И сам же превратил его в калеку. Верно ли все сделано? Верно. Надо разделить силу и клятву. Пусть следят друг за другом, зависят друг от друга и ненавидят друг друга. Только это обеспечит его малолетнему Игорю наследственную власть. Потому что любая власть вырастает на ненависти. Ненависть — сила власти. Ненависть и подозрение: они посеяны, и плодом их будет правление его сына.
А Сигурд… Рюрик был, пожалуй, младше него, когда разжигал костры и мыл котлы в варяжской ватаге, грабившей караваны на торговых путях Великого Новгорода. Два лета, пока не стал младшим воином, которых, как собак, спускали с цепи добивать раненых после битвы. Чтобы не боялись крови и не знали жалости. Чтобы умели убивать одним ударом. Чтобы учились ценить только собственную жизнь.
Чтобы стать конунгом, надо дождаться, пока старый конунг не падет в бою. И Рюрик ждал, как ждет рысь, распластавшись на древесном суку. Долго ждал, покупая любовь воинов щедростью и отвагой. И дождался: в бою со славянами новгородский витязь удачным ударом выбил меч из ослабевшей руки. Рюрик был за спиной, и конунг протянул ему руку, требуя оружия. Но Рюрик не отдал ему своего меча, хотя закон ватаги карал за это смертью, и если бы конунг тогда уцелел… Но он не уцелел: уцелел только его взгляд, и Рюрик до сей поры видел его глаза. Тогда, в том бою, он отвернулся от его взгляда, но теперь, в старости, на краю вечного забвения, отворачиваться уже некуда. Этот взгляд пронзает, как проклятие, от него не уйдешь и не спрячешься, но тогда мечта была дороже. И через три дня после похорон погибшего конунга, после погребальных песен и погребального костра воины избрали вождем его, Рюрика, а те, кто не выразил восторга, очень скоро погибли в битвах, на переправах или от внезапных колик в животе. Предательство — когда предают тебя. А когда предаешь ты — это не предательство. Это — военная хитрость, которую любят боги.
Став конунгом и избавившись от недовольных, Рюрик смог осуществить то, что задумал еще будучи воином, берсерком и приближенным последнего вождя, оставшегося без меча в схватке со славянами. Грабеж купеческих лодий был неверной и непостоянной добычей. На юге по Ильменю и по Ловати сидели хищные русы, которым доставалась основная доля наиболее дорогого товара: его варяжская ватага грабила на севере, у озера Нево. Здесь было опаснее, чем на юге, здесь часто появлялись новгородские отряды, да и сами торговые гости, отдохнув в Новгороде, набирали добрую охрану/Здесь было много риска и мало проку, и куда чаще приходилось бежать от новгородских стрел, чем делить добычу. Старый конунг и думать не желал о договоре с Новгородом, но Рюрик думал о нем постоянно, и при первой же возможности сам привел новгородцам богатый караван с Балтики.
— Варяги на севере и русы на юге грабят твои суда, Господин Великий Новгород. Я готов защищать их силой своих мечей. В награду — кормление моей дружины и доля с товаров, которые я спасу от грабежа.
Это было выгодно, и новгородцы согласились. В тот же год Рюрик спустился по Ильменю к югу и вступил в края русов: летом они грабили караваны, на зиму уходили к семьям в Старую Русу. Рюрик шел с почетной стражей из отроков, потому что не хотел войны и искал договора, и конунг русов Ольбард принял его.
— Брать выкуп? — Ольбард засмеялся. — Зачем мне часть, когда я беру все? Я не понимаю тебя, Рюрик.
— Хороший бортник окуривает пчел, лезет на дерево и берет часть меда, чтобы рой мог перезимовать. Плохой — рубит дерево и забирает все, а на следующее лето бегает по лесам в поисках нетронутой медведем борти. Новгород богат, Ольбард, и если мы с тобой договоримся не рубить дерево…
Блики костра отражались на гладко выбритой голове конунга русов, и только с макушки свешивался на правое ухо длинный клок нетронутых с рождения волос. Ольбард красил этот чуб в синий цвет, за что и был прозван Синеусом.
— Ты мудр, Рюрик, а я боюсь мудрости больше меча. И чтобы новгородские пчелы не зажалили меня до смерти, когда я буду брать свою долю меда, мы поменяемся сыновьями. Твой сын станет моим сыном, а мой — твоим: так братаются русы, конунг Рюрик.
Рюрик отдал среднего сына Бьерна за малолетнего Олега, наследника конунга Ольбарда, и вонзил меч перед Синеусом, клянясь в братской верности. Бьерн погиб счастливой смертью в бою и сейчас пирует у костров Вальхаллы, а Олег вырос под его мечом. Он был осторожен и смел, расчетлив и отчаян, хитер и умен и отъехал от Рюрика, когда Синеуса настигла стрела, пропитанная ядом. По варяжским преданиям, старший, сын наследует смерть отца, и Рюрик сказал об этом Олегу.
— Я не боюсь стрел, конунг, — улыбнулся Олег. — Я боюсь змей.
