.. Вам это удобно? – с тихим смехом спросил Андре.
– Чудесно. Пусть будет завтра, – ответила она.
Он снова усмехнулся и поднес ее руку к губам, скользнув по ней торопливым поцелуем. Эмили тихонько ахнула, ей показалось, что сердце ее сейчас остановится. Когда его шаги стихли вдали, она поднесла руку к лицу и, улыбаясь, прижалась губами к тому месту, которого только что коснулись его губы. Эмили чувствовала, что счастлива...
Так счастлива она не была уже много, много дней...
После того, что случилось накануне, вернуться в Рэвенвуд как ни в чем не бывало казалось Оливии задачей почти невыполнимой. До самого рассвета она не сомкнула глаз, проворочавшись всю ночь в постели. Перед глазами ее стоял Доминик. Она перебирала в памяти то, что он говорил, что делал... что заставил ее пережить. Это было так не похоже на нее! Даже крепко закрыв глаза, она все равно видела его: смуглый, как ангел ночи, он стоял перед ее мысленным взором, такой красивый, что у нее перехватывало дыхание... Как в то мгновение, когда его губы прижались к ее рту.
Странно, однако при мысли, что утром она снова увидит его, ей становилось не по себе. Оливия вернулась в Рэвенвуд, но день, казалось, тянулся бесконечно. Миссис Темплтон послала их вместе с Шарлоттой убирать в комнатах наверху. Оливия то и дело вздрагивала и оборачивалась. Ей чудилось, что Доминик стоит за ее спиной. Заметив это, Шарлотта не упустила случая ехидно заметить:
– Да что за дьявол в тебя вселился, Оливия? Подпрыгиваешь при каждом шорохе, словно в тебя воткнули булавку. – Она уперлась руками в бедра и придирчиво оглядела подругу с головы до ног.
– Глупости! – натянуто рассмеялась Оливия. – Тебе просто показалось.
Шарлотта подошла ближе и внимательно всмотрелась в ее смущенное лицо.
– Слушай, да ты и правда что-то бледненькая! Никак, приболела?
– Я прекрасно себя чувствую, Шарлотта. Ей-богу!
По лицу Шарлотты было ясно, что Оливия ее не убедила. Но на время она оставила приятельницу в покое. Позже Оливия, случайно услышав, как дворецкий Франклин упомянул, что Доминик уехал в Йорк на весь день и вернется только вечером, сразу приободрилась.
Как только стало смеркаться, она переоделась и поднялась в кабинет Доминика. Весь день Оливия спешила закончить работу и побыстрее заняться счетами. Накануне вечером из-за появления адвоката Гилмора она так и не успела с ними разобраться.
Оливия не обратила особого внимания на то, что одна створка дверей, ведущих в кабинет Доминика, слегка приоткрыта, хотя про себя и отметила это. Взявшись за ручку, она собиралась приоткрыть ее пошире и войти, как вдруг ее ушей достиг мужской голос.
Ноги Оливии вросли в землю. Этот голос она узнала бы где угодно. Доминик. Но он был не один.
– Надеюсь, вы простите мою навязчивость, милорд.
– Ничего страшного, миссис Данбери. Что же привело вас в Рэвенвуд?
– Произошло нечто ужасное, милорд. Чарлз, мой муж... это он послал меня к вам... видите ли, сэр, он пришел бы и сам, да только на прошлой неделе он упал, и так неудачно, что сломал себе ногу. И доктор говорит, что он пролежит в постели аж до начала августа. Вот я и пришла... пришла сказать, что мы никак не сможем заплатить вам за аренду в этом месяце... а может, и в следующем тоже. Сами понимаете, милорд, – пока не снимем урожай, да пока Чарлз не встанет на ноги, чтобы отогнать овец на рынок...
Оливия заморгала. Теперь она догадалась, кто эта женщина... Селеста Данбери. Чета Данбери жила на ферме к востоку от Рэвенвуда.
