https://wodolei.ru/catalog/vodonagrevateli/nakopitelnye/Ariston/
Немецкое умение сражаться при крайней нехватке всего и вся должно пригодиться нам сегодня, когда нынешней России тоже не хватает ни людей, ни денег, ни промышленных мощностей. Однако речь об этом еще впереди, читатель.Сейчас же мы скажем и о другом: боевое искусство гитлеровцев выступало лишь половиной дела. Была еще и вторая половина их секрета — чудесная, почти магическая стратегия.
* * *
И немцы, и японцы одерживали свои победы лишь тогда, когда действовали вопреки всем устоявшимся канонам, опрокидывая все шаблоны и уставы, ставя врага в тупик, сбивая его с толку. Когда побеждали немцы? Когда ломали своего врага психологически еще до начала боев. А потом…«Маги» одерживали ошеломительные, громкие победы — и тогда слава этих побед сама по себе превращалась в оружие невероятной силы. Она вызывала невиданный подъем среди немецкого и японского воинства, а как известно, армии на моральном подъеме творят чудеса. Слава катилась впереди наступающих японских и немецких ратей, сокрушая волю их врагов еще до столкновения на поле боя. В воображении противников немцы на танках с тонкой, в общем-то, броней, узкими гусеницами и с малокалиберными пушками превращались в какое-то несокрушимое и непобедимое чудовище, перед которым нужно только капитулировать. Они творили чудеса даже с помощью пехотных дивизий, в которых пушки образца Первой мировой войны тащили не автомобили, а конные упряжки. Немецкий солдат и воевал-то в основном не с пистолетом-пулеметом, как во многочисленных фильмах, а с обычной винтовкой. Но даже в глазах насквозь милитаризованного СССР Германия превратилась в вооруженного до зубов монстра, хотя на самом деле у немцев всего было в обрез. И точно такой же образ рождали японцы на своих примитивных, деревянных самолетах, лишенных и брони, и радио.А чтобы вы поняли это лучше, нам стоит прислушаться к создателю термина «чудесная стратегия», знаменитому Кашалоту — Сергею Борисовичу Переслегину. Физику, социологу, литературному критику и одному из самых нетривиальных специалистов по стратегии. Именно он одним из первых у нас смог доказать глубокую взаимосвязь психологии, оружия и стратегии. В 1998 году он написал статью «Стратегия чуда: введение в теорию неаналитических операций».
* * *
В XX веке военное искусство стало военной наукой, зеркальным отражением индустриальной эпохи. Управление войсками сроднилось с производством в крупной централизованной корпорации, будто классическая «Стандард ойл» или советское министерство. Все стало решать бюрократическое управление, которое превращает армию в громадную, безликую машину, а людей — в ее винтики. Бюрократические штабы вели планирование перемещений огромных масс живой силы и техники, занимались снабжением их самыми разнообразными ресурсами. Смысл войны свелся к тому, чтобы правильно сманеврировать дивизиями и в ключевых пунктах уничтожить противника, обеспечив там превосходство в силах и средствах. Так, чтобы на одну дивизию врага приходилось три твоих. Так, чтобы бой был совершенно предсказуем: ведь три дивизии сильнее одной, и все решает количественное превосходство при примерно равном техническом уровне вооружения.Из военного дела всячески изгонялась случайность. Нет, ее, конечно, приходилось учитывать, и военные XX века скрепя сердце допускали этот выбивающийся из механической слаженности элемент. Но все же они старались уничтожить и его. Военно-штабная наука полностью подчиняла реальность плану: все должно быть расписано по часам и минутам. Первая колонна движется туда-то, вторая — сюда, в час «Ч плюс три» занимаем этот рубеж, через два часа — следующий. Все должно действовать как часовой механизм, все должно быть разбито на этапы и стадии. Роль командиров сводится лишь к неукоснительному выполнению плана. Сражение представляется как столкновение двух бездушных машин-армий с миллионами людей-винтиков, в котором верх должна одержать более крупная и мощная. Реальность противоречит плану Генштаба? Тем хуже для реальности! Военное искусство, казалось, уходит безвозвратно, а таланты изгоняются. Роль генералов и маршалов сводилась к выполнению утвержденного плана.