А за семь лет до этого отъезда восстала новгородская голытьба, и Рюрик с огромным трудом вырвался из города с остатками дружины и рассеченной грудью.

5
Вадим Храбрый был красив и могуч, и лучшего бойца, вождя и воина давненько не знавал Новгород. Он всегда выступал за черный люд, за гребцов и рыбаков, за вдов и сирот, за смердов, закупов [4] и даже рабов. Он требовал доли для нищих и убогих и призывал на вече прогнать варягов, а долю их кормления и добычи отдать новгородской бедноте. Год новгородцы слушали его речи, орали и дрались, а потом чаша переполнилась и хлынула через край. И запылали дома богатеев, затрещали их склады и хранилища. Рюрик бежал, и рухнул порядок. Вслед за городом поднялись окрестные селения, варягов гоняли по лесам, а Синеус был далеко, и Рюрик не смог к нему пробиться. А тут совсем уж некстати на руках оказался Олег — совсем мальчик, еще с длинными волосами. Если бы он погиб или попал в плен, Синеус, не задумываясь, сам убил бы сына Рюрика Бьерна. И Рюрик пуще собственных глаз берег мальчишку.
Все тропы были перекрыты, он оказался загнанным в трясину, но вовремя понял, что это — трясина. А в трясинах не бегут, не шарахаются из стороны в сторону, даже не идут, а — шагают. Шагают осторожно, озираясь и продумывая каждый шаг. И первым шагом в его положении загнанного должен был стать отвлекающий удар. Но дружина была рассеяна, золото — в Новгороде, и оставалось одно: обещать. Обещать союзникам дружбу, наемникам — безнаказанный грабеж Великого Новгорода, собственной дружине — будущую власть, добычу, женщин. И он тут же разослал красноречивых поднимать чудь, весь и ямь под залог будущего грабежа, а старых воинов во главе со старшим сыном Ротбаром — собирать остатки варягов. А сам затерялся в глуши возле Ладоги, оторвался от преследования и стал готовить второй шаг: избавиться-от вождя восставших Вадима Храброго.
Славянская отвага доверчива, это Рюрик знал. И к тому времени, когда зашевелились наемники, угрожая Новгороду, и Вадим вынужден был прекратить преследование варягов, понял, как можно сыграть на этой благородной доверчивости. Послал преданного Трувора Белоголового во что бы то ни стало привести к нему именитых людей Новгорода, недовольных Вадимом. И вскоре Белоголовый привел послов.
— Лучшие люди Великого Новгорода бьют тебе челом, конунг Рюрик. Вернись и прогони Вадима.
— Я не забываю обид, а кто помог мне, когда Вадим поднял мятеж?
— Мы принесем тебе роту на верность и усладим твой слух звоном золота.
Рюрик презрительно улыбнулся:
— Звенят только мечи. Если Вадим согласится встретиться со мною в честном поединке, победитель получит все.
— Конунг, не ставь на меч судьбу великого города. Среди послов были соглядатаи Вадима, Рюрик в этом не сомневался. Откинул медвежью шкуру, под которой лежал полуголым, и послы в ужасе отпрянули, увидев его страшные раны. Откуда было им знать, что Рюрик нарочно растравлял их волчьим корнем, чтобы старые шрамы смотрелись как смертные язвы. И сказал:
— Смерть пожирает меня, а поруганная честь терзает сердце, и мне не на что опереться, кроме меча. Ступайте к Вадиму: пусть его меч проложит мне путь к кострам Вальхаллы.
С остатками дружины и с тем сбродом, который удалось приманить грабежом, Рюрик и мечтать не смел, что сможет ворваться в город. Туда его могла ввести только хитрость, и он прикидывался умирающим и распускал слухи, что мечтает о смерти в бою, как то положено варягу Надо было склонить Вадима к поединку: в этом Рюрик видел единственное спасение.
Но, выжидая и прикидываясь, продолжал готовиться. К тому времени Ротбару удалось собрать варягов, однако Рюрик, оставив себе только три десятка, остальных распределил среди наемников. И условился, что все они, подтянувшись к городу, ударят по его дальним концам, как только вечевой колокол возвестит о конце поединка. А сыну тайно передал: как только прозвучит колокол, ударить наемникам в спину без всякой пощады. Рюрик хотел вернуться в Новгород в ореоле его защитника и заступника. Или и впрямь погибнуть от меча Вадима Храброго, если витязь поймет его игру, несмотря на всю доверчивость славянина.
Вадим согласился на поединок, — он был отважным воином, но слава вождя восставшей голытьбы сияла перед его очами. Он еще не понял, что нужно всегда обгонять свою славу, чтобы она освещала путь, а не ослепляла в боях. Едва узнав о согласии, Рюрик продумал весь поединок от первого выпада до последнего удара, пожевал за час до боя сушеных мухоморов и ровно в полдень, как было оговорено, прибыл на Вечевую площадь. Цареградская броня сверкала на его плечах, но вооружен Рюрик был коротким абордажным варяжским мечом.
— Тебе будет жарко в ромейских доспехах, конунг, — усмехнулся Вадим.
