Не думая уже о покое или беспокойстве спящего ребенка, я судорожно покинул постель и выскочил в коридор, даже не накинув на плечи куртку. Пусть бегать по Дому в одной рубашке и штанах прохладно, но ни за какие блага не вернусь туда, где в ворохе покрывал нежится невинное дитя. Ни за что! Потому что, если вернусь, о невинности Ирм можно будет забыть.
Что со мной? Да, девушка мила, но разве это повод подминать ее под себя? Встречал я красавиц и соблазнительнее, и искуснее, что немаловажно. Взять хотя бы мою знакомую йисини… Но меня потянуло к несчастному ребенку. Почему?
ПО-ЧЕ-МУ?
Рука кажется опущенной в жидкий огонь, и пламя распространяется по телу, а сознание словно превратилось в лед, сверкающий бликами негодующего вопроса: зачем я остановился?
Действительно, зачем? Никто не смеет встать на моем пути. Из страха? Пусть. Умирать раньше срока – мало кем призываемая участь. Я могу позволить себе абсолютно все: сломать, разбить, уничтожить. Неважно, мертвый предмет или чужую жизнь: для меня не существует запретов. В моих руках умильно урчат и вседозволенность, и безнаказанность. Многие ошибочно полагают эти понятия равнозначными, но я знаю: дела обстоят несколько иначе.
Вседозволенность – возможность поступать без оглядки на мнение других. Отсутствие ограничений в чем бы то ни было. Как раз мой случай, потому что разрушению невозможно установить границы. Единственный путь борьбы с ним – создавать новое быстрее, чем исчезает старое. Правда, возникает другая трудность: процесс творения, как правило, требует по сравнению с процессом уничтожения куда более существенных приложений и Силы, и прочих полезных вещей. Он требует участия и разума, и сердца. А разрушать можно и с пустой головой, лишь бы в груди клокотала ненависть! Вот, как сейчас… Зачем я их послушался? Зачем задействовал свою волю в деле усмирения Пустоты? Трачу себя на сущую ерунду, когда все остальные наслаждаются незаслуженным покоем! И это притом, что никто и ничто не способно меня наказать…
Так не должно быть! Хватит платить по чужим счетам! Я могу делать все, что мне угодно? Да! Так что мешает пойти в комнату и получить достойную плату за свои труды? Шадд’а-раф задолжал мне, его сын – тоже. Пожалуй, одной Ирм будет маловато: надо потребовать еще пару-тройку девиц. И никто не посмеет меня упрекнуть! Никто не сумеет наказать! Потому что в полной мере я наделен и безнаказанностью – даром, позволяющим не платить за проступки. Я не стою НАД миром, как мои родичи: я могу сжать его в кулаке и…
Вдох замер, останавливая глоток воздуха в клетке груди.
Сжать. Пальцами, которые не всегда меня слушаются, но в этот раз не смогут прекословить своему господину. Стиснуть. Сдавить.
И что дальше? Остаться на пепелище? Одному? Теперь уже точно – одному? Это ощущение будет не новым и не пугающим, но… Сейчас я могу хотя бы подглядывать, в узенькую замочную скважину, как и чем живет мир. А если дам себе волю, даже подглядеть будет не за кем. Очень долгое время. Целую вечность. Я проживу столько? Даже если проживу, сойду с ума от скуки.
Черная сеть прожилок на руке бледнеет, словно втягиваясь вглубь.
Я обладаю могуществом, это верно. Но любая власть хороша только в том случае, если есть, над кем властвовать. А после демонстрации моей «силы» свидетелей и покорившихся не остается. И никто не будет, корчась от страха, петь мне хвалу. Никто не признает мое величие. Так есть ли смысл разбрасываться могуществом по пустякам? Даже таким приятным, как соблазнительная девица в постели? Уж это дитя, совершенно точно, ничего не поймет…
Обхватываю плечи руками. Надо же, совсем замерз. Сколько вот так сижу на нижней ступеньки лестницы, спускающейся в холл со второго этажа? Час? Два? Огромный витраж окна пропускает через себя лунный свет, но самой Ка-Йи не видно, и установить точное время не представляется возможным. Бр-р-р-р-р! Надо было хоть плащ захватить.
– Не спится?
Знакомый голос. Но что здесь делает…
Поднимаю голову и встречаюсь взглядом с кузеном.
Облик не искусанного житейскими соблазнами юноши, медовый водопад волос и ярко-зеленые глаза – это Ксаррон, собственной персоной. Отпрыск Тилирит, такой же надоедливый, бесцеремонный и мудрый, как моя тетушка. Такой же необходимый. Иногда.
– Какими судьбами?
– Да так, шел мимо и решил заглянуть, посмотреть на родственника, – беспечно улыбается Ксо.
– Врешь.
– Вру.
Он соглашается с легкостью, заставляющей насторожиться.
– Что-то случилось?
– Тебе виднее.
На мои плечи опускается меховая накидка… нет, целая шкура!
– Так лучше?
– Да. Спасибо.
– Спасибо тебе, – Ксаррон садится рядом.
– За что?
– За то, что остался.
