– Сжальтесь над кровью Валуа!
– Нет!., нет!.. – вскричала Жанна, вырывая свою руку у вдохновенной Лоренцы. – Не это!.. Не это! Вы нас знаете, сударь, и делаете жертвами недостойной комедии.
– Вы думаете?.. – отвечал я, указывая на Лоренцу. – Посмотрите на нее хорошенько.
Жанна подошла к моей жене, опрокинула ей голову назад и долго смотрела на нее, сравнивая это мрачное лицо с той сверкающей красотой, которая ослепляла ее несколько мгновений назад.
– Разбудите ее, граф! – повторяла она. – Разбудите. Она сведет меня с ума. Да, все это правда: я выстрадала все, что написано на этом взволнованном челе: холод, голод, побои!.. Ребенком я прошла сквозь чистилище. Сжальтесь над кровью Валуа!.. Да, тысячу раз я повторяла эти печальные слова, полуголая, прося милостыни под дождем, снегом, под жгучими солнечными лучами или холодным ветром. Я – внучка Франсуа I, и вы недаром видели лилию, сверкающую у меня на лбу.
– Успокойтесь, – сказал я ей, чувствуя, что припадок Лоренцы становится заразительным. – Успокойтесь, я этого хочу.
– Хорошо, – сказала она вне себя. – Обещаю вам быть благоразумной.
Эти покорные слова, обещавшие повиновение, глубоко тронули меня. Я разбудил Лоренцу, поцеловал ей глаза и подул на опущенные веки.
Филетта и мадемуазель Рено глядели на меня с суеверным ужасом.
Сидя в своем углу, буржуа не шевелился и не говорил ни слова, наблюдая за мною и беспокоя меня, так как из всех присутствующих он один был мне неизвестен и находился тут, без сомнения, действительно случайно.
Жанна Валуа продолжала:
– Я хочу читать не в прошедшем, а в будущем.
– Если вы хотите знать будущее, мадемуазель, – отвечал я Жанне, глядевшей на меня большими глазами, то вы должны допросить существо настолько чистое, чтобы оно могло войти в прямые сношения с бестелесными существами. Оно должно быть достаточно взрослым и в то же время совершенно невинным.
– Моя сестра Филетта именно то, что вам надо. Если вы согласны взять ее медиумом, то мы, по крайней мере, не посвятим посторонних в нашу тайну; и в то же время это будет для меня гарантией вашего чистосердечия.
Последние слова убедили, что молодая особа, хотя и очень взволнованная, рассуждала вполне благоразумно. К моему величайшему удивлению, Филетта сильно сопротивлялась.
Я уже думал, что она обвинит себя в сердечной слабости только для того, чтобы избавиться от той чести, которую мы хотели ей сделать, но Жанна отвечала за свою сестру. Тем не менее, это не мешало младшей иметь чувствительные нервы, в чем убедился, рассмотрев ее ближе. Она показалась мне вполне подходящей для задуманного нами опыта.
Пока путешественницы шепотом переговаривались между собой, я разложил на столе все атрибуты моих занятий. На тонкой белоснежной скатерти постелил черный масонский ковер, на котором красным были вышиты кабалистические знаки розенкрейцеров высших степеней. Посредине поставил хрустальный графин, совершенно прозрачный, содержавший в себе чистую дождевую воду. Я посвятил воду семи планетам, бросив в нее семь щепоток металлического порошка семи главных металлов. Вода приняла мутный цвет со странным оттенком. Окружил этот графин различными защитными эмблемами и вазами с водой, а также и двумя маленькими зелеными египетскими идолами, весьма уважаемыми магиками. За графином стоял особый крест, употреблявшийся при подобных операциях.
Я произнес слова, повелевающие гениями-прорицателями, и закрыл графин хрустальным кружком, на который положил печать желтого воска, представлявшую священный оттиск тетраграмматона.
