Военные тайны XX века -

Борис Вадимович Соколов
Охота на Сталина, охота на Гитлера. Тайная борьба спецслужб
Мы довольно неплохо осведомлены о советских разведчиках и агентах периода Второй мировой войны в Германии и Японии. Много книг и статей написано о так называемой «Красной капелле» – разветвленной сети советской разведки в Западной Европе, особенно в Германии, где на СССР работала большая группа офицеров и чиновников, занимавших ответственные посты в штабах и министерствах. Имена лейтенанта Харро Шульце-Бойзена, профессора Арвида Харнака и многих других участников «Красной капеллы» теперь широко известны. Интересно, что почти все они сотрудничали с советской разведкой не из-за денег, а по идейным соображениям, будучи глубоко убеждены, что Гитлер и его режим несут страшную угрозу Германии и всему миру.
Немало написано книг и снято фильмов о разведчиках Николае Кузнецове и Рихарде Зорге, одно время ставших культовыми историческими фигурами. Такой легендарной фигурой до сих пор остается и Рудольф Абель. Вот только о его работе в Германии в военную пору обычно говорят глухо и не слишком внятно.
В последние годы списки «наших людей в Берлине» пополнились новыми именами, в частности благодаря книге Павла Судоплатова «Разведка и Кремль». В ней, например, много рассказано о прототипе лихого советского разведчика Штирлица из романа Юлиана Семенова «Семнадцать мгновений весны». Роман был экранизирован в виде телесериала режиссером Татьяной Лиозновой, и благодаря этой монументальной ленте Штирлиц стал непременным настоящим народным любимцем и персонажем анекдотов. Однако судьба прототипа была куда печальнее. Осенью 1942 года рабогавший на НКВД офицер гестапо Вильгельм Леман был арестован в Берлине и казнен, причем о казни не знала даже его жена (официально Леман до конца войны числился пропавшим без вести). Кстати сказать, и для этого агента материальный стимул явно не был главным в сотрудничестве с советской разведкой, и, как и большинство деятелей «Красной капеллы», он за свою смертельно опасную работу в конечном счете получил в вознаграждение смерть.
Конечно, далеко еще не обо всех выдающихся советских агентах в Германии сегодня известно совершенно все. Однако архивы свидетельствуют, что с конца 1943 года, когда в Швейцарии была арестована группа Шандора Радо, информации стратегического значения из-за линии фронта в СССР больше не поступало. Некоторые источники Радо до сих пор не раскрыты, и есть основания полагать, что ряд агентов на самом деле поставляли ему дезинформацию, подготовленную германскими спецслужбами.
Иную картину мы наблюдаем в отношении немецких агентов в Советском Союзе, действовавших в годы Великой Отечественной войны. О них в нашей стране на протяжении нескольких десятилетий почти ничего не писали. До сих пор не было публикаций даже о разоблаченных немецких шпионах, занимавших более-менее заметное положение в советских учреждениях и штабах и поставлявших германскому командованию в той или иной мере ценную информацию. Обычно мемуаристы-контрразведчики и историки советской разведки и контрразведки сообщают только о захвате разведывательных или диверсионных групп вскоре после перехода ими линии фронта и успешных радиоиграх, которые вели чекисты с абвером (немецкой военной разведкой) с помощью попавших в их руки и перевербованных радистов. При этом сохраняется миф о полной недоступности советского общества для вражеской агентуры в годы войны, по крайней мере во всех значительных военно-политических и экономических сферах. Создается впечатление, что серьезных агентов у немцев в наших высших штабах (начиная от штаба армии) и гражданских учреждениях (наркоматы, ГКО и др.) не было. Положим, историки и мемуаристы не кривят тут душой и в 1941–1945 годах действительно не было разоблачений крупных немецких шпионов. Но если не было разоблачений, это вовсе не значит, что не было агентов. Напротив, опубликованные после войны немецкие документы свидетельствуют, что в Германию приходили важные донесения, которые отнюдь не были плодом дезинформации с советской стороны в ходе радиоигр.
По утверждению генерала Судоплатова, вплоть до 1943 года советская разведка всерьез рассматривала возможность организации покушения на Гитлера. Потом Сталин приказал прекратить эту тайную работу, опасаясь, что с преемниками фюрера западным державам легче будет договориться о сепаратном мире. Я коснусь и этой версии и попытаюсь ответить на вопрос, существовал ли у нас план устранения Гитлера в действительности.
Но германские и японские спецслужбы в СССР занимались не только разведкой. Есть сведения, что они готовили покушения на Сталина, однако, как известно, не достигли в этом успеха. Правда, никаких надежных документов на сей счет пока так и не найдено. Все версии основываются только на послевоенных воспоминаниях офицеров разведывательных органов Германии и Японии.
