Но круги сложены слишком правильно, даже нарочито. Так строит дом плотник, который еще ни разу не занимался этим, но знает наверняка, как это делается. У колдунов да ведунов есть свои привычки, в том числе и свой собственный уровень небрежности для каждого ритуала. На поверку она часто оказывается легкостью и мастерством в достижении цели.
– Так это тоже ритуал? – поинтересовался Снегирь.
– Да, ритуал, – ответил Книгочей, и глаза его слегка прищурились, как у кота, замечтавшегося о сметане. – Так обороняются от врагов, сущность которых исполняющему ясна не вполне.
– Как это – не вполне? – не понял Ян.
– Существует много вещей, живых и неживых, сущность которых никому не понятна, – пояснил друид. – Это не обязательно гром или молния, тут-то, во всяком случае, мне все ясно. Но есть несколько интересных штук, над которыми я ломаю голову уже не один год.
– Зорзы защищались, Патрик? – полуутвердительно произнес Травник.
– Да, по всей видимости, от нашего таинственного союзника в черных одеждах и маске, – сказал Книгочей. – Неясны две вещи: почему они его так опасаются, не зная его, как и мы…
– А вторая? – спросил Снегирь. Он придерживал под локоть Молчуна, который тупо разглядывал траву под ногами и все порывался шагнуть в центр какого-нибудь круга. Збышек с перевязанной головой держал Молчуна с другого бока.
– Вторая вещь – менее значительная, и она на первый взгляд просто пустяк, – сказал Патрик. – В ритуале обороны цветы – или иногда бывают мертвые рыбы, или в особых случаях мелкие птицы, – всегда смотрят на противника – сложившего обереги ведуна. Здесь же они повернуты головками внутрь кругов. Кто-то здесь еще побывал до нас и слегка порасшвырял все, или же последний уходивший зорз был неосторожен, во что я никогда не поверю, – твердо заключил он.
– Что это может значить? – задумчиво сказал Травник, ни к кому конкретно не обращаясь.
– Думаю, мы узнаем это быстрее, чем хотелось бы, – невесело пробормотал Снегирь. Он нагнулся и, подняв с каменного пола обломок кирпича, невесть как здесь оказавшийся, бросил его в центр круга. Камень глухо стукнул о крышку люка. Книгочей усмехнулся и в четыре шага очутился рядом.
– Круги эти не про нашу честь, можно смело идти. Только на цветы лучше бы не наступать, пыльца может быть ядовитой, или еще какие-нибудь пакости. Ну что нашли?
– Идем, – подтвердил Травник. – Охрану будем выставлять?
– Если правда то, что я слышал о замке храмовников, – сказал Книгочей, – здесь может быть подземный ход, может быть, и не один. Никто не поручится, как далеко он нас может завести, а люк может быть и единственным входом-выходом, случаются и такие штучки.
– Тогда первый – Снегирь, за ним – Март с Молчуном, Книгочей и Ян. Я замыкаю. Снегирь!
– Да, Симеон! – откликнулся улыбающийся толстячок.
– Больно-то не веселись, и не спеши, поаккуратнее, – предупредил Травник.
– Хорошо, не беспокойся, – ответил Снегирь, но улыбаться не перестал. Он быстро добрался до люка и, легко отодвинув крышку, встал на лестницу. Затем шутливо помахал на прощание и быстро исчез внизу.
– Ну, если Казимир поместился, значит, мы точно пролезем, – заключил Книгочей, и тут же из люка раздались шум и грозное рычание Снегиря. В мгновение ока все, включая Молчуна, оказались у люка.
– Снегирь, что случилось? – обеспокоенно крикнул вниз Травник.
– Чего? – послышался сдавленный голос из темноты.
– Что там у тебя? – громко спросил друид.
– На лестнице одной перекладины не было, – ответила, тихо чертыхаясь, темнота.
– Порядок, – заключил Март. – Я пошел?
– Давай, – дружески подтолкнул его в спину Травник. – Поосторожнее только.
Друиды один за другим спустились в подземелье. Шедший последним Травник закрыл за собой крышку люка, и в шахте колодца наступила темнота.
Внизу была небольшая комната, из нее влево уходил подземный ход, в котором было посветлее. Ян почувствовал, что камень под ногами скоро кончился, дальше пошла земля, вся в мелких лужицах, и кое-где попадался жесткий дерн.
Через час ходьбы ход раздвоился. После короткого совета друиды выбрали правую галерею. Они перестроились, и теперь Книгочей шел последним. Когда спина идущего перед ним Снегиря скрылась в галерее, Книгочей встал с большого камня, на котором изучал свою книгу, и, прежде чем последовать за товарищами, сделал несколько шагов влево и заглянул в другую галерею.
Там было темнее, а из глубины хода чем-то остро и неприятно пахло. Патрик поморщился, но продолжал щуриться, вглядываясь в темноту. Затем он бросил туда маленький бумажный комочек, тут же вспыхнувший ослепительно белым и бездымным пламенем. Свет выхватил кусок боковой стены, уходящей в непроглядную темень, и все. Книгочей вздохнул, высморкался в темноту и поспешил в другой ход догонять друидов. Те шли ходко, да и в галерее было светлее, поэтому Книгочей порядком запыхался, прежде чем увидел замыкающего отряд Снегиря. Тот начал беспокоиться и уже оглянулся несколько раз. Книгочей нагнал его, и дальше они пошли рядом, тихо беседуя и обходя лужи.
Огонек, зажженный искусным ремеслом друида в левой галерее, медленно тускнел и наконец угас, рассыпавшись напоследок трескучими белыми искрами. Если бы Патрик бросил огонь чуть-чуть дальше, он обязательно увидел бы на мягкой глинистой земле широкий след лапы оступившегося здесь два часа назад Гвинпина. Лисовин никогда не оставлял следов, а Гвинпину, неуклюжему от природы и врожденной рассеянности души, еще предстояло этому научиться, как, впрочем, и многому другому.

