– Но... успеем ли мы?
– Успеете, если не будешь слишком долго со мной препираться. Тебе нужно серебро или нет?
– Да нужно, дядько Скъольд... Только вот...
– Что «вот»?
– Только вот хотелось бы побольше.
– А ты, я смотрю, жадноват, Лейв Копытная Лужа. Я ж и так даю целых пять монет. Куда тебе больше?
– А остальным?
– Остальные – мое дело. Самое главное – ты, Лейв! Кроме тебя, известного своим умом да силой, никому из моих не потянуть такого важного дела. Ну, сам посуди, неужто я могу доверить его своим глупым слугам?
– Да, оно, конечно, ум у меня есть... но серебра следовало бы прибавить.
– Ну, хорошо. Шесть монет.
– Вот, другое дело!
– Но – после.
– А...
– А сейчас иди-ка на конюшню, Лейв, да бери лошадей. Людишек я подошлю, да и в путь. До вечера-то едва управитесь.

Когда Лейв вышел, Скъольд Альвсен кликнул жену, старую Смельди Грачиху, известную своей скупостью далеко за пределами Бильрест-фьорда. Впрочем, и сам Скъольд отнюдь не отличался щедростью, за что и был прозван по-простому – Жадина. Та еще была эта семейка, претендовавшая на власть в Бильрест-фьорде. Правда, три года назад молодой ярл прижал им хвосты, да, видно, не надолго.
– Зря ты пообещал ему шесть монет, – поставив на стол перед мужем большую деревянную кружку скисшего пива, недовольно пробормотала Грачиха. Погруженный в собственные думы, Скъольд обратил на нее не больше внимания, чем на надоедливую муху. Лишь шмыгнул носом да протянул ноги поближе к огню очага. Он ничуть не изменился за шесть лет – всё такой же жилистый, мощный, с темным морщинистым лицом и бородой, заплетенной в косы. Старшая жена его, Смельди, некрасивая, с широкими выступающими скулами и плоским, вытянутым книзу лицом, недалекая и скупая, тоже не стала лучше.
– Зря ты пообещал этому бездельнику шесть монет, – вытерев руки грязным, засаленным сарафаном, снова повторила она. – Монеты – они ведь на земле-то не валяются!
– Не валяются, – согласился Скъольд. – И что Лейв – бездельник, тут ты тоже права. Однако он всё-таки наш племянник. Надо б его женить.
– Женить?! – Смельди Грачиха как стояла – так и села с размаху на лавку. – Этакого-то урода?
Да, Лейв Копытная Лужа, если присмотреться (а даже если и не очень-то присматриваться), красавцем явно не был. Руки длинные, узловатые, грязные, сам весь круглый, с покатыми толстыми плечами, похожий на гриб боровик, лицо тоже круглое, угреватое, нос картошкой, глаза непонятного цвета, то ли светло-карие, то ли пегие, то ли вообще бесцветные, волос на голове редок, такой же и на подбородке – ну это понятно, Лейву от роду всего-то пятнадцать лет, из которых большую часть дразнили его все сверстники за то, что соплив, да неухватист, да глуп. К тому же злобен, мстителен, ну и трусоват немного, что есть, то есть. Кто постарше да посильнее – перед теми стелился Лейв, словно лён-трава под дуновением ветра, а кто послабей, помладше – ух, тут давал Лейв волю своему нраву. Мог и побить ни за что, и прижучить. Тех, кто помладше. Лет на пять. Да и то – один на один, если двое – боялся. Вообще, с детства не любил Лейв всяких скопищ, вечно там над ним подшучивали да смеялись. А он и не отвечал ничего, боялся да копил злобу, вымещал потом на мелких, кто попадется. Тем, правда, тоже это скоро надоело. Выждали момент, собрались вместе да и отлупили Лейва – мало не показалось. Побили бы и больше, да наш толстяк не стал того дожидаться, ноги в руки – и бежать куда подальше. По пути споткнулся, нос раскровянил. Подумал – не иначе как башку пробил, вот-вот мозги на землю вытекут. Побежал к ручью – посмотреть, велика ли рана, – да день ветреный оказался, ничего в ручье не отражалось. Тогда принялся Лейв искать подходящую лужу, нашел быстро – в ямке из-под копыта коровьего – нагнулся посмотреть – тут его кто-то и пнул от души в зад. Повалился парень мордой в лужу, аж брызги в стороны. Отсмеявшись, так его и прозвали с тех пор – Лейв Копытная Лужа.
Было это года четыре назад, в тот самый год, когда жив еще был Торкель-бонд и его пегая корова родила двухголового теленка. То был плохой знак, все про то знали, а особенно Лейв, так и ждал всё время неприятностей – вот и дождался. А того парня, что пнул его, Лейв запомнил – тощий Снорри Харальдсен. Запомнил и решил – отомщу! И за четыре года не забыл Лейв своей клятвы, правда, вот случая отомстить пока не представилось. Сгинул где-то Снорри, может, и нет уж в живых, ну, туда и дорога. Лучше б, конечно, чтоб погиб он не в бою, а где-нибудь в яме со змеями, как Рагнар Мохнатые Штаны когда-то. Вот то-то было бы хорошо.
Отвлекшись от своих мыслей, Лейв Копытная Лужа важно вошел в конюшню, на ходу отдавая распоряжения слугам. Нет, несмотря на всю опасность предстоящей затеи, всё-таки было очень приятно чувствовать себя ответственным за столь непростое дело. Лейв ухмыльнулся и принялся тщательно выбирать лошадей. Скъольд, он такой, – не доглядишь, так подсунет какую-нибудь дрянь, не смотри, что родной дядька!