Давайте посмотрим, можно ли им верить. Начнем с истории покушения на советского вождя, будто бы готовившегося японской разведкой еще в 1938 году.
ОХОТА С ВОСТОКА, ИЛИ ДЕЛО КОМИССАРА ЛЮШКОВА
Ранним утром 13 июня 1938 года навстречу маньчжурским пограничникам, охранявшим границы марионеточной империи Маньчжоу-Го с Советским Союзом неподалеку отозера Хасан, направился человек лет 37–38, небольшого роста, с густой черной шевелюрой и в гимнастерке с тремя ромбами комиссара госбезопасности 3-го ранга на петлицах (в армии это соответствовало званию комкора). Его большие, кристально чистые глаза под длинными ресницами вглядывались во встречных острым внимательным взором профессионального дознавателя. Раннее брюшко выдавало человека, привыкшего к кабинетной работе.
При задержании неизвестный не оказал никакого сопротивления и сразу же заявил, что является высокопоставленным сотрудником НКВД. В доказательство он предъявил служебное удостоверение за номером 83, выписанное на имя Генриха Самойловича Люшкова, комиссара государственной безопасности 3 ранга, состоящего в должности начальника Управления НКВД Дальне восточного края. Удостоверение подписал сам Народный комиссар внугренних дел СССР Генеральный комиссар госбезопасности Николай Иванович Ежов. Вернее, проставлены все его должности и звание, но сам автограф отсутствует. Выданное 1 февраля 1938-го, удостоверение было действительно до конца года. Еще задержанный имел с собой билет депутата Верховного Совета СССР, причем избирался Генрих Самойлович от Камчатско-Колымского избирательного округа, самого для НКВД подходящего: из-за обилия лагерей. А 3500 маньчжурских юаней, как честно признался, он прихватил с собой из средств для оплаты иностранной агентуры.
Генрих Самойлович попросил, чтобы его поскорее переправили в Японию. Свой побег он объяснил страхом стать жертвой очередной кровавой чистки. Он готов был рассказать японцам все, что знает.
Через три недели, 1 июля, японские власти приняли решение обнародовать факт бегства в Страну Восходящего Солнца высокопоставленного чекиста. В газетах поместили фотографию Люшкова и фотокопию его удостоверения. Заголовки были соответствующе броские: «Жертвы чисток», «Казнен миллион советских граждан», «СССР в потоках крови». Вот что писала, например, 8 июля 1938 года газета «Хакодате симбун» в связи с делом Люшкова:
«На Дальнем Востоке создана система лагерей… для жертв террора, развязанного Сталиным внутри страны. По свидетельству Люшкова, все показательные процессы, организованные после убийства Кирова в декабре 1934 года (объединенного зиновьевско-каменевскою блока, центра Сокольникова-Пятакова, маршалаТухачевского и др.), сфабрикованы с начала и до конца Они готовились и проводились поличным указаниям Сталина… В лагерях находится около 4-5 миллионов человек И это тот прогрессивный социальный строй, который Сталин при помощи Коминтерна старается навязать мировой цивилизации?»
В цифрах Люшков позволил себе сенсации ради преувеличения. Так, в лагерях в 1938 году было только 1 882 тысячи заключенных, а число приговоренных к смертной казни за политические преступления в 1921 – 1953 годах далеко не достигало названной Генрихом Самойловичем цифры и составляло 786 тысячи человек. Однако о фабрикации политических процессов и масштабе репрессий в стране бывший комиссар госбезопасности говорил чистую правду. В этом ведь он и сам принимал деятельное участие.
Побег Люшкова вызвал переполох в Москве на самом высоком уровне. Его дело обсуждалось на Политбюро и стало одним из поводов для смещения еще недавно всесильного Н. И. Ежова. 23 ноября 1938 года «железный нарком» обратился в Политбюро, ЦК и лично к товарищу Сталину с просьбой об отставке. Одной из причин такого шага он назвал дело Люшкова:
«Вина моя в том, что, сомневаясь в политической честности таких людей, как бывший начальник УНКВД Дальневосточного края предатель Люшков и последнее время наркомвнудел Украинской ССР предатель Успенский, не принял достаточных мер чекистской предупредительности и тем самым дал возможность Люшкову скрыться в Японию и Успенскому неизвестно куда…» (Уже при Берии чекисты выследили Александра Ивановича Успенского, и ему не удал ось избежать пули в лубянском подвале. – Б. С).
В этом же письме Ежов, как положено, каялся, признавал «большие недостатки и промахи», но при этом гордо заявил. «Погромил врагов здорово».
