На Митю с Дашей лишь повели раскосыми очами, а один вдобавок сплюнул в их сторону. И позже, когда шли по улице, на них подчёркнуто не обращали внимания, хотя людей в палисадниках на грядках копошилось изрядно: преимущественно пожилые бабы да малые ребятишки, мужчин не было видно. Бабы выпрямлялись от земли, весело окликали Егорку, поздравляли с благополучным возвращением, будто он прибыл с того света, а на попутчиков взглядывали как на пустое место. Всё это было немного странно. Весь посёлок затронул в Мите какое-то давнее воспоминание, будто выплывшее из ночного сновидения. По Дашиному лицу он видел – она тоже испытывает что-то подобное. Можно было предположить, что они очутились в голографическом мире, если бы не вполне осязаемые запахи и звуки. Митя сорвал яблоко с дерева, перекинувшего ветки через штакетник, надкусил, дал попробовать Даше. Яблоко было настоящее, незрелое, кислый сок обжёг гортань, усилив стократно ощущение, что всё это уже было с ним когда-то: низкие закопчённые избы, похилившиеся оградки, картофельные и овощные плантации… и, главное, свежие голоса и обветренные лица женщин… Где было, когда было, да и было ли вообще…
– Что ты сказала? – переспросил он Дашу.
– Не знаю, – испугалась она. – Горе горькое по свету шлялося и на нас невзначай набрело.
– Какое горе? – разозлился он. – Не каркай, накличешь ещё.
– Митенька, мне страшно. Как будто, как будто…
На кирпичном доме над дверью полыхал чудной плакат: суровая женщина с взволнованным лицом, в распахнутом платке на тёмных волосах, грозила пальцем прохожему. На плакате грозная надпись: «Ты записался, сволочь, в военно-морской флот?»
На каменном крылечке восседал здоровенный детина в тельняшке, с непримиримым лицом. Подождав, пока они приблизились, детина ловким движением выдернул из-за спины звуковой ускоритель. Митя от удивления аж заморгал. Он знал, как действует эта продолговатая чёрная штука, похожая на полицейский жезл. Если детина чокнутый, от них с Дашей останется только голубоватый дымок.
– Стой, кто идёт? – рявкнул детина.
– Не дури, Тимоха,– засмеялся гонец-порученец Егорка. – Оставь свои хохмы для клуба. Полковник на месте?
– Ничего не знаю, – не сдавался страж. – Говори пароль. Стреляю без предупреждения.
– Счас так стрельну, – окрысился Егорка, – язык проглотишь.
После этого детина смягчился, убрал ускоритель за спину, заискивающе прогудел:
– Куревом не богат, Егорий?
– И было бы, не дал. Ишь, шутник. Мало вас песочат, всё бы лемеха крутить. А у нас дело срочное.
– Проходи, коли так. – Детина отстранился, толкнул дверь ногой, но когда протискивались мимо, успел прихватить Дашу за бочок.
Полковник Улита принял их в обыкновенной комнате с одним окном и почти без мебели – тёсаный стол с компьютером, три табуретки да деревенские полати поперёк стены, – и если Митя ожидал увидеть одного из тех головорезов, чьи портреты красовались на расклеенных по Москве листовках с надписью «Враг свободной России. За укрывательство – смертная казнь», то здорово ошибся. На полатях сидел человек преклонного возраста, предельно измождённого вида и с таким выражением в запавших глазах, будто сидеть ему трудно и он сейчас ляжет, за что заранее просит прощения. Но вокруг реденьких кудрей Митя различил характерное свечение, знак высшей принадлежности; из всех встреченных Митей прежде людей таким знаком обладал лишь Истопник, но у того аура не имела такой упругой насыщенности. У Мити сердце оттаяло: больше не надо хитрить и изворачиваться. Дошёл.
– Именно так, Климов, – подтвердил его мысли полковник Улита. – Дошёл, и, полагаю, это было не так-то легко… Что ж, располагайтесь, детишки, разговор будет долгий. А ты ступай себе с богом, Егорка.
Гонец-порученец склонился в почтительном поклоне и приложился губами к желтоватой руке старика. Митя воспринял увиденное как должное, как что-то вполне естественное, но Даша испуганно ойкнула. Полковник с улыбкой обернул к ней страдальческий лик.
– Ишь как изломали тебя окаянные. Ничего, дай срок, вернётся покой в твою душу.
Даша, не выпуская Митиной руки, опустилась на табуретку.
Егорка, пятясь, покинул комнату, и полковник снова заговорил. Его голос звучал как течение глубоководной реки; серебристое сияние над головой покачивалось и меняло очертания, словно поддуваемое ветерком. Он поздравил их с тем, что они находятся в зоне отчуждения, где не действует власть супостата. Если они не таят в сердце зла, то бояться им больше нечего, у них будет время, чтобы заново понять смысл земного бытования и самим решить свою дальнейшую судьбу.
К Даше он обратился отдельно и сказал нечто такое, от чего «матрёшка» зарделась как маков цвет.
– Беду твою вижу, девушка, но шибко не кручинься. Любовь всё превозмогает.
