедняка!
– О бабе не горюй, дядя, – отозвался Паленый, натиравший себе ноги свечным огарком. – У нас тут с собой одна размалеванная краля, так мы тебе ее по дешевке отдадим.
Мужчина горько улыбнулся.
– Вот только есть у нее дурная привычка, – добавил Панкрасио, лежа на спине и разглядывая голубое небо. – Стоит ей с мужиком повстречаться, она сразу копыта врозь.
Все захохотали, лишь Венансио, сохраняя серьезный вид, указал пришельцу на дверь в ризницу.
Незнакомец робко вошел и рассказал Деметрио о своей обиде. Солдаты начисто обобрали его, даже кукурузного зернышка не оставили.
– А зачем оставлять? – равнодушно ответил Масиас.
Проситель не унимался. Он жаловался, причитал, и Луис Сервантес уже собирался вышвырнуть его вон, как вмешалась Камила:
– Полно, дон Деметрио, не будьте хоть вы бессердечны, прикажите вернуть ему маис!
Луис Сервантес подчинился. Он написал несколько строк, Деметрио скрепил документ закорючкой вместо подписи.
– Храни вас господь, дочка! Да снизойдет на вас его святое благословение! Десять фанег маиса! Как-нибудь год протянем, – сказал мужчина со слезами благодарности, взял бумагу и поцеловал всем руки.

ХІІ

Кукио было уже совсем близко, когда Анастасио Монтаньес, поравнявшийся с Деметрио, промолвил:
– Слушайте, кум, я вам еще не рассказывал… Ну и озорник же этот белобрысый Маргарито! Знаете, какую штуку учинил он вчера с человеком, который пожаловался вам, что мы забрали у него зерно для наших коней? Явился тот с вашим приказом в казарму. «Входи, друг, – говорит ему белобрысый, – входи. По справедливости следует вернуть тебе твое добро. Входи, входи. Сколько фанег мы у тебя забрали? Десять? А ты уверен, что не больше? Да, верно, что-то около пятнадцати… А не целых ли двадцать? Припомни хорошенько. Ты человек бедный, тебе кучу детей кормить надо. Вот и я говорю: что-то около двадцати; да, должно быть, так и было. Подойди-ка сюда. Мне недосуг считать, сколько их, ты уж сам счет веди: одна, две, три… А как будет достаточно, скажешь – хватит». Тут он вынул саблю и давай плашмя лупить беднягу, да так, что тот взмолился о пощаде.
Оторва умирала со смеху.
– Ну и злодей, будь он проклят! Недаром я видеть его не могу! – вспыхнула Камила.
Оторва мгновенно изменилась в лице.
– А тебе-то какое дело?
Перепуганная Камила пришпорила лошадь.
Оторва тоже пустила вскачь свою и, поравнявшись с Камилой, толкнула ее, схватила за волосы и растрепала косу.
От сильного толчка лошадь Камилы поднялась на дыбы как раз в тот момент, когда всадница выпустила поводья, чтобы откинуть с лица волосы. Камила качнулась, потеряла равновесие, рухнула с седла на камни и разбила себе лоб.
Давясь от смеха, Оторва поскакала за оставшейся без седока кобылой и ловко остановила ее.
– Шевелитесь, барчук, вот и вам работенка нашлась! – крикнул Панкрасио, увидев, как Деметрио посадил к себе в седло Камилу с залитым кровью лицом.
Напустив на себя важный вид, Луис Сервантес со своей нехитрой аптечкой поспешил к Камиле, Но она, тут же перестав рыдать, вытерла глаза и глухо прошептала:
– Да я умирать буду, а от вас воды и то не приму! В Кукио Деметрио получил пакет.
– Снова в Тепатитлан, генерал, – сказал Луис Сервантес, пробежав глазами приказ. – Оставите там людей, сами же отправитесь в Лагос, а оттуда поездом в Агуаскальентес.
Раздались крики протеста. Все роптали, жаловались, высказывали недовольство, а несколько горцев поклялись, что покинут отряд.
Камила всю ночь плакала, а утром попросила Деметрио отпустить ее домой.
– Если уж я так тебе противен… – мрачно начал Деметрио.
– Да нет, дон Деметрио, вовсе вы мне не противны, но вы сами видели – эта женщина…
– Не расстраивайся. Сегодня же отправлю ее ко всем… Я твердо решил.
Камила перестала плакать.
Люди уже седлали коней. Деметрио подошел к Оторве и сказал ей вполголоса:
– Дальше не поедешь.
– Что? Что? – переспросила она, не понимая.
– А то, что либо остаешься здесь, либо убирайся куда хочешь. С нами ты больше не поедешь.
– Да ты что? – изумилась Оторва. – Прогнать меня решил? Ха-ха-ха! Последний ты… коли сплетням этой суки веришь!
И она принялась честить Камилу, Деметрио, Луиса Сервантеса и всех, кого только знала, да так изобретательно и хлестко, что солдатам довелось услышать ругательства и непристойности, о существовании которых они даже не подозревали.
Деметрио терпеливо ждал, когда она кончит браниться, но, увидев по ее лицу, что она и не собирается этого делать, невозмутимо приказал одному из солдат:
– Вышвырни отсюда эту пьяную бабу.
– Белобрысый Маргарито! Белобрысик мой милый! Защити меня от этих… Сюда, радость моя! Покажи им, что ты настоящий мужчина, а они сукины дети!
Она жестикулировала, топала ногами и вопила.
Появился белобрысый Маргарито. Он только что проснулся: голос у него был хриплый, голубые глаза прятались под опухшими веками. Узнав, в чем дело, он подошел к Оторве и торжественно изрек:
– А по-моему, будет очень хорошо, если ты поскорее уберешься отсюда к… матери. Ты нам всем надоела до чертиков.
Лицо Оторвы окаменело. Она хотела что-то сказать, но у нее перехватило горло.
Солдаты покатывались со смеху, насмерть перепуганная Камила не решалась дохнуть.
Оторва обвела собравшихся взглядом. Все произошло в мгновение ока: она нагнулась, выхватила из чулка сверкающий острый нож и кинулась на Камилу. Пронзительный крик, тело падает наземь, кровь хлещет ручьем.
– Убить ее! – вне себя вопит Деметрио.
Двое солдат бросаются к Оторве, но та, ловко защищаясь, не дает им подступиться.
– Не возьмете, собаки! Убей меня сам, Деметрио!
Она подходит к Масиасу, протягивает ему кинжал, опускает руки и подставляет грудь. Деметрио заносит над нею окрашенное кровью оружие, но в глазах у него мутится, он шатается и отступает. Потом глухо и хрипло кричит:
– Убирайся! Живо!
Никто не осмелился задержать ее.
Лишь пронзительный гортанный голос белобрысого Маргарито нарушил тишину и оцепенение:
– Ну, вот и хорошо! Наконец-то эта пиявка от меня отвалится!