В конце ноября 1938 года Ежов, только что лишившись поста наркома внутренних дел, но еще оставаясь на эфемерной должности наркома водного транспорта, признавался в письме Сталину: «Решающим был момент бегстваЛюшкова. Я буквально сходил сума. Вызвал Фриновского (первого заместителя наркома внутренних дел командарма 1 ранга. – Б. С.) и предложил вместе докладывать Вам. Один был не в силах. Тогда же Фриновскому я сказал: ну, теперь нас крепко накажут… Я понимал, что у Вас должно создаться настороженное отношение к работе НКВД. Оно так и было. Я это чувствовал все время».
Ежов не ошибся. Опального шефа НКВД действительно собирались «громить», точно так же, как он сам ранее «громил врагов народа». Правда, наказания пришлось ждать полтора года. Расстреляли «железного наркома» за «руководство заговорщической организацией», «шпионаж», фальсификацию уголовных дел и гомосексуализм 4 февраля 1940 года. Два первых обвинения были нелепы, фантастичны и самим Николаем Ивановичем не раз навешивались на невинных людей – фигурантов политических процессов. Два последних, напротив, были абсолютно истинны (но гомосексуализм по сегодняшнему уголовному кодексу России преступлением уже не является).
В тот же день казнили и М. П. Фриновского. Инкриминировали ему то же самое, за исключением гомосексуализма.
О судьбе руководителей НКВД стало известно много лет спустя. ОднакоЛюшков наверняка догадался, что с Ежовым и Фриновским поступили именно так, как они собирались поступить и с ним самим. В начале июня 1938-го Генриха Самойловича отозвали из Владивостока в Москву для назначения на работу в центральный аппарат НКВД. Люшков сразу понял, что Ежов собирается расправиться с ним как с чекистом «старой гвардии» прежнего наркома Г. Г. Ягоды.
В первые же дни по прибытии в Японию бывший глава НКВД Дальнего Востока стал вести дневник, где поведал – для истории же, конечно, – почему стал перебежчиком. Отрывки из этого дневника были опубликованы в японских газетах, а в полном виде он появился в августе 1938 года в издававшемся «для служебного пользования» ежемесячном бюллетене «Гайдзи гэппо» (ежемесячник иностранного отдела полиции). Вот как звучат откровения Люшкова в обратном переводе с японского на русский, сделанном А. В. Трехсвятским:
«Почему я, человек, который занимал один из руководящих постов в органах «власти Советов», решился на такой шаг, как бегство? Прежде всего я спасался от чистки, которая вот-вот должна была меня коснуться. Накануне я получил приказ о переводе на новое место службы в Москву и директиву о немедленном отбытии туда; вместе со мной аналогичную телеграмму получил секретарь Далькрайкома Легконравов; вызов руководящих сотрудников в Москву с последующим арестом стал в последнее время обычным. (В качестве примера можно привести: глава НКВД по Ленинградской области Заковский, глава НКВД Украины Леплевский, глава НКВД Белоруссии Берман, глава НКВД по Свердловской области Дмитриев и др.). Все они принадлежали к руководящему звену чекистов «старого призыва», к которому принадлежу и я. Я чувствовал, что в ближайшее время такая же участь постигнет и меня. Я стал готовиться к бегству, организовав командировку в район границы. Сначала я планировал переход в районе Гродеково, но в итоге перешел границу в районе Посьета (под предлогом оперативной встречи в пограничной полосе сосвоим агентом из Маньчжоу-Го. – Б. С).
Я много размышлял перед тем, как пойти на такое чрезвычайное дело, как бегство из СССР. Передо мной была дилемма: подобно многим членам партии и советским работникам быть оклеветанным и расстрелянным как «враг народа» или же посвятить остаток жизни борьбе со сталинской политикой геноцида, которая приносит в жертву советский и другие народы. Мое бегство поставило под удар мою семью и друзей. Я сознательно пошел на эту жертву, чтобы хоть в какой-то мере послужить освобождению многострадального советского народа от террористически-диктаторского режима Сталина».
Здесь Генрих Самойлович явно лукавит. Ему пришлось бежать, спасаясь от ареста и расстрела – при чем здесь какая-то «сознательная жертва»? Выбора то все равно не было: свою шкуру спасал. Да и о семье успел позаботиться. При обыске японцы обнаружили у него телеграмму с довольно-таки странным текстом: «Шлю свои поцелуи…» Люшков объяснил им, что, приняв решение о побеге, отправил в Москву 27-летнюю жену Инну с 11-летней дочерью, а телеграмма была условным сигналом: семья выезжает на поезде через Польшу в Западную Европу, где дочери должны сделать срочную операцию.
1 2 3 4 5 6 7