В ту минуту, когда я окончил эти приготовления, страшный удар грома потряс гостиницу и испугал меня. Очевидно, небо принимало участие в моих трудах. Я чувствовал благоговейный ужас, который внушает присутствие невидимых существ.
Филетта, одетая согласно обычаям, то есть совсем голая и закутанная в белую ткань, опустилась перед столом на колени и со смутным страхом глядела на прозрачный хрусталь, в котором отражался свет. Голову ей покрыли легким покрывалом, которое не мешало видеть и было пропитано дымом от одуряющих благоуханий. Он собрался вокруг головы «голубки», как называют юных предсказательниц, удерживаемый окружавшим ее газом.
Тогда я позвал ее.
– Филетта!
Все напряженно ждали.
Я вынул шпагу, помахал ею и, положив затем на голову ребенка холодную сталь, сказал:
– Что ты видишь?
– Ничего.
– Гляди еще, – продолжал я, поднимая шпагу таким образом, чтобы острие коснулось лба «голубки», – и говори.
– Шпага жжет меня, – сказала «голубка». – Уберите.
– Не прежде, чем ты заговоришь.
– Увы! – задрожала она. – Я вижу облака, вооруженных людей, битвы, бури; но все это смешивается, и ничего нельзя разобрать.
– Дух сейчас спустится, продолжай глядеть.
– Я вижу, – сказала Филетта увереннее, – большое пространство, на котором медленно занимается день. Это великолепная местность, покрытая ручьями, озерами, высокими деревьями, под которыми прогуливаются дамы и мужчины. Среди них одна выше и красивее других. Это… нет, я ошибаюсь, это крестьянка-молочница. Все эти люди – крестьяне, но как они хороши и чудесно одеты!
Жаль, что гроза продолжается, а между тем небо голубое. Вот из глубины выходит маленькая женщина в полосатом костюме, зеленом с розовым, точно у моей сестры Жанны, когда она гуляет по воскресеньям со своим любовником и не хочет брать меня с собою…
– Не прерывайте ее, – остановил я Жанну, которая, краснея, встала.
– Это гризетка, но в то же время и моя сестра… Это ты, Жанна? Она не отвечает, подходит к молочнице, обе, улыбаясь, разговаривают… Они, кажется, любят друг друга… Как это странно. Гризетка и молочница играют с бриллиантами, более роскошными, чем королевские… О! Какое прелестное ожерелье! Ожерелье, которое они примеряют одна после другой. Можно подумать, что это змея из звезд. И у обеих на головах короны, но разные… Как надоедает эта гроза. Погода портится. Все пугаются и бегут в разные стороны. Лилии диадемы превратились в золотых мух, которые летают вокруг двух подруг. Это ужасные осы!.. Жанна, берегись!.. О! Я не хочу более видеть!.. Возьмите! Возьмите!
– Гляди, – сказал я Филетте, – гляди.
– Нет, не хочу!..
Она упала навзничь и закрыла лицо руками.
– Поднимись. Я хочу, чтобы ты смотрела, хочу, чтобы говорила!
– Нет, нет! – кричала девушка. – Не хочу! Не хочу! Нет!.. Нет! – повторила она, катаясь по ковру вне себя от волнения, в страшной экзальтации прорицательницы.
Гроза помогла нам.
Новый, ужасный раскат грома потряс гостиницу до основания.
Я схватил Филетту и силой заставил ее встать напротив хрустального шара, где странным образом волновалась вода.
«Голубка» пыталась вырваться, но ее глаза непреодолимо притягивала к себе сверкающая точка, в которой мелькали духи.
– Я вижу, – вскричала она, – сражающихся людей, пики, красные шапки и страшный огонь, пожирающий деревья и гуляющих под ними!..
– Ищите вашу сестру.
– Мою сестру!.. Да, я ее вижу. Как она хороша! Она ослепительно сверкает каменьями.
