– Я вот чего не пойму – мне кажется, что Петька все понимает, но возражает потому, что это сказал Фролов. Не знаю из-за чего, но все, что касается Фролова, он…
– Объясни ему вот что, – перебил Рокин. – Если случится так, что придется делать выбор между ним и Фроловым, я выберу Фролова и уверен, что Жигунов меня поддержит.
– Да я тоже, – сказал Сергеев.
– Вот и растолкуй ему, что его терпят только потому, что он с нами начинал. Ему простили попытку украсть золото, попытку захвата приисков в Якутии. Он клялся, что больше никогда ничего не будет делать во вред фирме. И ему поверили, хотя объяснял он случившееся весьма неубедительно. Поэтому предупреди – малейшая провинность, и его вышибут. Даже рабочим не останется.
– Такие, как Петька, рабочими не бывают, ему нужно все и сразу. Я, кстати, был против того, что его оставили.
– Поэтому он и работает под твоим началом.
– Значит, я сам могу принимать решения?
– Разумеется.
– Тогда он попал! – Сергеев усмехнулся. – Да, Петрович в Москву улетел, что-то у него там с дочерью или внучкой случилось. Организуй встречу.
– Обязательно.
– Вот дед приедет, – сердито проговорила молодая женщина, – он тебе задаст!
– В первую очередь тебе! – огрызнулась Вика. – И спросит, зачем ты связалась с этим ментом. Не думаю, что дед будет доволен твоим выбором.
– Заткнись! Ну почему все так? Я, глупая, родила тебя в семнадцать лет, твой отец погиб в Чечне этой проклятой. Я думала…
– И что же ты от меня хочешь? Я по твоим стопам…
– Не смей так говорить! Я любила Игоря, а он любил меня. Твой дед запретил делать аборт. Да я и не собиралась!… – Всхлипнув, она ушла в другую комнату.
– Зря ты так с матерью, Вика, – вздохнула пожилая женщина. – Она в жизни всего сама добилась и тебя не бросила и воспитала. Правда, воспитала…
– Послушайте, Антонина Ефимовна, – усмехнулась Виктория, – кто давал вам право голоса? Приютили вас, кормят, одевают – и будьте довольны. А то ведь…
– Хватит! – вошла обратно мать. – Не смей, дрянь, так разговаривать с Антониной Ефимовной! Ты уедешь с дедом в тайгу до конца каникул.
– Да ты что, мама? – испуганно посмотрела на нее дочь. – Я же там…
– Он приедет за тобой. – Мать посмотрела на Антонину Ефимовну. – Простите, пожалуйста…
– Ничего, Зоя, – улыбнулась та. – Я же понимаю.
– Если еще раз она, – мать обожгла взглядом дочь, – заявит что-то подобное, я ее…
– Девочку можно понять – она в толк не возьмет, почему в их доме живет…
– Папа ей объяснит. И вам от него попадет, я расскажу, как вас остановили уже в вагоне.
– Тяжело так жить. Я не могу Вике даже замечание сделать.
– Почему вы не говорили об этом мне?
– Да зачем же вам ссориться с дочкой из-за меня?
– Перестаньте, вы сделали такое…
– Да что я там сделала-то? Это вы просто чудо совершили. Я ведь думала, что…
– Вы пирожков своих испеките, папа просил.
– А когда он приедет?
– Через полчаса поеду встречать.
Охнув, Антонина Ефимовна вскочила:
– Так чего ж ты молчала?
– Тесто готово, – улыбнулась Зоя, – по вашему рецепту.
– Эх, девка ты хорошая, вот мужика бы тебе путного, – пробормотала Антонина Ефимовна и вышла.
Зоя рассмеялась.