Военные— бюрократы даже думали количественно: ага, враг имеет на вооружении пятнадцать авианосцев. Значит, и нам нужно построить столько же. Он разворачивает тысячу баллистических ракет с ядерными боеголовками? Даешь ответ в две тысячи! У противника в Европе пять тысяч танков? Мы развернем все пятнадцать тысяч. Он начинает немыслимо дорогую программу космической противоракетной обороны? И мы туда же. Своего предела этот способ мышления достиг у советских генералов после 1945 года, втянув страну в изнурительную и очень глупую гонку вооружений.Однако индустриальная эпоха стала умирать, а вместе с нею и прежняя бюрократизированная, так называемая аналитическая военная наука, основанная на голом рассудке, плане, привычных шаблонах. На смену этой аналитической стратегии должна прийти совершенно иная, неаналитическая, основанная на интуиции и озарениях. Потому что на самом деле война — это не планомерный процесс, а всегда динамический хаос. Хаосом же можно управлять, но отнюдь не путем холодного рассудка. Парадокс истории заключается в том, что неаналитическая, чудесная стратегия стала зарождаться еще в пору самого расцвета индустриальной эпохи, в конце 1930-х годов.Слово Переслегину: «…В рамках аналитической военной науки от полководца отнюдь не требуется „гениальности“, то есть способности увидеть в системе „война“ нечто, доселе неизвестное. Тем более он не обязан обладать „харизмой“. Нет необходимости даже в сильном характере: подчинение „сверху — вниз“ обеспечивается самой структурой армии. Иными словами, полководец должен быть профессионалом, но он может не быть личностью…» * * *
Был, впрочем, даже в эпоху индустриализма один элемент, который никак не вписывался в заорганизованную, «индустриальную» военную науку XX века. Это — разведка.«Разведка — элемент хаоса в аналитической стратегии»«Расчет вариантов в „классической стратегии“ основывается на предположении о равной информированности сторон об обстановке. Понятно, что сторона, информированная лучше, получает преимущество, которое в некоторых случаях может вывести ситуацию за пределы аналитичности.Организация разведки со времен Сунь-Цзы представляла собой важнейший сектор работы полководца. Разумеется, подавляющую часть информации доставляет войсковая разведка: кавалерийские завесы маневренного периода Первой мировой войны, разведывательные самолеты — Второй, спутники — Третьей. Наконец, радиоперехват.Следует, однако, помнить, что в организации войсковой разведки обе стороны находятся в одинаковом положении. Иными словами, такая разведка сводится к двустороннему обмену информацией, вполне укладывающемуся в рамки аналитической модели. Мы можем расширить определение снабжения, включив в него доставку частям и соединениям не только горючего, пищи и боеприпасов, но и необходимой для осмысленной боевой работы информации. Тогда работа войсковой разведки влияет на количество «стандартных дивизий», тем самым — на ход и исход «нормального боя». Величину этого влияния не следует переоценивать.Совершенно иной является ситуация с агентурной разведкой. В рамках этой подсистемы действуют не полки и эскадрильи, а отдельные люди со своими совершенно индивидуальными особенностями: интеллектом, лояльностью, стойкостью, инициативностью, фантазией. Везением, наконец. Поскольку этих людей очень мало (по сравнению с характерной численностью армий), никакому усреднению их деятельность не поддается, оставаясь величиной, априори совершенно непредсказуемой. А это означает, что возможны — и время от времени реализуются — ситуации, в которых деятельность одного разведчика может привести к бифуркации в системе «война», то есть к потере аналитичности. Классическая модель операции, построенная на равной информированности сторон, сразу же станет неадекватной, и выводы классической военной теории будут опровергнуты.«Если бы войско знало, войско побило бы войско», — гласит французская пословица.