– Есть ли на мне корона? – торжественным тоном спросила Жанна.
– Корона исчезла, но одна из золотых мух осталась и летает вокруг Жанны, бегущей от нее. Ее преследуют, нападают… Ее грудь… Ее грудь… О! Эта лилия!
– Она моя? – снова спросила Жанна.
– Она красная! – воскликнула Филетта. – Красная, как огонь!.. Она жжет Жанну! Боже, сжальтесь над кровью Валуа!
Девочка упала в обморок. Ее нервы напряглись до предела.
Я поднял ее и передал Лоренце, которая взяла ее к себе на колени и тихонько обмахивала платком.
Через несколько мгновений бедняжка заплакала.
Я поспешно убрал все предметы, служившие для нашего опыта, и когда «голубка» медленно открыла глаза, она походила на только что проснувшегося ребенка.
Жанна Валуа не принимала участия в заботах, которыми окружали ее сестру; она ушла в темный конец залы и задумчиво глядела перед собой.
Наконец знаком подозвала к себе. Я взял ее руку, и мы переглянулись.
Она не опустила глаз.
– Хорошо, – сказала она, – о вас говорят правду, вы действительно необыкновенное существо, вам можно верить. Что вы мне посоветуете?
– Идите вперед – доходят только те люди, которые не останавливаются.
– У меня есть враги.
– Надо их погубить.
– Есть препятствия.
– Их надо устранить.
– Возвратят ли мне имения моего семейства?
– Нет.
– Почему?
– Могущественная воля помешает этому.
– Какая воля?
– Воля народа.
– Но буду ли я, по крайней мере, богата?
– Да.
– Не имея теперь ни состояния, ни покровителей, на кого мне опереться?
– На определенную идею и настойчивую волю, на ум, Умеющий использовать благоприятные обстоятельства и, в случае надобности, создавать их, на вашу привлекательность, хитрость и смелость. У вас есть большая сила – вы Женщина, и большая слабость – вы слишком женщина.
– Что вы такое знаете? – спросила она.
– Зачем делать вид, что вы не понимаете моих слов? Естественно, вы невиновны и не ваше сердце увлечет вас. Мы оба знаем, что в этом ничего нет, – добавил я, дотронувшись до ее левой груди.
Она не могла не покраснеть, так как была очень молода.
– Говоря, что вы слишком женщина, – продолжал я, – хочу сказать, что вы тщеславны и любите драгоценности, бриллианты и все, что блестит, как ваши кроткие сверкающие глаза.
– Я исправлюсь, поможете ли вы мне?
– Да, если будете мне повиноваться. Я знаю, что ваш кошелек пуст, поэтому и даю двести луидоров. Предлагаю вам также свой парижский дом на улице Сент-Оноре. Помните только одно: будьте всегда верной союзницей не Калиостро, я только посредник, но того, кто скрывается за мною и действует через меня. Если вы захотите бороться с их волей, вы погибли.
– Кто же это?
– Я не могу сказать вам, угадайте руку по направлению удара. Но, будучи их орудием, не вынуждайте поразить вас.
– Постараюсь понять и повиноваться.
– Хорошо.
– Что вы прикажете мне сегодня?
– Слушайте, – сказал я, протягивая руку к окну.
– Что такое?
– Этот шум перед домом.
Гроза прошла, слышен был только стук дождя в ставни. Но он был заглушён криками и громким зовом. В дверь настойчиво стучали.
Звон железа, говор большой свиты, сходившей с лошадей, доказывали, что в гостиницу приехала какая-то знатная особа.
Действительно, в эту самую минуту перед домом остановился экипаж.
– Теперь глядите, – продолжал я.
В залу ворвалась свита, почтальоны, лакеи и затем сопровождаемый хозяином вошел человек в треуголке с гордым и презрительным видом. Он только прошел через залу и поднялся в верхний этаж, сопровождаемый слугами.