– А ты, Колян, редкая сволочь, – отпив глоток крепкого чая, посмотрел на вошедшего брата Степан. – Что ж ты Зориных позоришь? – Николай опустил голову. – Я-то, чертило, думал, может, в натуре любовь у тебя проснулась, и проверил мать этой девахи. А она, оказывается, при больших деньгах. Но она их сама заработала, девку подняла. А ты, значит, желаешь ее бабками себе жизнь устроить? Ну ты и сучонок!…
– А ты-то, – Николай вскинул голову, – сколько раз…
– Слушай сюда! Я государство бомбил. Простых людей не трогал, даже когда в бегах был. А ты, сучонок!… – Степан схватил лежащий на столе кухонный нож и метнул. Острый конец воткнулся в косяк двери рядом с ухом Николая. Взвизгнув, тот присел и метнулся к двери. – Говно вонючее! Во, блин, времечко пошло, так, блин, и норовят мужики за бабий счет в дамки выбраться. И тачка будет, и хавка ништяк, и тряпье заграничное. Сука! – Он бросил в брата кружку.
– Псих тронутый! – Николай выскочил на лестничную площадку. – Чуть не убил. Я-то думал, он меня поддержит. А он… Но с ним ссориться тоже не в кайф, бабок у него много. Кончатся, он сразу уедет. Чистоплюй какой, сам сберкассы грабил, на инкассаторов нападал. Людей он не трогал, а тут и трогать не надо. Маманя сама все отдаст. Вот как залетит Вика, так все, я никогда ни в чем нуждаться не буду. И ты, братец, когда попадешь в лагерь, будешь умолять передачу прислать.
– А ну-ка, двигай сюда! – послышался голос брата.
Вздрогнув, он вернулся в квартиру.
– Ну привет, Тоня! – Плотный высокий бородач обнял Антонину Ефимовну. – А ты, едрена мать, все хорошеешь! – хохотнул он и звучно хлопнул ее по заднице.
– Афанасий, – Антонина Ефимовна поспешно отодвинулась от него, – что ты делаешь, медведь неотесанный?…
– И то верно. Я науку только в лагере постигал, а то все некогда было. Батяня меня после четвертого класса дома оставил. Надо было в интернат ехать, чтобы учение продолжать, а он заявил: считать-писать можешь, а значит, побоку все. Тебе в жизни наша, таежная, наука нужна. И то верно. – Молодой мужчина внес чемоданы. Следом вошел еще один и поставил на пол два рюкзака. – Во житуха у дочери-то – и возят, как президента, и носят, как грузчики. И охраняют, как важную особу. А внучка моя где? – посмотрел он на улыбавшуюся Зою.
– О ней, папа, мы потом поговорим, – сказала Зоя.
– Когда же? Ежели мыслишь, что после того, как приезд отметим, то зря. Я по пьяни дурак-дураком. Если настроение испортят, и пришибить могу. Ежели она забрюхатела, то, значит, в нас с тобой пошла, – хохотнул он. – Точнее, в тебя и мать твою. Мы ж тебя сотворили, когда ей семнадцать было, как и ты от Игоря. Конечно, если бы его не убили, не знаю, как встретил бы его. Может, и картечью. Всякие разговоры об аборте я сразу пресек. Если попадется мужик нормальный, он и с дитем возьмет. Правда, откровенно скажу, уж больно я на внука рассчитывал. Когда Виктория родилась, малость загрустил, а потом привык. Когда Зойка в Москву подалась, зол был очень. Ну, думаю, через неделю-другую домой запросится. И хрен я угадал. Два года только телеграммы каждый месяц – жива-здорова, Вика растет, у меня все хорошо, целую, ваша Зайка. Мы с Пелагеей так ее звали, – вздохнул он. – А через несколько лет нам и «Ниву» привезли, и телефоны разные, и антенну, я неделю от телевизора не отходил. Оказывается, наша Зайка фирму создала. Я, грешным делом, подумал, что под миллионера она улеглась. А она, оказывается, за эти годы скопила денег – и кровь сдавала, и в ларьке работала, и на рынке. Крабовыми палочками наработала состояние небольшое и открыла магазин. А потом