Неаналитичность агентурной разведки проявляется прежде всего как ее сверхэффективность. Во время Первой мировой войны с деятельностью шпионов связывают катастрофические для немцев результаты «прорыва» группы кайзеровских эсминцев в Финский залив. (Гибель немецких эсминцев на русских минах и под огнем наших пушек ярко описана у Валентина Пикуля в «Моонзунде». — Прим. ред.) Анализируя деятельность немецкого агента, который «наводил» подводные лодки на союзные конвои, ответственный офицер ВМС союзников заявил: «Линкор, свободно разгуливающий на коммуникациях, не причинил бы нам столько вреда». (А ведь это был всего лишь один агент! — Прим. ред.)Следующая война принесла еще более разительные примеры. Разгром японского флота при Мидуэе стал возможен благодаря довоенной деятельности одного (двух) человек, добывших секрет японской шифровальной системы. (Благодаря этому американцы смогли узнать о том, куда идет японский флот. — Прим. ред.) В некотором смысле эти два человека подменили собой для США по крайней мере три ударных авианосца (что представляет собой где-то около 50 процентов всего наступательного потенциала флота США, создаваемого десятилетиями на деньги всей страны). Аналогичную роль сыграла операция «Ультра» в срыве решающего наступления Роммеля под Эль-Аламейном.До сих пор трудно оценить реальные результаты деятельности супругов Розенберг в США и О. Пеньковского в СССР. В обоих случаях, однако, можно уверенно говорить о стратегических последствиях шпионажа.Если согласиться с тем, что разведка — прежде всего агентурная разведка — представляет собой непредсказуемое, хаотическое звено в сугубо аналитическом мире военной науки, становится понятной и общепринятая недооценка ее роли (что проявляется, в частности, в вопросах о званиях и наградах: очень редко разведывательной сетью страны руководит человек в звании выше генерал-майора) и чрезвычайно жестокое отношение к пойманным неприятельским шпионам, которых в военное время казнят, а в мирное — приговаривают к многолетнему тюремному заключению.В обоих случаях речь идет о борьбе принципиально обезличенного организма, каковым является армия, с индивидуальной человеческой активностью, подрывающей самые основы существования армии…»
* * *
С этим выводом Переслегина невозможно не согласиться. Армия ненавидит спецслужбы так же, как собаки — кошек. Это борьба двух разных «биологических видов». Но именно разведка с ее добычей и переработкой информации становится важнейшей составляющей новой, чудесной стратегии. Именно она дает возможность наносить врагу удары там, где он их не ждет, или там, где он слаб. Не кто-нибудь, а та же разведка может создать для противника мир ложных образов, занявшись дезинформацией и производством блефов. А сегодня такая разведка должна быть очень быстрой и точной, а добытая ею информация — почти молниеносно достигать военных. Разведка — это один из волшебных элементов чудесной стратегии.Сюда же мы отнесем и связь. Только она может обеспечить стремительный обмен информацией и согласование действий разбросанных на огромном пространстве войны частей, самолетов, кораблей. Именно благодаря огромному превосходству в связи немцы били нас в 1941-м, в несколько раз уступая русским по числу танков, самолетов и пушек, имея гораздо меньше солдат, Связь позволила им выпускать гораздо меньше снарядов, взрывчатки, танков, орудий и самолетов, а значит — тратить меньше ресурсов на войну, экономить силы народа, воевать с гораздо большей производительностью, нежели мы. Именно связь по своей магической природе не вписывается в бюрократизированное военное дело, и потому советские послевоенные генералы повторяли ошибки 1941 года, плодя армады боевых машин и несметные дивизии СССР, не заботясь о средствах связи и координации действий. Уже в Афганистане и Чечне выяснилось, что внешне разрозненные, мелкие группы боевиков, снабженные прекрасными радиостанциями и спутниковыми телефонами, способны с успехом противостоять регулярной армии с ее ВВС, бронетехникой и прочими принадлежностями эпохи «войны машин».Наш родной генералитет этого упорно понимать не хотел и не хочет.В 1930— е годы немцы были первыми, кто понял неимоверную силу почти «бесплотных», нематериальных вещей: разведки, связи и психического воздействия на противника.