ГЛАВА 16
СОЛНЦЕ БЕССОННЫХ


Я стою у города государства гордого, где перехлестнулись пути.
И гляжу бесстрастно я на ворота красные, и намереваюсь войти.
Быть ли живу, ранену, знаю все заранее, оттого змея на душе.
Но слова все сказаны, все пути заказаны, я стучусь в ворота уже.

Только неприветные стражи безответные в двери не пускают меня.
Только стражи черные, филины да вороны требуют назваться меня.
Мне б ворота крепкие запалить от зелия, чтобы пали вороны ниц.
Я же злыдням-ворогам дам сметаны-творога с молоком заоблачных птиц.

И откроют вороги двери, что им дороги, а сверчок беду напоет,
И пойду непрошеный, позабывши прошлое, где осталось имя мое.

– Что это за песня? – спросил Яна Март, удивленно прислушиваясь. Друиды отдыхали, сидя у большой каменной арки, сложенной из массивных гранитных блоков, непонятным образом пригнанных друг к другу. Что удерживало их в верхней части – без балок, без креплений, – Ян так и не сумел разобраться, а спрашивать почему-то не хотелось. Книгочей изредка бросал рассеянные взоры на изогнутый серый скелет гигантского каменного ящера или змея – так выглядела арка в бледном, призрачном свете странного места, где они очутились. Совсем не было видно неба, над головой висело свинцовое марево, тихо колыхавшееся, как натянутое полотно мягких материй с посверкивающими серебряными нитями. Травник сидел с закрытыми глазами, то ли задумавшись, то ли просто отдыхая перед дорогой.
– Это не песня, – смущенно сказал Ян. – Скорее это слова к музыке, которой нет.
– А откуда ты их знаешь? – Глаза Збышека смотрели на Яна с выражением живейшего интереса.
– Это случилось само собой, – вздохнул Ян. – Года два назад, когда я еще воевал, я вышел за ворота города, который наши только что захватили. Герольды потом трубили, что город был освобожден от черных рыцарей, союзников проклятого Ордена, а мы взяли его штурмом, да и то с третьей попытки, после того, как лазутчики сожгли полгорода огненным зельем, которым, кстати, их снабжали алые и синие друиды. Я не знаю, правильно это было или нет, ведь если бы город не зажгли, погибло бы втрое, вдесятеро больше моих товарищей, простых крестьян, ремесленников, ткачей и сапожников разных. Идя по городу, я видел скрюченные тела сгоревших, превратившихся в головешки, в уголь таких же сапожников, портных, купцов. Их вина была только в том, что они предпочли нам других, а кто из них светлы, кто темны, теперь для них уже никакого значения не имело. Они просто лежали мертвые, и я шел мимо, а палисадники были обугленные, дома порушенные, развалившиеся крылечки. Помню, мне вдруг тошно стало от запаха гари, от смерти вездесущей, и я решил выйти на заставу, туда, где городские ворота прежде стояли, а теперь валялись, тараном сшиблены. Вышел, и впрямь полегчало, ветерок свежий от рощ обдувает, птицы меж деревьев перепархивают, жизнь, в общем. Ну, я пока там отдышивался, вот эти самые строчки мне словно кто в ухо нашептывал, да так крепко нашептал, видать, что остались они сидеть во мне, я их даже не записывал.
Они помолчали. Снегирь с Книгочеем о чем-то тихо беседовали, а Молчун внимательно их слушал, переводя взгляд с одного на другого. Травник, похоже, задремал. Збышек осторожно пощупал повязку на голове и тихо сказал:
– А я иногда пишу. Слова, мысли всякие. В основном короткие, фразы иногда хорошие попадаются, над ними потом интересно думать. У меня такая маленькая тетрадь есть, я ее с собой ношу.
– Ты мне как-нибудь ее покажешь? – спросил Коростель.
– Обязательно покажу, – пообещал Збышек и улыбнулся Яну.
– Пора, – сказал, вставая, Травник. Снегирь и Книгочей, заспорившие под конец беседы, разом встали, и каждый отрывисто что-то сказал другому, видимо, оставшись при своем мнении. Друиды надели походные мешки и запахнулись в плащи – становилось прохладно. Яну показалось, что небо над головой, этот низкий полог без туч и звезд, стало уходить вверх и подниматься над путем друидов. Земля же стала уходить вниз, и они скоро очутились на пологом холме, поросшем мелкой седой травой. Вдали просверкивало красноватое сияние, и отряд невольно ускорил шаг. Через несколько минут склон круто ушел вниз, и перед ними открылась удивительная картина, Ян никогда не видел прежде ничего подобного.