Он был могуч и красив. Постриженные в кружок волосы стягивал ремешок на лбу, шлема он не надел, кольчуги тоже, и стоял перед Рюриком в алой рубахе до колен, опираясь на длинный славянский меч. Рюрик оценил алую рубаху, которая до времени скроет от зрителей кровь, но особенно оценил — меч.
— Я хотел скрыть свои раны, — сказал он. — Но ты прав, лучше снять железо.
Рюрик раздевался медленно, неторопливо развязывая ремни и расстегивая пряжки. Ему помогал Тру-вор Белоголовый, но Рюрик нарочно мешал ему: ведь он раздевался в тени, оставив Вадима на полуденном солнцепеке. Отвернувшись, еще пожевал мухоморов — ровно столько, сколько требовалось, он побывал в берсерках и знал меру — и вышел на поединок голым до пояса с умело растравленными волчьим корнем старыми ранами. И с ударом вечевого колокола начался тот поединок. Самый тяжелый во всей его полной боев, обманов, крови, предательств, побед и поражений судьбе.
Спору нет, длинный славянский меч незаменим в борьбе с юрким степным кочевником. Он не подпустит его близко, не даст стоптать конем, достать саблей; перерубит копье и аркан. Он и рожден там, в постоянных стычках Запада и Востока, но все же тяжеловат для поединка в полдень. Рюрик владел всеми видами оружия, знал расстояния, на которых следует держаться, и длину прямых выпадов. Как бы он там ни хитрил, а тяжелая доля берсерка, которому меч заменяет и щит, и шлем, и кольчугу, многому его научила. Еще не начав боя, еще неторопливо раздеваясь в тени, 6н определил рост и вес противника, тяжесть его меча и длину его шага. Сам он был ниже Вадима, меч его был короче, но Вадим и его меч весили куда больше его тела и его оружия. И в этом могло быть спасение, если бы удалось навязать свой бой, избегать сближения, дразнить Вадима видимостью атак, все время кружить и кружить его, разворачивая против солнца и ослепляя блеском собственного меча. Пока не устанет, пока не зарябит в глазах: славянский меч тяжел для поединка, и ты очень ошибся, витязь, избрав это оружие.
Рюрик вился вокруг Вадима, как оса, всегда в самое последнее мгновение уходя от его меча. Великое счастье было в том, что он с отрочества каждое утро до крутого пота, до полного изнеможения прыгал с тяжелым учебным оружием, несмотря ни на что. Ни на усталость, ни на страшное раздражение после берсеркского зелья, ни на ломоту после битв и пиров. Он жаждал власти несравненно сильнее славы и золота, он родился с этой жаждой и верил в нее, как в голос Великого Одина, поселившийся в его душе. Он любил оружие и лелеял его, когда воины предавались безумным утехам, зная, что меч увеличивает его мощь, а женщина крадет ее, и позволял себе тосковать по гибким телам только на зимовьях. И все время умело разворачивая славянского витязя лицом к солнцу, верил, что до сей поры жил только ради этого поединка.
А ведь Вадим Храбрый был неизмеримо сильнее. Его длинный меч разрубил бы Рюрика до пояса, но Вадим долго не мог позволить себе настоящих атак: ведь перед ним был израненный человек, жаждавший смерти. А когда понял, когда все сообразил, пот уже застилал глаза и рубаха липла к плечам. Вот тогда он начал биться по-настоящему, но его меч всякий раз с яростной мощью опускался на то место, где Рюрик только что был, и тело витязя сотрясалось от этих пустых ударов.
И все же Вадим дважды зацепил Рюрика. Кровь сочилась по телу конунга, окрашивая старые раны, растравленные волчьим корнем, и со стороны казалось, что Рюрик изнемогает в борьбе. И вокруг восторженно кричали сторонники Вадима, и витязь утроил стремительность атак. Да, расчет Рюрика и в этом оказался верным: ему хватило крови и сил до конца.
Через час тяжкий славянский меч стал заметно зависать перед ударами и чуть медленнее возвращаться после выпадов. Рюрик терял кровь и пот, сил оставалось мало, но появилась ясность, как сложится далее поединок: его спасли те полчаса, когда Вадим играл, а не бился. И он усилил стремительность ложных атак, еще быстрее закружив Вадима. И здесь оборвалась нить чуда, спасавшая его: сквозь застилавший глаза пот он вдруг увидел меч над своей головой. Уже не было времени увернуться, и Рюрик успел лишь вскинуть навстречу собственное оружие. Сталь со звоном встретилась со сталью, блеснули искры, меч Рюрика сломался и вылетел из его руки. Правда, он отбил удар, меч Вадима опять вонзился в землю. Рюрик беспомощно оглянулся, увидел за спиной Труво-ра Белоголового, посмотрел на него тем самым последним затравленным взглядом, каким когда-то старый конунг смотрел на молодого Рюрика. Но тогда Рюрик не протянул старику своей руки, а Трувор, не раздумывая, кинул на помощь собственный меч.
1 2 3 4 5 6 7