* * *
Казалось бы, Вторая мировая война должна стать вершиной старой, аналитической стратегии с ее незыблемыми планами и механистичностью. Но внезапно случилось невероятное: появились вожди и военачальники, которые стали действовать словно безумцы, нарушая все каноны и правила, пренебрегая расчетами. И эти безумцы стали выигрывать!Вторая мировая принесла стратегию блицкрига, молниеносной войны, в которой страны, испытывающие недостаток буквально во всем (в топливе, боеприпасах, живой силе, технике) стали одерживать невероятные победы только за счет безумно смелых маневров и операций. Немцы, не мобилизуя свою экономику для войны, с минимальным числом слабых танков и самолетов, с крошечным флотом, занимают всю континентальную Европу, север Африки и половину европейской части России, захватывая помрачающее разум число пленных и трофеев! При самом минимуме потерь со своей стороны!«Будем называть „чудом“ всякое боевое столкновение, исход которого столь сильно отличается от „нормального“, что не может быть объяснено с точки зрения статистической модели. Подчеркнем, что речь в данном случае пойдет о событиях, скорее невероятных вообще, нежели маловероятных.Начнем изучение стратегических «чудес» с анализа захвата группой Витцига форта Эбен-Эмаэль», — пишет Переслегин.В мае 1940 года эту сильнейшую бельгийскую крепость, контролировавшую узел важных дорог и переправу, захватила небольшая группа гитлеровских десантников.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59
* * *
И немцы, и японцы одерживали свои победы лишь тогда, когда действовали вопреки всем устоявшимся канонам, опрокидывая все шаблоны и уставы, ставя врага в тупик, сбивая его с толку. Когда побеждали немцы? Когда ломали своего врага психологически еще до начала боев. А потом…«Маги» одерживали ошеломительные, громкие победы — и тогда слава этих побед сама по себе превращалась в оружие невероятной силы. Она вызывала невиданный подъем среди немецкого и японского воинства, а как известно, армии на моральном подъеме творят чудеса. Слава катилась впереди наступающих японских и немецких ратей, сокрушая волю их врагов еще до столкновения на поле боя. В воображении противников немцы на танках с тонкой, в общем-то, броней, узкими гусеницами и с малокалиберными пушками превращались в какое-то несокрушимое и непобедимое чудовище, перед которым нужно только капитулировать. Они творили чудеса даже с помощью пехотных дивизий, в которых пушки образца Первой мировой войны тащили не автомобили, а конные упряжки. Немецкий солдат и воевал-то в основном не с пистолетом-пулеметом, как во многочисленных фильмах, а с обычной винтовкой. Но даже в глазах насквозь милитаризованного СССР Германия превратилась в вооруженного до зубов монстра, хотя на самом деле у немцев всего было в обрез. И точно такой же образ рождали японцы на своих примитивных, деревянных самолетах, лишенных и брони, и радио.А чтобы вы поняли это лучше, нам стоит прислушаться к создателю термина «чудесная стратегия», знаменитому Кашалоту — Сергею Борисовичу Переслегину. Физику, социологу, литературному критику и одному из самых нетривиальных специалистов по стратегии. Именно он одним из первых у нас смог доказать глубокую взаимосвязь психологии, оружия и стратегии. В 1998 году он написал статью «Стратегия чуда: введение в теорию неаналитических операций».
* * *
В XX веке военное искусство стало военной наукой, зеркальным отражением индустриальной эпохи. Управление войсками сроднилось с производством в крупной централизованной корпорации, будто классическая «Стандард ойл» или советское министерство. Все стало решать бюрократическое управление, которое превращает армию в громадную, безликую машину, а людей — в ее винтики. Бюрократические штабы вели планирование перемещений огромных масс живой силы и техники, занимались снабжением их самыми разнообразными ресурсами. Смысл войны свелся к тому, чтобы правильно сманеврировать дивизиями и в ключевых пунктах уничтожить противника, обеспечив там превосходство в силах и средствах. Так, чтобы на одну дивизию врага приходилось три твоих. Так, чтобы бой был совершенно предсказуем: ведь три дивизии сильнее одной, и все решает количественное превосходство при примерно равном техническом уровне вооружения.Из военного дела всячески изгонялась случайность. Нет, ее, конечно, приходилось учитывать, и военные XX века скрепя сердце допускали этот выбивающийся из механической слаженности элемент. Но все же они старались уничтожить и его. Военно-штабная наука полностью подчиняла реальность плану: все должно быть расписано по часам и минутам. Первая колонна движется туда-то, вторая — сюда, в час «Ч плюс три» занимаем этот рубеж, через два часа — следующий. Все должно действовать как часовой механизм, все должно быть разбито на этапы и стадии. Роль командиров сводится лишь к неукоснительному выполнению плана. Сражение представляется как столкновение двух бездушных машин-армий с миллионами людей-винтиков, в котором верх должна одержать более крупная и мощная. Реальность противоречит плану Генштаба? Тем хуже для реальности! Военное искусство, казалось, уходит безвозвратно, а таланты изгоняются. Роль генералов и маршалов сводилась к выполнению утвержденного плана.