Впереди лежала широкая река, разлившаяся на несколько сливающихся друг с другом рукавов. Вода была залита мягким желтым закатным светом, а берега, заросшие ракитами и осокой, казались черными, сплошь скрытыми тенью. Вдали, над вечерней линией горизонта, в небе протянулись бледно-бирюзовые, розовые и оранжевые полосы, кое-где яркими кроваво-красными тонами небо рассветило заходящее солнце. Река разлилась в настоящее половодье, повсюду чернели островки и песчаные косы с зарослями ивняка; слабые сиреневые тени обозначали медленное течение воды, огибающей мели. Вода становилась красноватой ближе к западу, возможно, там темнели холмы или взгорья, поросшие сосной. Это был какой-то другой мир, и в него нельзя было войти просто так.
– Надо же, – сказал Травник. – Значит, верные были слухи, что ходили о Святом.
– Ты о реке? – осведомился Книгочей.
– Да, о нем, – ответил Симеон. – Вот тут, Ян, твои познания в дорожках и тропинках нам уже не пригодятся.
Коростель, до этого озадаченно оглядывавший окрестности речных берегов, буркнул в ответ что-то невразумительное.
– Не переживай, старина, – похлопал его по плечу Снегирь, – мы сами здесь впервые. Забодай меня комар, если я знаю, где мы сейчас находимся. Тут даже свет солнечный помягче.
– Впервые – не впервые, а кое-что об этих местах известно, – промолвил Травник.
– Вот и не тяни душу, выкладывай, – потребовал толстячок.
– Ты слышал что-нибудь о Старом Русле, Ян? – спросил Травник.
– Слышать-то слышать, – откликнулся Коростель, – да только все сказки какие-то или предания. Говорили, что раньше Святой был чуть ли не подземной рекой, и на его берегах селились совсем иные народы, чем на поверхности.
– Что за народы такие? Тролли что ли, а может, кобольды? – сердито спросил Снегирь, не очень любивший загадки и тайны.
– Ты еще гномов вспомни, Казимир! – укоризненно сказал Книгочей. – Ни те, ни другие, ни третьи реки не уважают и, уж во всяком случае, селиться на берегах не будут.
– А что, эти маленькие народцы действительно когда-то были? – недоверчиво спросил Ян. – Я слышал о них много поговорок и присказок, хотя никогда не видел ни одного сказочного человечка.
– Добавь к своим поговоркам еще одну, самую главную, если хочешь успешно общаться с друидами, да и с любыми другими Знающими, – посоветовал Книгочей. – Никогда нет дыма без огня. Запомни, Ян: ничто нигде не говорят просто так, даже сорока на ветке, не говоря уже о сельских жителях. Но самое интересное – не то, о чем селяне говорят.
– А что же? – улыбнулся Коростель.
– Самое интересное – о чем они молчат! – поучительно изрек голосом Книгочея Снегирь, и Патрик укоризненно покачал головой. – Господин Книгочей больше всего на свете любит тишину, а послушать чье-нибудь молчание для него просто смысл жизни, отца родного продаст! – продолжал Казимир, шутовски потрясая толстым и коротким пальцем с аккуратно обрезанным, отполированным ногтем.
– Смыслом бытия для меня было бы твое молчаливое житие, господин Снегирь, – ответил на колкость Патрик. – Вот его бы я слушал днями и ночами, твое благородное молчание.
– Тишина здесь действительно особенная, – нарочито не в тон разговора вмешался Травник. – Даже течения внизу не слышно.
– Ладно, вы тут наслаждайтесь безмолвиями, а мы с Молчуном делом займемся, – заявил Снегирь и жестом подозвал к себе немого. Некоторое время он что-то нашептывал ему в ухо, после чего Молчун несколько раз кивнул, и они разошлись в разные стороны, согнувшись в три погибели и шаря глазами по земле. Ян удивился тому, как быстро Снегирь сумел что-то объяснить Молчуну, и вопросительно взглянул на Травника. Тот, однако, лишь молча пожал плечами.
– Эко нашего красногрудого-то скрючило! – усмехнулся Патрик. – Казимир! До Лисовина тебе все равно далеко. Я спущусь с холма, Симеон, а то эти два друга – как хомут и подпруга, все затопчут.
Книгочей легко поднялся с камня, подсмыкнул штаны и быстрой, пружинистой походкой стал спускаться вниз. «Они не могут найти следов, но не говорят об этом при мне», – понял Ян.
– Не переживай, Ян, – дружески молвил Збышек, словно угадав мысли Коростеля.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53