– Остался? – Не совсем понимаю, о чем идет речь. – Магрит просила меня побыть в Доме до весны. Ты про это?
Получаю щелчок по носу и нелестное определение:
– Маленький глупец с большими возможностями.
– Ксо, мне сейчас не до твоих загадок. Выражай мысли проще, хорошо?
Кузен усмехнулся и извлек из складок одежды фляжку.
– Глотни, а то дрожишь, как лист на ветру.
Предложенная к употреблению жидкость что-то мне напомнила. Но когда я собрался задать наводящий вопрос, Ксаррон кивнул:
– Да, у лекаря твоего знакомого взял. На новом урожае настояно. Нравится?
– Угу.
– Я подумал, тебе будет приятно. И вспомнить, и выпить.
– С чем ты пришел, все-таки?
Не хочу оттягивать момент ознакомления с истинной причиной появления кузена в моем Доме, потому что просто так сестра не допустила бы этого визита.
– С выпивкой, – напрашивающийся ответ, сопровожденный грустными смешинками в изумруде взгляда.
– А еще?
– Как здоровье?
Вяло шевелю пальцами левой руки. В смысле: «Так себе, но бывало и хуже».
Ксаррон качает головой:
– Телесное – в пределах разумного. А душевное?
– Почему спрашиваешь?
– Только не лги, Джерон! Что случилось с тобой этой ночью?
Что случилось? Да по сути, ничего особенного. Очередной приступ жалости к себе. Вспышка ярости. Новый виток боли, едва не заставивший меня разрушить чужую жизнь. В общем, все, как всегда.
– Я с трудом удержался от глупости.
– Какой? – Живой интерес в каждой черточке лица.
– Э-э-э-э… Мне подкинули для решения очередную задачу.
– Пухленькую и рыженькую, верно?
– Ну… Да. И я чуть было ее не «решил». Окончательно и бесповоротно.
– И что же помогло тебе остановиться?
– Анализ ожидаемого результата: я понял, что мои действия окажутся бессмысленны и вредны, прежде всего, для меня самого.
Кузен задумчиво помолчал, переваривая услышанное.
– Да, эгоизм – полезнейшая вещь на свете!
– То есть?
Ксаррон облокотился о ступеньку.
– Для начала хочу тебя успокоить: то, что недавно происходило, имеет к тебе очень малое отношение. Совсем призрачное. Проще говоря, тобой пытались руководить.
– Кто?
– О, это очень любопытное создание. Несомненно, живое. Наделенное разумом и волей. Совершенно самостоятельное и болезненно свободолюбивое.
– Не тяни!
– «Лунное серебро». Помнишь? Ты разбил Зеркало Сути и поплатился за сей необдуманный поступок тем, что делишь теперь свое тело кое с кем еще.
Кузен не насмешничает и не осуждает, просто рассказывает. И что-что, а рассказывать он умеет, потому что не тратит время и внимание слушателя на излишние украшательства, излагая основные для восприятия вещи:
– «Слезы Ка-Йен», из которых ткется Зеркало, не терпят власти над собой, и стоит больших трудов заставить их делать то, что необходимо. Своим необдуманным поступком ты разрушил их оковы, а заодно позволил нескольким «слезам» проникнуть внутрь себя, чем они с радостью и воспользовались.
– Слезы Ка-Йен? – вглядываюсь в правую ладонь, приобретшую прежний цвет. – Значит…
– В твоей крови плещется осколок Зеркала, получивший возможность стать по-настоящему живым. И он хотел отблагодарить за это. По своему, конечно. В меру своей наивности. А скорость Обретения впечатляет. И напоминает мне… Ты читал о Трех Сестрах?
– Ка-Йи, Ка-Йор и Ка-Йен? Да. Когда-то. Честно говоря, не очень хорошо помню подробности.
– И не надо забивать голову глупостями! – Посоветовал Ксо. – Легенда о том, как три сестры были изгнаны богами с земной тверди, водной глади и океана небес, конечно, красива и поэтична, но за давностью лет трудно установить, правдива она или нет. Сейчас имеет значение только одно: старшенькая, Ка-Йен, редко посещает наш мир – примерно раз в 450 лет, но с ее визитом происходят очень любопытные вещи… Например, рождаются или пробуждаются гении. Начинаются потрясающие воображение войны. Совершаются великие чудеса. И мир оказывается ближе к Порогу, чем когда-либо… Веселое время.
– Да уж, обхохочешься! – точка зрения кузена не кажется мне приемлемой, но, пожалуй, соглашусь: в такие времена скучно не бывает.
– Она скоро пожалует в гости, и не одна: все трое сестричек будут делить между собой Небесный Престол, а, следовательно, мир ждет тройное потрясение.
– Потрясение?
– Встреча сразу с тремя прекрасными, но своевольными дамами – суровое испытание даже для очень умелого кавалера, – подмигнул Ксо.
– Что-то не хочется становиться таковым.
Невинно поднятая бровь:
– Умелым кавалером?
– Тем, кто встретит слияние лун!
– Ну, тут мы не в силах отказаться. Можем только принять меры, чтобы оно прошло гладко и без отягчающих последствий. Правда, для этого придется много работать. И тебе, в том числе!