пошло-поехало. Люди богатеть начали и меха скупали бегом прямо. Вот тут она и предложила мне бизнесом заняться. Я ей меха в столицу, она мне зарплату. Но к тому времени Пелагея померла. В тайге ее медведь поломал. За грибами бабы пошли, он, тварь, и подрал всех трех сразу. И начал я медведей бить. В каждом того убийцу видел. Но и сам попал, – посмотрел он на Антонину. – Ежели б не ты, Антонина-батьковна, хана бы Афоньке-Медвежатнику, как меня мужики прозвали. А ты меня зимой тридцать верст волокла и сама поморозилась. Когда я в себя пришел, спрашивал: чудилось мне или баба меня какая-то тащила? И только через полтора года узнал, что это Антонина Ефимовна Коровина. И нашел ее в доме престарелых. Дети, паскуды, чтобы дом себе загрести и продать, сплавили в заведение это. Позвонил я Зое и решил сразу – будет она в Москве жить. Ты мне вот что, Антонина, скажи, какого лешего ты меня волокла? Запросто могли оба там остаться, все ж путь неблизкий – тридцать верст с гаком. И заблудиться могли запросто…
– Я те места хорошо знала, – ответила Антонина Ефимовна, – потому что с двенадцати лет по тайге ходила. Приехала к знакомым и решила пройтись с мелкашкой, белку пострелять. И как шибанет метель, да злая такая. Пошла я на лыжах на метеоточку. Думаю, там пережду, а потом к ним прилетят и меня заберут. А точки-то и нет, перенесли ее. И пошла я на лыжах. На тебя и наткнулась. Вижу, не жилец мужик. Яму выгребла под скалой, кое-как перевязала тебя и поволокла. И сумела, – улыбнулась она. – А потом себе ногу повредила, лыжи поломала. Думала – все. Но тут уж ты заартачился. Хрен, мол, вам, чтоб Афоня-Медвежатник сгинул в тайге, я еще не всех шатунов перебил. В общем, нашли нас, и слава тебе Господи! – Она перекрестилась. – А когда из больницы вернулась, думала: лучше бы я в тайге замерзла. Дочь и сын выгнали, в дом престарелых отвезли. И сгинула бы я там, если б не ты, Медвежатник. Спасибо и тебе, и тебе, – она поклонилась отцу и дочери, – что…
– Вот этого не надо, я тебе должен ноги мыть и воду ту пить.
– Простите меня, Антонина Ефимовна! – Вика со слезами упала на колени перед Коровиной. – Я же не знала ничего. Простите меня!
– Погодь-ка, – нахмурился Афанасий Петрович. – Это еще что? Или… – Он посмотрел на дочь. Та кивнула. – Вот оно что… Ну ты, внучка, и дурища!
Вика, уткнувшись в колени Антонины Ефимовны, плакала.

Хабаровский край

– Но там есть золото! – крикнул Хорин. – А мы…
– Слушай меня внимательно, Петр, – усмехнулся Сергеев, – если еще раз ты возразишь мне, я дам тебе деньги на билет и суточных по две сотни на день и посажу в вагон поезда Владивосток – Москва. Я ясно выразился?
– Да, – буркнул Петр.
– И запомни, я не шучу и повторять не буду.
– Андрей Семенович, – к Сергееву подошел молодой мужик в болотных сапогах, – там милиция приехала и какой-то штатский, вроде как из ФСБ.
Сергеев вышел из будки и увидел милицейский «уазик» и троих милиционеров, с интересом рассматривающих монитор. У машины стоял мужчина среднего роста в штатском. Сергеев подошел к нему:
– Добрый день. Я представитель компании «Золото» Сергеев Андрей Семенович. – Он достал паспорт и удостоверение компании.
– Майор ФСБ Тузин. – Штатский раскрыл удостоверение. – На каком основании вы тут установили…
– Прошу… – Сергеев протянул ему документ. – Мы купили участок, это разрешение на добычу золота. А вот это от вашей конторы. Здесь указано…
– Понятно, – кивнул Тузин. – А регистрация по месту?…
– Вы не заметили, – улыбнулся Сергеев. – Вот здесь…
– Извините, – недовольно перебил его майор. – Поехали! – сев в машину, крикнул он милиционерам.