– Вот человек, который отвезет вас во Францию, – сказал я Жанне Валуа.
– Кто это?
– Монсеньор Луи де Роган, французский посланник при австрийском дворе.
– Я ехала в Вену с тем, чтобы просить его.
– В Париже он будет просить вас.
– А что я из него сделаю?
– Вашего любовника.
– Почему?
– Потому что он влюблен во французскую королеву. Глаза Жанны сверкали, она прошептала:
– Пожалуй…
И затем, произнеся совершенно естественным голосом: «Иди спать, Филетта», – она вышла из зала вместе с сестрой.
Я обернулся.
Не имея возможности говорить, мадемуазель Рено пила, а закончила тем, что уснула так крепко, что даже шумное появление посланника не разбудило ее.
Я подул ей на лоб.
Она чуть вздрогнула и сказала:
– А! Это вы? Закончили предсказания той француженке? Знаете, нет ничего интереснее происшедшей сейчас сцены. Это так же хорошо, как действие оперы. Маленькая Филетта играет отлично. Но неужели, граф, необходимы все эти грозные шпаги и красные ковры, чтобы предсказать людям их будущее. Избавьте меня от декораций и скажите без церемоний: что меня ждет?
– Хорошо. Вы станете парижской жительницей и выйдете замуж за дурака.
– Как?! – удивилась мадемуазель Рено. – Я сделаюсь честной женщиной?
– Этого я не сказал. Вы слышали о Бемере и Боссанже, королевских ювелирах? Ну, так вы будете женою Бемера, вот и все.
– О, – сказала она, – это шутка. Бемер очень богат, а маловероятно, что он подумал о такой девушке, как я.
– Вы слишком скромны. Кроме того, у вас есть приданое, которое заставит его обратить на вас внимание.
– У меня, приданое!..
– Да, два миллиона, которые я вам даю.
– Вы бредите наяву, дорогой граф.
– Скорее имею обыкновение поступать наоборот. Вот эти два миллиона, в бриллиантах, – добавил я, – смотрите.
И открыл перед мадемуазель Рено маленькую шкатулку, принесенную ранее.
Танцовщица не удержалась от восхищенного крики перед сверкающим видением, мелькнувшим у нее перед глазами.
Я снова закрыл шкатулку и сказал:
– Вполне логично будет ювелиру жениться на бриллиантах. Возьмите эту шкатулку и поезжайте во Францию. Из этого Бемер сделает одно ожерелье. Вы этого от него добьетесь. По правде сказать, я должен признаться вам, что если вы не выйдете замуж за королевского ювелира, мне придется потребовать бриллианты обратно.
Ослепленная, пораженная, не зная, чему верить и что сказать, мадемуазель Рено схватила маленькую шкатулку с золотыми углами и бросилась на лестницу. Она даже не поблагодарила меня – удивительно неблагодарная девица.
Между тем все события этого дня сильно повлияли на мои нервы, и я стал мечтать о той минуте, когда усну рядом с моей дорогой Лоренцей. Я хотел узнать, не хочется ли ей спать, как вдруг кто-то спросил меня:
– Милостивый государь! Не окажете ли вы честь, рассказав кое-что обо мне?
Я уже забыл о серьезном буржуа, немного заинтересовавшем меня во время ужина. Он долго сидел в углу и теперь вышел.
– Нет, сударь, – отвечал я.
– А позвольте узнать, почему?
– Потому что, по-моему, о вас нечего сказать.
– Вы мне льстите, – он мимолетно улыбнулся, – так как ставлю молчание наравне с похвалою, но не хотите ли вы знать мое мнение о вас?.. Вы авантюрист, магик и шарлатан, философ и обманщик. У вас нет принципов, а есть стремления… Вы, может быть, великий человек, но уже, наверное, ребенок… У вас удивительные качества, которым вы даете дурное и хорошее употребление, смотря по времени и по вашему капризу.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19