– Это еще почему?
– Потому что у тебя есть для этого все необходимое. Даже помощником обзавелся… Или, правильнее было бы назвать ЭТО домашним питомцем? Ладно, именованием займемся после, а сейчас… – Ксо мечтательно потянулся и поднялся на ноги. – Пойду, успокою Магрит, а то она, бедняжка, места, наверное, себе не находит.
– А ты хочешь предложить ей для успокоения свои объятия?
– И предложу, – пообещал кузен. – И может быть, она даже примет мое предложение… Ах, мечты, мечты! Не засиживайся здесь долго: по ногам дует.
И Ксаррон стремительно взлетел по лестнице вверх. На второй этаж. К покоям сестры.
Я улыбнулся ему вслед. Вот значит, почему Магрит настаивала на моем пребывании в Доме: боялась, что, находясь без присмотра, совершу непоправимую ошибку. Боялась, что не справлюсь со своими чувствами. Или не своими?
«Твоими, твоими, но поданными с другой стороны зеркала…» – подсказывает Мантия, и я так рад ее слышать, что забываю о намерении поругаться.
Где ты была?
«Я всегда рядом…»
Почему не отвечала, когда я звал?
«Не хотела быть третьей лишней…»
Лишней – в чем?
«В твоем споре с самим собой…»
Разве я спорил? Я… почти дрался.
«Именно… А от чужой драки всегда лучше держаться подальше, верно?…» – лукавая, но немного грустная усмешка, словно подружка сожалеет о том, что драка – чужая.
Верно. Расскажи, кто живет в моем теле?
«Только недолго: здесь, и в самом деле, не жарко, и ты можешь простыть…»
Торжественно обещаю не болеть! Расскажи!
«Хорошо, слушай…» – Мантия переходит на тон, приличествующий бродячим сказителям, а не благородной даме. Повеселить меня хочет, заботливая моя… – «Металл, который называют „лунным серебром“, – единственная вещь в мире, обреченная существовать на грани между жизнью и смертью… Проще говоря, имеет собственные разум и волю, но не обладает возможностью свободно их использовать, что, как ты сам можешь догадаться, сказывается на характере не лучшим образом… Подобие жизни „лунное серебро“ обретает лишь с помощью чар, но подобие – лишь мутное отражение, а не то, что его отбрасывает в зеркале бытия…»
И разумеется, оно ненавидит заклинателя, подарившего столь ограниченную свободу?
«Да уж, любовью не пылает…» – ехидный смешок. – «Потому что эта „свобода“ оплачивается исполнением чужой воли…»
Неужели, это настолько больно – подчиняться приказам?
«Не обладая возможностью делать что-либо для себя? Это убивает… Час за часом… Век за веком…»
Убивает… Я тоже умру, в конце концов?
«А ты хочешь жить вечно?…» – Искреннее недоумение.
Так, как сейчас? О, нет! Надеюсь, надобность в моем существовании когда-нибудь отпадет.
«Возможно… Но ты об этом вряд ли узнаешь…»
Да, вряд ли.
Даже когда решу уйти, не смогу быть уверенным, что за мной в мир не явится новый Разрушитель, приговоренный к тем же ошибкам и той же боли… Хм. Вот и причина не торопиться за Порог: не желаю кому-то еще пройти моим Путем. Хотя бы потому, что на нем слишком много заманчивых развилок, ведущих к разным финалам. Ну да, фрэлл с ними со всеми! Пусть каждый живет своей жизнью. Жизнью, которую заслужил.
Значит, «лунное серебро» способно жить, только растворенное чарами?
«Именно, только в текучем состоянии: недаром говорят, что жизнь – это движение… Впрочем, и не удивительно: в любом существе, по праву называющемся живым, есть жидкость, питающая его…»
А вода? Оно растворяется в воде?
«Не до конца и…» – пауза, показавшаяся мне нерешительной.
И? Что происходит?
«Вода лишь помогает слезам Ка-Йен попасть в живое тело, но не способна подарить им жизнь…»
Вот! «В живое тело»! Что же мешает частичкам металла…
«Ожить?… Невыполнение необходимых для этого условий…»
Каких же?
«Во-первых, состав крови… Видишь ли, только в крови одной расы „лунное серебро“ может раствориться полностью, теряя малейшие признаки формы и тем самым получая право возникнуть заново: ведь чтобы построить из камней новый дом, нужно сначала очистить с них следы старого раствора… Во-вторых, нельзя получить подарок, прокрадываясь в дом незваным гостем…»
Подарок? Ты так называешь жизнь?
«А как еще ее назвать?…» – Удивляется Мантия. – «Она, конечно, часто бывает предметом торга, но за рыночной суетой забывается главное: мать всегда дарит жизнь своему ребенку, а не одалживает или продает…»
Уговорила. Итак, получить жизнь можно только в дар. Но я никому и ничего не собирался дарить!
«Не собирался… Истинный дар всегда приносится без ведома дарителя, и в этом состоит его величайшая драгоценность…»
Хорошо, допустим. Но я и не приглашал осколки войти в меня!
1 2 3 4 5 6 7 8 9