– Паскуды! – процедил седобородый мужик. – Шакалят по новым точкам. Правда, фээсбэшники обычно не берут. По крайней мере я не встречал ни одного. Хотя сейчас, наверное, все берут. Послушай радио – то там одного взяли, то целый…
– Надоело уже об этом говорить, – недовольно перебил его плотный мужик. – Все, кто хоть какую-то власть имеет, себе карман набивают. Но сейчас начали и их сажать. И даже губернаторов прижимают. Может, и наведут порядок, не перевоспитают, так напугают! – засмеялся он.
– Надо за продуктами ехать, – сказал плешивый мужик. – Соль кончилась. Да и вообще…
– Пусть Пашка едет. – Хорин кивнул на «ГАЗ-66».
– Вот ты и поедешь, – спокойно проговорил Сергеев.
– Я? – опешил тот.
– У тебя со слухом плохо? – Скрипнув зубами, Хорин направился к машине.
– А вы научились его уговаривать, – усмехнулся повар.
– Давно пора его на место поставить, – процедил мужик в болотниках.
– Я вижу, вы единодушны, – улыбнулся Сергеев.
– Да тот еще хрен с луком, – усмехнулся мужчина в болотных сапогах. – Вас тут когда не было, так он все про золото интересовался. Где купить можно подешевле, как лучше, например, в Питер доставить. В общем, простили его тогда, когда он на приисках в Якутии свои порядки устанавливал, до крови чуть дело не дошло. Зря простили его. Помяните наше слово, Семеныч, он вам преподнесет самородок в чулке.
– Погоди, Пуставин, это что-то новое. Как понимать, – самородок в чулке?
– А просто! Положи в чулок грамм сто золотишка и шарахни сзади по башке. Убить запросто можно. Вообще самородком в чулке называют сволоту, которая нож в спину легко всадит.
– Знаешь, Семеныч, – сказал бородатый мужик, – когда вот так трешься одной компашкой небольшой в тайге, начинаешь людей понимать. Ведь не зазря так оценивают человека – я бы с ним в разведку пошел или не пошел. Вот поэтому и понимаешь человека, когда друг от друга зависим. Хорин – дерьмо! И поверь, он вам устроит какую-нибудь гадость. Ему здесь не по себе, это ж видно, но что-то его тут держит. Мы поначалу думали, золотишка хочет хапнуть, но потом поразмыслили и поняли, что нет, слаб он на это дело. На воровство ведь тоже смекалка и смелость нужна. А у него смекалка-то имеется, а вот насчет смелости… – Он засмеялся. – Трусоват Хорин. Почему, ты думаешь, он не хотел ехать за продуктами? Да потому, что один, а мало ли что в пути случиться может?… Трусоват, хотя и ставит из себя…
«Надо будет сообщить в Москву, что коллектив против Хорина», – подумал Сергеев.

Москва

– И долго еще ждать будем? – посмотрев на часы, недовольно спросил Овод. – И так уже торчим…
– А ты куда спешишь, Слепень? – усмехнулся Маркин. – Пей чаек и не раскрывай рот, а то обжечься можешь.
Смерив его недовольным взглядом, Овод промолчал.
– А в натуре, Спортсменка, – посмотрел на вошедшую Людмилу Шар, – чего ты нас тут паришь? Я поканал. – Он поднялся.
– Сиди! – вошел в комнату Дмитрий.
– Опачки, – усмехнулся Швед, – какие люди! Выход маэстро, как всегда, неожиданность.
– Так… – Дмитрий разложил на столе карту. – Через трое суток из Балашихи в Королев повезут деньги. Сумма приличная…
– Приличная – это сколько? – перебил его Шар.
– Около двухсот тысяч евро.
– Нормалек, – буркнул Шар.
– Давай без комментариев. Машина – патрульный джип темно-зеленого цвета. Номер здесь записан.
1 2 3 4 5 6 7