Даша метнула быстрый взгляд на Митю.
– Любовь тут ни при чём, господин Улита. Это физиология. С ней не поспоришь.
– Про умные слова забудь, они для того придуманы, чтобы правду темнить. Пятерых детишков родишь, помяни моё слово. Нам солдатиков много понадобится.
После этого Даша затуманилась и умолкла, а Митя остро ощутил, что наступил час откровения, и если он им не воспользуется, другого раза может не быть.
– С детишками понятно, господин полковник, – сказал он с вызовом. – И с любовью тоже. А со мной что будет, хотелось бы удостовериться.
– Наскучило вслепую жить, отрок? – усмехнулся Улита.
– Давно наскучило, – согласился Митя.
– Спешить не надо. Сперва доложи, что в клюве принёс? Что велел передать Истопник?
– Зачем спрашиваете? И так ведь знаете. Вы же всю информацию слили.
– Нет, Митя, не всю. Твой Димыч не дурак. Он предусмотрел, что можешь в нехорошие руки попасть. Кое-что заблокировал намертво.
– Разве такое возможно?
– Почему нет? Чужая душа – потёмки. Наука вершки соскребла и почила на лаврах. Но много в человеке такого, что ей неподвластно. И никогда подвластно не будет. Ты, Митя, лучше ответь на мой вопрос, не тяни.
Сияние над головой полковника потускнело, почти исчезло, но что это означает, Митя не знал.
– Не гневайтесь, господин Улита, – ответил он в тон допросчику, – но если вы впрямь о чём-то не дознались, значит, Димыч не зря подстраховался. Мне велено до Марфы-кудесницы добраться, ей лично передать весточку. Кем буду, если нарушу указ?
– Будешь кем и есть, отрок. Странником всесветным.
Митя затаил дыхание.
– Что за странник такой? По этапу погонят?
– Странник – это не путь, а судьба. Она даётся не по достигнутой цели, по неизбежному промыслу. Не по уму и заслугам, по вере сердечной.
– Путано. Не понимаю.
– Значит, не созрел, чтоб понять. Теперь о Марфе Ильиничне. Её увидишь, но вряд ли узнаешь. У ней много обличий, и открывается её суть не всем. Говори, чего принёс, не сомневайся. Дойдёт по назначению.
– Митька, – вмешалась очнувшаяся Даша, – хватит дурачиться. Спрашивают – отвечай.
Он видел, что «матрёшка» полностью подпала под чары полковника. Лицо отрешённое, как у бредящей. В глубоких очах ледяной восторг. Там детишки нерождённые скачут. Это его разозлило.
– Не знаю, кто вы, господин Улита, но уж больно ловко управляетесь с нами. Нет, моё слово твёрдое. Или Марфе, или никому.
– А коли скажу, что я и есть та самая Марфа?
– Не поверю, – ответил Митя.
– И правильно сделаешь, – одобрил полковник.
Он стал слезать с полатей, да зацепился ногой за половик и чуть не грохнулся на пол. Митя успел подхватить. Тельце лёгкое, как у девушки, но в ладонях ощутил ожог.
– Вам плохо, полковник?
– Погоди, не суетись.
Старик высвободился из его рук, доковылял до стола. Там, кроме компьютера, стоял какой-то прибор наподобие электрического чайника с прозрачным сосудом, наполненным чем-то голубоватым – жидкостью или паром. Полковник подобрал витой проводок от прибора, свободный конец сунул в ухо, как штепсель в розетку. Щёлкнул тумблером, прибор заурчал, жидкость в сосуде вспенилась и помутнела, зато сияние над белыми прядками старика, уже еле заметное, озолотилось и обрело ровные очертания. Лицо посвежело, глаза заблестели. Даша привычно ойкнула. Митя отвесил ей лёгкий подзатыльник, на него самого нахлынуло подозрение: человек ли Улита, не биоробот ли? По прежнему опыту знал, как их трудно различить. Первую партию биороботов (пилотную) миротворцы запустили в народ с десяток лет назад, но те были несовершенной конструкции, и, хотя внешне походили на обыкновенных руссиян, у них имелись отличительные признаки, по которым мужики раскалывали их элементарно. К примеру, если биоробот забредал в пивную, а они там большей частью и околачивались, то стоило ему лихо осушить кружку суррогата, как в башке щёлкал неотрегулированный клапан, и сразу становилось ясно, кто это такой. Чтобы убедиться, что нет ошибки, следовало подойти сзади и хорошенько хрястнуть по позвоночнику, отчего у биоробота происходило короткое замыкание, он дрыгал всеми конечностями и вопил одно и то же: «Сдавайся, русс, ты покойник!»Впоследствии их усовершенствовали, скрестили с клонами, так что нынешние биороботы и по эмоциональному настрою, и по утробным проявлениям ничем не отличались от аборигенов. В городах они занимались сбором информации (списывали с подкорки), и, в принципе, даже длительный контакт с биороботом был не опасен, но, естественно, до определённого предела. Фирмы-производители этих тварей, дабы избежать лишних потерь (штука-то дорогая), снабдили их мини-аннигиляторами, которые включались автоматически при малейшей угрозе разрушения микросхем. В этом смысле особенно нежелателен был половой контакт с биороботом-самкой, от коего самый смышлёный туземец не был застрахован. Изготовители для куража придавали своим изделиям облик самых неотразимых супергёрлз…
– Нет, нет, – успокоил полковник Улита, – это совсем не то, что ты подумал, отрок. Обыкновенная подзарядка.