– Насколько я понимаю, пока ваш муж не встанет на ноги, вам некого послать на рынок продать овец?
– В точности так, милорд. Сыновья у нас есть, только им не так давно сравнялось девять и десять, а девчонки и того меньше.
Оливия закусила губу. Ей вдруг стало стыдно. Надо бы уйти, а вместо этого она стояла и слушала.
– Понятно. Значит, вас беспокоит, что вы не сможете вовремя внести арендную плату?
– Да, милорд. – Голос Селесты задрожал. Она казалась до смерти напуганной. Оливия представила, как бедная женщина стоит возле камина с трясущимися руками, не зная, чего ей ждать. Ведь сейчас там, за дверью, решалась ее судьба.
– Скажите, миссис Данбери, а гусей у вас на ферме, случайно, нет? – с удивлением услышала Оливия его вкрадчивый вопрос.
– А как же, милорд! – В голосе миссис Данбери угадывалось неприкрытое удивление. – Есть, как не быть!
– Вот и чудесно. Тогда попросите кого-нибудь из ваших сыновей завтра утром принести одного ко мне на кухню. Дело в том, что я безумно люблю жареных гусей. Будем считать, что это и будет плата за этот месяц... и за следующий тоже. А к тому времени, надеюсь, ваш муж уже встанет на ноги.
– Да, милорд. Я... я надеюсь. – Голос Селесты снова дрогнул. Казалось, женщина не может прийти в себя от удивления. – Завтра же, как рассветет, велю кому-нибудь из ребят принести гуся. Ох, сэр, просто и сказать не могу, как я вам благодарна! Чарлз и я... мы так боялись, что вы прикажете нам убираться вон...
– Только бездушный тиран способен на такую подлость, миссис Данбери. Льщу себя надеждой, что вы меня таким не считаете. Да, кстати, чуть не забыл, я прослежу, чтобы кого-нибудь из Рэвенвуда прислали помочь вам на ферме.
Голоса приблизились к двери.
– О милорд, вы настоящий святой!
– Боюсь, вы мне льстите, миссис Данбери, – сухо сказал Доминик. – Что ж, до свидания. И передайте от меня привет вашему мужу.
Оливия едва успела спрятаться, как дверь распахнулась настежь. Она не видела лица Селесты, но слышала эхо ее шагов. Затаив дыхание, она взмолилась про себя, чтобы Доминик вернулся в кабинет, не заметив ее.
– Можете выходить, Оливия.
Черт, выругалась она про себя. Интересно, давно ли он догадался, что она подслушивает? Съежившись от стыда, Оливия выбралась из своего укрытия.
Доминик в просторной белоснежной рубашке, замшевых бриджах и сапогах стоял на пороге. Окинув ее внимательным взглядом с головы до ног, он без улыбки кивнул:
– Рад видеть, что ваше вчерашнее пребывание под дождем осталось без последствий.
Оливия невольно позавидовала его спокойствию. Сама она буквально сгорала на медленном огне.
– Я понятия не имела, что вы вернулись, – слабым голосом проговорила она. – Вот и решила поработать со счетами... Поверьте, я вовсе не собиралась вам мешать.
Доминик ничего не ответил – просто стоял молча, заложив руки за спину, и разглядывал ее. Лицо его было холодно и непроницаемо. Трудно было поверить, что только накануне он держал ее в объятиях. Глядя на него сейчас, нельзя было даже на мгновение вообразить, что тот единственный поцелуй... невозможный, невероятный поцелуй... был на самом деле!
Оливия озадаченно сдвинула брови. Слегка кивнув в сторону лестницы, по которой только что сбежала счастливая Селеста, она взглянула ему в глаза и прошептала:
– Как замечательно то, что вы сделали.