Военные— бюрократы даже думали количественно: ага, враг имеет на вооружении пятнадцать авианосцев. Значит, и нам нужно построить столько же. Он разворачивает тысячу баллистических ракет с ядерными боеголовками? Даешь ответ в две тысячи! У противника в Европе пять тысяч танков? Мы развернем все пятнадцать тысяч. Он начинает немыслимо дорогую программу космической противоракетной обороны? И мы туда же. Своего предела этот способ мышления достиг у советских генералов после 1945 года, втянув страну в изнурительную и очень глупую гонку вооружений.Однако индустриальная эпоха стала умирать, а вместе с нею и прежняя бюрократизированная, так называемая аналитическая военная наука, основанная на голом рассудке, плане, привычных шаблонах. На смену этой аналитической стратегии должна прийти совершенно иная, неаналитическая, основанная на интуиции и озарениях. Потому что на самом деле война — это не планомерный процесс, а всегда динамический хаос. Хаосом же можно управлять, но отнюдь не путем холодного рассудка. Парадокс истории заключается в том, что неаналитическая, чудесная стратегия стала зарождаться еще в пору самого расцвета индустриальной эпохи, в конце 1930-х годов.Слово Переслегину: «…В рамках аналитической военной науки от полководца отнюдь не требуется „гениальности“, то есть способности увидеть в системе „война“ нечто, доселе неизвестное. Тем более он не обязан обладать „харизмой“. Нет необходимости даже в сильном характере: подчинение „сверху — вниз“ обеспечивается самой структурой армии. Иными словами, полководец должен быть профессионалом, но он может не быть личностью…» * * *
Был, впрочем, даже в эпоху индустриализма один элемент, который никак не вписывался в заорганизованную, «индустриальную» военную науку XX века. Это — разведка.«Разведка — элемент хаоса в аналитической стратегии»«Расчет вариантов в „классической стратегии“ основывается на предположении о равной информированности сторон об обстановке. Понятно, что сторона, информированная лучше, получает преимущество, которое в некоторых случаях может вывести ситуацию за пределы аналитичности.Организация разведки со времен Сунь-Цзы представляла собой важнейший сектор работы полководца. Разумеется, подавляющую часть информации доставляет войсковая разведка: кавалерийские завесы маневренного периода Первой мировой войны, разведывательные самолеты — Второй, спутники — Третьей. Наконец, радиоперехват.Следует, однако, помнить, что в организации войсковой разведки обе стороны находятся в одинаковом положении. Иными словами, такая разведка сводится к двустороннему обмену информацией, вполне укладывающемуся в рамки аналитической модели. Мы можем расширить определение снабжения, включив в него доставку частям и соединениям не только горючего, пищи и боеприпасов, но и необходимой для осмысленной боевой работы информации. Тогда работа войсковой разведки влияет на количество «стандартных дивизий», тем самым — на ход и исход «нормального боя». Величину этого влияния не следует переоценивать.Совершенно иной является ситуация с агентурной разведкой. В рамках этой подсистемы действуют не полки и эскадрильи, а отдельные люди со своими совершенно индивидуальными особенностями: интеллектом, лояльностью, стойкостью, инициативностью, фантазией. Везением, наконец. Поскольку этих людей очень мало (по сравнению с характерной численностью армий), никакому усреднению их деятельность не поддается, оставаясь величиной, априори совершенно непредсказуемой. А это означает, что возможны — и время от времени реализуются — ситуации, в которых деятельность одного разведчика может привести к бифуркации в системе «война», то есть к потере аналитичности. Классическая модель операции, построенная на равной информированности сторон, сразу же станет неадекватной, и выводы классической военной теории будут опровергнуты.«Если бы войско знало, войско побило бы войско», — гласит французская пословица.Неаналитичность агентурной разведки проявляется прежде всего как ее сверхэффективность. Во время Первой мировой войны с деятельностью шпионов связывают катастрофические для немцев результаты «прорыва» группы кайзеровских эсминцев в Финский залив. (Гибель немецких эсминцев на русских минах и под огнем наших пушек ярко описана у Валентина Пикуля в «Моонзунде». — Прим. ред.) Анализируя деятельность немецкого агента, который «наводил» подводные лодки на союзные конвои, ответственный офицер ВМС союзников заявил: «Линкор, свободно разгуливающий на коммуникациях, не причинил бы нам столько вреда». (А ведь это был всего лишь один агент! — Прим. ред.)