ХІІІ


Oн в груди моей оставил
От кинжала страшный след;
Я не знаю почему,
За какой такой навет.
Он-то знает,
А я нет.
Помираю я от раны.
Кровь струится. Меркнет свет.
Я не знаю почему,
За какой такой навет.
Он-то знает,
А я нет.

Понурив голову и опустив руки на седло, Деметрио грустно напевал привязчивый куплет. Иногда он надолго замолкал, переживая свою печаль.
– Вот увидите, генерал, в Лагосе я быстренько с вас эту хандру сгоню. Там для нашего удовольствия предостаточно красоток, – сказал белобрысый Маргарите.
– Сейчас мне только одного хочется: напиться вдрызг, – ответил Деметрио.
И, пришпорив коня, он отъехал в сторону, словно желая целиком отдаться своей скорби.
После многих часов пути Деметрио подозвал к себе Луиса Сервантеса.
– Слушайте, барчук, я вот все думаю, какого рожна меня несет в Агуаскальентес?
– Вам предстоит, генерал, отдать свой голос за временного президента республики.
– За временного президента? А кто же тогда Карранса? Ей-богу, ничего я в этой политике не смыслю.
Наконец они прибыли в Лагос. Белобрысый побился об заклад, что еще до ночи развеселит Деметрио.
Волоча но полу шпоры, то и дело поддергивая замшевые штаны, Деметрио вместе с Луисом Сервантесом, белобрысым Маргарито и другими своими помощниками вошел в ресторан гостиницы «Космополит».
– Чего бежите, барчуки? Мы не людоеды! – гаркнул белобрысый.
Посетители, двинувшиеся было к выходу, остановились. Одни незаметно вернулись к столикам и продолжали пить и болтать; другие нерешительно подошли засвидетельствовать свое почтение генералу и офицерам.
– Очень приятно, генерал!… Господин майор, рад вас видеть…
– Так-то лучше! Люблю, когда друзья учтивые да скромные, – одобрил белобрысый Маргарито и, с безмятежным видом вытащив пистолет, добавил: – Вот вам игрушечка, ребятки. Поиграйтесь с нею в жмурки.
Пуля рикошетом отскочила от цементного пола и просвистела между ногами посетителей, повскакавших из-за столов, словно дама, под юбку которой забралась мышь.
Побледневшие люди угодливо улыбались, делая вид, что отдают должное шутке господина майора. Деметрио лишь скривил губы, но свита его надрывалась от хохота.
– Эй, белобрысый! – окликает Перепел. – Видишь того, что к выходу ковыляет? Его, наверно, оса ужалила.
Не слушая товарища и даже не взглянув в сторону раненого, Маргарито с жаром убеждает всех, что с тридцати шагов, не целясь, попадет в рюмку с текилой, поставленную кому-нибудь на голову.
– Ну-ка, друг, становись, – говорит он буфетчику, тащит ого к выходу во внутренний двор гостиницы и ставит ему на голову полную рюмку текилы.
Несчастный отбивается, в ужасе пробует бежать, но белобрысый наводит на него пистолет и прицеливается.
– Ни с места, дерьмо, или в самом деле свинцом подавишься!
Маргарито отходит к стене, поднимает оружие и целится, рюмка разлетается вдребезги, и текила заливает бледное, как у мертвеца, лицо парня.
– А теперь по-настоящему! – вопит Маргарито, подбегает к буфету за новой рюмкой и снова водружает ее на голову молодому человеку. Потом возвращается на прежнее место, стремительно поворачивается и, не целясь, стреляет.
На этот раз рюмка цела, но у бедняги прострелено ухо. Хватаясь за живот от смеха, белобрысый утешает буфетчика:
– На, парень, бери деньги! Рана пустяковая – малость арники со спиртом, и все как рукой снимет.
Нагрузившись текилой и пивом, Деметрио наконец командует:
– Расплачивайся, белобрысый. Я пошел.
– A y меня ничего не осталось, генерал. Но вы не беспокойтесь. Сколько мы должны, друг?
– Сто восемьдесят песо, господин майор, – любезно отвечает хозяин заведения.
Белобрысый подскакивает к стойке и двумя взмахами сбрасывает графины, бутылки и рюмки на пол.
– Счет представишь папаше Вилье, понятно?
И с громким хохотом выходит на улицу.
– Послушайте, друг, где у вас тут девочки водятся? – пьяно пошатываясь, спрашивает Маргарито у невысокого, аккуратно одетого человека, который запирает двери портняжной мастерской.
Портной предупредительно сходит с тротуара, уступая гулякам дорогу.
Белобрысый задерживается и смотрит на него с наглостью и любопытством.
– Послушайте, друг, до чего ж вы маленький да красивенький! Как так нет? Выходит, я обманщик? Вот это мне нравится… А вы умеете плясать как лилипуты? Нет? Бросьте врать, еще как умеете! Я же видел вас в цирке. Клянусь, что умеете! Даже распрекрасно! Сейчас сами убедитесь…
Белобрысый достает пистолет и начинает стрелять под ноги толстому низкорослому портному, который при каждом выстреле подпрыгивает.
– Теперь поняли, что умеете плясать как лилипуты?
И, обняв друзей за плечи, Маргарито тащится с ними в квартал, где разместились веселые заведения, а по пути стреляет по фонарям на углах, в двери и стены домов.
Деметрио бросил его и возвратился в гостиницу, напевая сквозь зубы:

Он в груди моей оставил
От кинжала страшный след;
Я но знаю почему.
За какой такой навет…


XIV

Табачный дым, кислый запах грязного белья и пота, винные пары, дыхание тесно скучившихся людей. Среди пассажиров – множество мужчин в техасских шляпах с шелковыми лентами, в одежде цвета хаки.
– Сеньоры, на станции Силао приличный на вид мужчина украл у меня чемодан. Сбережения всей моей трудовой жизни! Чем я буду теперь кормить ребенка?
Голос у потерпевшей пронзительный и визгливый, но шум в вагоне заглушает и его.
– Что там эта старуха разоряется? – спросил белобрысый Маргарито, отыскивая себе место.
– О каком-то чемодане и приличном ребенке, – ответил Панкрасио, плюхаясь кому-то на колени.
Деметрио и остальные локтями пробивали себе дорогу. И так как пассажиры, державшие на коленях Панкрасио, предпочли освободить свои места и ехать стоя, Деметрио и Луис Сервантес с удовольствием воспользовались их любезностью.
Какой-то женщине, стоявшей с ребенком на руках от самого Ирапуато, сделалось дурно. Один из пассажиров поспешил взять малыша на руки. Соседки сделали вид, что ничего не заметили. Эти торговки удобно устроились, каждая из них своими чемоданами, собачками, кошками и попугаями занимает два-три места. Зато мужчины в техасских шляпах вволю посмеялись над упавшей в обморок женщиной, отпустив немало шуток насчет ее широких бедер и тощей груди.
– Сеньоры, на станции Силао приличный па вид мужчина украл у меня чемодан. Сбережения всей моей трудовой жизни! Чем я буду теперь кормить ребенка?
Пожилая женщина торопливо повторяет заученные фразы, тяжко вздыхает и всхлипывает. Ее пронырливые глазки так и шарят по сторонам. Со всех сторон ей протягивают подаяние. Бумажки сыплются дождем.
Собрав их, она проходит дальше.
– Сеньоры, на станции Силао приличный на вид мужчина украл у меня чемодан…
Слова ее действуют незамедлительно и безотказно.
Приличный на вид мужчина! Приличный человек, который крадет чемоданы! Это неслыханно! Это вызывает всеобщее негодование. Ах, как жаль, что этот приличный сеньор не едет сейчас здесь, в поезде! Любой из сидящих в вагоне генералов немедленно приказал бы расстрелять его.
– Лично меня никто так не возмущает, как образованный человек, ставший вором, – произносит пассажир, преисполненный собственного достоинства.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15