– Вот как? Вы, кажется, удивлены? – Черные брови Доминика взлетели вверх. – Неужели вы решили, что меня нисколько не тронут мольбы этой несчастной женщины? Может быть, в моих жилах и течет нечистая цыганская кровь, но у меня тоже есть сердце, которое способно сострадать несчастью других.
Оливия коротко вздохнула. В его словах звучала неприкрытая горечь. Взгляды их встретились. Казалось, между ними проскочил электрический разряд. Оба замерли, не зная, что сказать. Оливия, не выдержав, первой отвела глаза в сторону.
– Милорд, – еле слышно прошептала она, – я хочу извиниться... за то, что сказала вчера вечером.
– Что вы имеете в виду, мисс Шервуд? Прошу простить, но у меня неважно с памятью.
Оливия ощутила, как в ней волной поднимается гнев. Значит, он желает насладиться ее унижением...
– Мои слова о том, что я хотела бы, чтобы цыгане никогда не появлялись в наших местах... и... – Она собралась с духом и выпалила: – Чтобы и вы никогда сюда не приезжали!
Доминик стиснул зубы. На скулах тяжело заходили желваки.
– Вы и в самом деле имели это в виду, мисс Шервуд?
Она набрала полную грудь воздуха.
– Да, но...
– Тогда ваши извинения мне ни к чему. Оставьте их себе.
В голосе его звучали гнев и боль. Ей не следовало бы обращать на это внимание, но... она не могла. Бог свидетель, не могла!
– Я... у меня есть на то причины. – Надменно вздернув подбородок, Оливия приготовилась защищаться.
– О, нисколько в этом не сомневаюсь. У вас, у всей Англии... да что там... у всего мира, коли уж на то пошло. Все вы ненавидите цыган просто за то, что они существуют! Для вашей ненависти этого вполне достаточно. – Его слова хлестали ее, словно удары кнутом.
– Это не так, – стараясь держать себя в руках, проговорила она. – Я уже сказала вам и повторяю снова: у меня была причина сказать все это!
– Да что вы? – издевательским тоном проговорил он. – Неужели была... или есть?
На мгновение в комнате повисла тишина.
– Да... есть, – тихо произнесла Оливия. – Видите ли, моего отца убил цыган.
Глава 9
Доминик замер. Он был потрясен не меньше, чем если бы в него ударила молния и под ногами внезапно разверзлась пропасть. Впрочем, он, пожалуй, и сам не знал, что ожидал услышать, но о таком... о таком он и подумать не мог. С самого первого дня, когда они познакомились, он ощущал в Оливии какое-то внутреннее сопротивление, но нисколько не сомневался, что это обычная неприязнь, которую люди питают к цыганам и к которой он давно привык. И вот теперь он знал... и не понимал, как она вообще могла согласиться служить в его доме. Бережно подхватив ее под руку, Доминик заставил Оливию войти в кабинет. Дверь мягко захлопнулась за ними.
– Как это произошло? – тихо спросил он. Выражение его лица стало мрачным.
– Это случилось чуть больше года назад, – вздохнув, ответила Оливия, не поднимая глаз. – Отец поехал проведать женщину, которая накануне тяжело заболела. Сестра отправилась с ним. Они уже возвращались в Стоунбридж, когда это... это произошло. Скорее всего цыгану понравилась папина лошадь, и он решил украсть ее. Началась драка... Эмили упала с лошади, сильно ударилась головой... а отец был тяжело избит. Соседский фермер рассказывал, что слышал крики. Но к тому времени, как он прибежал на помощь... было уже слишком поздно.
– Он умер? – осторожно спросил Доминик, заранее зная, какой будет ответ. Оливия заметила, что голос его смягчился.
– Да. – Она поежилась и зябко передернула плечами, ответив так тихо, что Доминик едва разобрал слова. Скорее всего, мрачно подумал он, рана была еще настолько свежа, что девушка просто не могла спокойно говорить об этом.