Следующая война принесла еще более разительные примеры. Разгром японского флота при Мидуэе стал возможен благодаря довоенной деятельности одного (двух) человек, добывших секрет японской шифровальной системы. (Благодаря этому американцы смогли узнать о том, куда идет японский флот. — Прим. ред.) В некотором смысле эти два человека подменили собой для США по крайней мере три ударных авианосца (что представляет собой где-то около 50 процентов всего наступательного потенциала флота США, создаваемого десятилетиями на деньги всей страны). Аналогичную роль сыграла операция «Ультра» в срыве решающего наступления Роммеля под Эль-Аламейном.До сих пор трудно оценить реальные результаты деятельности супругов Розенберг в США и О. Пеньковского в СССР. В обоих случаях, однако, можно уверенно говорить о стратегических последствиях шпионажа.Если согласиться с тем, что разведка — прежде всего агентурная разведка — представляет собой непредсказуемое, хаотическое звено в сугубо аналитическом мире военной науки, становится понятной и общепринятая недооценка ее роли (что проявляется, в частности, в вопросах о званиях и наградах: очень редко разведывательной сетью страны руководит человек в звании выше генерал-майора) и чрезвычайно жестокое отношение к пойманным неприятельским шпионам, которых в военное время казнят, а в мирное — приговаривают к многолетнему тюремному заключению.В обоих случаях речь идет о борьбе принципиально обезличенного организма, каковым является армия, с индивидуальной человеческой активностью, подрывающей самые основы существования армии…»
* * *
С этим выводом Переслегина невозможно не согласиться. Армия ненавидит спецслужбы так же, как собаки — кошек. Это борьба двух разных «биологических видов». Но именно разведка с ее добычей и переработкой информации становится важнейшей составляющей новой, чудесной стратегии. Именно она дает возможность наносить врагу удары там, где он их не ждет, или там, где он слаб. Не кто-нибудь, а та же разведка может создать для противника мир ложных образов, занявшись дезинформацией и производством блефов. А сегодня такая разведка должна быть очень быстрой и точной, а добытая ею информация — почти молниеносно достигать военных. Разведка — это один из волшебных элементов чудесной стратегии.Сюда же мы отнесем и связь. Только она может обеспечить стремительный обмен информацией и согласование действий разбросанных на огромном пространстве войны частей, самолетов, кораблей. Именно благодаря огромному превосходству в связи немцы били нас в 1941-м, в несколько раз уступая русским по числу танков, самолетов и пушек, имея гораздо меньше солдат, Связь позволила им выпускать гораздо меньше снарядов, взрывчатки, танков, орудий и самолетов, а значит — тратить меньше ресурсов на войну, экономить силы народа, воевать с гораздо большей производительностью, нежели мы. Именно связь по своей магической природе не вписывается в бюрократизированное военное дело, и потому советские послевоенные генералы повторяли ошибки 1941 года, плодя армады боевых машин и несметные дивизии СССР, не заботясь о средствах связи и координации действий. Уже в Афганистане и Чечне выяснилось, что внешне разрозненные, мелкие группы боевиков, снабженные прекрасными радиостанциями и спутниковыми телефонами, способны с успехом противостоять регулярной армии с ее ВВС, бронетехникой и прочими принадлежностями эпохи «войны машин».Наш родной генералитет этого упорно понимать не хотел и не хочет.В 1930— е годы немцы были первыми, кто понял неимоверную силу почти «бесплотных», нематериальных вещей: разведки, связи и психического воздействия на противника.
* * *
Казалось бы, Вторая мировая война должна стать вершиной старой, аналитической стратегии с ее незыблемыми планами и механистичностью. Но внезапно случилось невероятное: появились вожди и военачальники, которые стали действовать словно безумцы, нарушая все каноны и правила, пренебрегая расчетами. И эти безумцы стали выигрывать!Вторая мировая принесла стратегию блицкрига, молниеносной войны, в которой страны, испытывающие недостаток буквально во всем (в топливе, боеприпасах, живой силе, технике) стали одерживать невероятные победы только за счет безумно смелых маневров и операций. Немцы, не мобилизуя свою экономику для войны, с минимальным числом слабых танков и самолетов, с крошечным флотом, занимают всю континентальную Европу, север Африки и половину европейской части России, захватывая помрачающее разум число пленных и трофеев! При самом минимуме потерь со своей стороны!«Будем называть „чудом“ всякое боевое столкновение, исход которого столь сильно отличается от „нормального“, что не может быть объяснено с точки зрения статистической модели. Подчеркнем, что речь в данном случае пойдет о событиях, скорее невероятных вообще, нежели маловероятных.Начнем изучение стратегических «чудес» с анализа захвата группой Витцига форта Эбен-Эмаэль», — пишет Переслегин.В мае 1940 года эту сильнейшую бельгийскую крепость, контролировавшую узел важных дорог и переправу, захватила небольшая группа гитлеровских десантников.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59