– Люди так не подзаряжаются.
– Нужда заставит… последствия операции, – смущённо признался полковник. – Трансплантация жидких кристаллов в мозг.
– И где вам её сделали? В соседней избе? Егорка оперировал?
Старик, покряхтывая, взобрался обратно на полати, обратил на него незамутнённый, как у младенца, взор.
– Ты вправе усомниться, отрок, но ты ещё ничего не знаешь.
– Что я должен знать? По-моему, господин Улита, вы водите нас за нос. Зачем? Мы и так в вашей власти.
– Как не стыдно, Митька?! – вспыхнула Даша. Старик успокоительно поднял палец.
– Вспомни изотопную ловушку, Митя. По-твоему, её тоже сделали в соседней избе? Хорошо ли, худо ли, но мы не дикари, хотя стараемся, когда можно, жить по старинке, в единении с природой и по заветам предков. Давай вернёмся к этому разговору через несколько дней. Сейчас грустное сообщение, дети мои. На какой-то срок вам предстоит расстаться.
Молодые люди переглянулись.
– Как это – расстаться? – пролепетала Даша. – Я не могу без Мити. – И в подтверждение повисла у него на руке.
– Ничего страшного, – уверил полковник. – Поживёшь с женщинами, переймёшь наши обычаи, даст Бог, покрестим тебя… А ты, отрок…
– Неет! – завопила «матрёшка» и внезапно бросилась на старика, выставив руки с растопыренными пальцами. Немного не добежала, что-то словно ударило её сзади под коленки: она перегнулась и рухнула лбом в половик.
Митя как сумел объяснил поведение подруги.
– Она в «Харизме» работала, у неё стойкий эмоциональный крен. Пощадите, господин Улита. Это не бунт.
– Не беспокойся, ничего худого не случится.
Старик щёлкнул пальцами, в комнату вошли две пожилые бабки крупного телосложения, в серых, под брови, одинаковых платках и, кажется, с одинаковыми лицами, как у близняшек. Ни слова не говоря, одна взвалила обеспамятовавшую «матрёшку» на плечо, вторая облобызала руку Улиты.
– На Белое подворье, – напутствовал полковник. – Кликните Устину-печальницу. Пусть побеседует с ней подольше. После к работе приставьте.
– Будет сделано, батюшка, – отозвались хором бабки, и первая ухитрилась поклониться даже с ношей на плече.
– С тобой, Митя, проще, – обратился к Мите старик, потряхивая серебряной аурой, как длинным козырьком. – Не хочешь открыться, твоё дело. Но прежде чем стать на довольствие, придётся искус пройти.
– Какой искус? – взмолился Митя. – О печку башкой? Отдохнуть бы да пожрать с дороги.
– И пожрёшь, и отдохнёшь, но не сразу. Искус лёгкий, необременительный. Испытание огнём. Для дружинника – детская забава. Кровь у тебя плохая, Митя, микроб в ней импортный. Повечеру запалим святой огонь, и на виду у честного люда шагнёшь в костёр. Хватит духу?
– Лишь бы у вас ума хватило, – дерзко отозвался Митя. У него на душе стояла чёрная муть. Заполошный голос «матрёшки», её отчаянное «Неет!» звенело в ушах. Он стыдился показать свою слабость Улите. Чувствовал себя так, будто могучие бабки вырвали у него печень и унесли с собой.

Глава 18 Наши дни. Предъявление счёта

«Из школьной хроники. Ленчик Оболдуев – староста 7-го „Б“. Зачатки общественного темперамента. Его любят учителя, ему беспрекословно подчиняются одноклассники, за исключением Васьки Кутепова. Васька – хулиган, бузотер, плохой мальчик пролетарского происхождения. Родители: отец – слесарь, алкаш, мать – поломойка, алкашка, при случае промышляет проституцией, но украдкой. Времена дикие, коммунячьи, проституция под официальным запретом. Правда, под давлением прогрессивной западной мысли разрешены аборты. Любовь к Оболдуеву учителей отчасти объясняется высоким положением его отца: Оболдуев-старший – крупный министерский чиновник (впоследствии инструктор ЦК партии). Несколько попыток образумить хулигана Кутепова, неудачные. Васька избивает двух девочек, подкладывает учителю физики в портфель дохлую крысу, грозит самому Ленчику оторвать ему все яйца. Частичное исполнение угрозы: побои в туалете. У Ленчика Оболдуева выбиты два зуба. Стойкий интеллигентный мальчик никому не жалуется. Пробует ещё раз договориться с хулиганом по-хорошему. Объясняет, что его могут отчислить из школы и тогда ему прямой путь в колонию.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53