Он молчал, украдкой поглядывая на ее побледневшее лицо. Сейчас он уже почти жалел, что заставил ее рассказать о трагедии. Лучше бы ему ни о чем не знать. Но тут же он одернул себя. Нет, он не смог бы не обращать внимания на ее отношение, не смог бы проклинать ее за чувства, которые она испытывает. И еще один мучительный вопрос не давал ему покоя. Доминик знал, что не успокоится, пока не получит ответа.
– Что случилось с этим цыганом?
– Через пару дней его поймали. Нет-нет, не в таборе. Он... – Оливия сдвинула брови, мучительно подыскивая подходящее слово. – Он был одиночкой. Всегда бродил один.
– Изгой.
– Да, да... – Наконец Оливия решилась поднять голову. Взгляды их встретились, но она поспешно отвела глаза в сторону. – Потом был суд, – еле слышно прошептала она. – Его... его повесили.
Доминик промолчал. Конечно, этот негодяй заслужил столь суровое наказание, тем более что отнял жизнь у другого человека. И все-таки его не оставляла навязчивая мысль: если бы этот человек, убийца, не был цыганом, скорее всего его жизнь не оборвалась бы под рукой палача. Вероятнее всего, его бы упрятали за решетку на долгие годы, может быть, навсегда, но он остался бы жив. Очень осторожно, взвешивая каждое слово, Доминик проговорил:
– Мне очень жаль, что так получилось с вашим отцом, Оливия, и теперь я, кажется, понимаю, что вы испытываете по отношению к нам. Но нельзя ненавидеть всех из-за того, что один оказался негодяем! Разве во всем виноваты цыгане? Нет! Обитатели ваших английских тюрем – лучшее тому подтверждение! Так справедливо ли заставлять цыган расплачиваться за все преступления, совершенные в этом мире?
Конечно, Доминик прав, и в глубине души она была с ним согласна. Но сейчас логика, даже самая убедительная, была бессильна. В конце концов, убили-то не его отца, подумала Оливия.
– Посмотрите на меня, прошу вас. – Оливия упорно смотрела в пол. Внезапно он быстро протянул руку и, приподняв ей подбородок, заставил взглянуть ему в глаза. – Ну и что же вы видите? – В голосе его была мягкая настойчивость. – Кто перед вами? Цыган? Или... или кто-то другой?
– Я... я вижу... – Неровное, прерывистое дыхание вырывалось у нее из груди. Она снова замолчала. Да и что ей было сказать? Признаться, что стоящий перед ней человек так красив, что она теряет голову? Что при одном лишь взгляде на него ее сердце готово выпрыгнуть из груди? Что за один его взгляд она готова продать душу дьяволу? Все это было правдой, но признаться в этом было выше ее сил.
– Неужели в вас нет ни капли сострадания, Оливия? Вы не можете простить?..
Синие глаза лишали ее последних остатков мужества. Оливия трепетала, как птичка, попавшая в силок. Губы ее слегка приоткрылись. Она качнула головой и еле слышно прошептала:
– Это не так легко.
Рука его упала. Доминик заглянул ей в глаза, и этот долгий взгляд, казалось, проник в ее душу.
– Да, похоже, что так. Ну что ж, у каждого из нас есть свои демоны, с которыми приходится сражаться, не так ли? – Он повернулся и двинулся к выходу. Только у двери он обернулся и посмотрел на нее. Лицо его было непроницаемым, словно маска. – Что ж... не стану вам мешать.
Сердце Оливии пронзила острая боль. Она совсем растерялась, не понимая, что с ней происходит. Оставшись в одиночестве, она перебирала в памяти их разговор... и наконец решила, что разочаровала Доминика. Это подозрение мучило ее последующие несколько дней, не давая покоя. Она никак не могла разобраться в своих чувствах.
Всю жизнь она не просто с неприязнью относилась к цыганам, которые иногда останавливались в окрестностях Стоунбриджа.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43