А тем временем Скъольд и его старшая жена Смельди Грачиха продолжали начатую беседу. И касалась она теперь вовсе не денег, а Лейва, который об этом, конечно же, не знал и даже не догадывался. Ну а если б догадался или подслушал, тогда б... Тогда б еще больше заважничал, ибо жизненные перспективы для него открывались – прямо головокружительные.
– Так вот, надо б его женить, – отхлебнув кислого пива и скривившись, снова повторил Скъольд. – И невеста на примете имеется.
– Это кто ж такая? – изумилась Грачиха.
– Ингрид, внучка Свейна Копителя Коров, старого моего дружка.
Смельди Грачиха широко открыла рот, да так и осталась сидеть, не в силах произнести ни слова.
– Рот-то закрой, муха залетит, – заботливо посоветовал Скъольд и, допив кружку, снова послал жену за пивом в амбар. Слугам ни Скъольд, ни Смельди не доверяли: пошли-ка слугу за пивом, так он же, гад, всё пиво, пока несет, и выхлебает!
Дождавшись супруги с пивом, Скъольд снова приложился к кружке и снова скривился. Пиво было кислым. И не потому, что хозяин усадьбы любил кислое, а потому, что осталось с прошлого праздника, уж и не упомнить с какого. В тот раз так и не выпили до конца, гостей было мало, а слугам Скъольд не наливал, жадничал. Вот и пил теперь кислое – а что, не выливать же?
– Красавица Ингрид, говоришь, пойдет за нашего Лейва? – переспросила Смельди. И сама же ответила: – Да ни за что! Не отдаст ее Свейн, хоть он тебе и друг.
– Не отдаст? – Скъольд ухмыльнулся. – А теперь вот послушай меня, женщина. – Он отхлебнул из кружки. – Чьи там верхние луга, что у Черного леса, сразу за угодьями Свейна? Правильно, этого ублюдка Хельги, сына старого дурака Сигурда. Богатые луга, сочные, много коров прокормить могут. Свейн на них давно глаз положил, да опасается молодого недоноска. Хоть тот за морем был, не тронул Свейн луга – мало ли, вернется, скандалу не оберешься... А вот ежели погибнет Хельги от разбойничьей руки? Мало ли народу по горам шастает? Сожгут его тело, справят погребальную тризну... А ведь луга-то он с собой не заберет. А наследников у него – одна дочка мелкая...
– Жена еще есть. Дочка Торкеля-бонда.
– Допустим, и жену тоже разбойники того... прибьют. А?
– Складно как у тебя получается, Скъольд.
– А ты думала? – Скъольд Альвсен довольно погладил бороду. – И слушай дальше. Будет ли благодарен Свейн тому человеку, с помощью которого и ублюдок Хельги, и его жена, дочка Торкеля, переселятся в мир иной? А? Конечно будет, а как же! И кто же этот человек, я тебя спрошу? Что, молчишь? А я отвечу. Это наш Лейв. А между прочим, приданое за Ингрид Свейн дает изрядное.
– Значит, наш Лейв прибьет их обоих, и молодого ярла и его супругу, – кивнула Грачиха. – Что ж, дело хорошее. А сможет?
– Сможет, – заверил Скъольд. – Все мои слуги помогут. А потом... потом шепну я ненароком Свейну, кто ему с лугами помог...
– А ежели упрется Свейн?
– А ежели упрется, пусть-ка попробует без меня на тинге те луга отстоять, чай, на них желающие-то найдутся!
– Да уж найдутся, – согласно кивнула Грачиха, прикидывая в уме, много ль приданого даст за Ингрид старый Свейн. По прикидкам выходило – много. Смельди заметно повеселела и даже, набравшись наглости, хлебнула из мужниной кружки.
– Ну, ты уж совсем, женщина, – недовольно поморщился Скъольд, но тут же осклабился. Эх, хорошо б всё сегодня сложилось. Должно сложиться, должно. Недаром ведь вчера вечером принесли в жертву Одину белого петуха да жирную курицу Тору. Не забыли и Хель с Локи – обоим по куропатке досталось. Теперь уж, конечно, помогут боги в задуманном, подивившись неслыханной щедрости Скъольда. Теперь уж – помогут. Должны...
Не успело солнце перевалить за полдень, как четверо верных Скъольдовых слуг, прихватив с собой кое-какие припасы, ходко понеслись на север, к дороге, что вела с юга. Впереди на белой рысистой кобыле скакал Лейв Копытная Лужа.

Глава 4
«ТЫ ДОЛЖЕН!»


Наши дни – весна 862 г. Северная Норвегия

Лепестковым, розовым слоем
Мир от сознанья закрыт;
Пусть достанется он героям,
Тем, кто спасает и мстит –
Зигфриду, Хагену; сонно
Вспомни: всего лишь одна
Капля крови дракона –
И смерть сразит колдуна.
Готфрил Бенн. «Салы и ночи»


– Слышь, ты, нидинг! Ты едешь, или как? – крикнул щуплый светлорусый пацан лет двенадцати на вид, нырнул в такси – старый, видавший виды «сааб». Уселся на переднее сиденье, повернулся к водителю: – Пожалуйста, подождите. Сейчас этот чертов Нильс купит пива и...
– А не рано вам пива? – Таксист, длинноусый мужчина средних лет, с усмешкой посмотрел на парня. Тому стало неуютно. Он даже принялся что-то путано объяснять про безалкогольное пиво, и про своего беспутного приятеля Нильса, и про предстоящий концерт в Черном лесу... Таксист не вникал, еще не хватало вникать в тинейджерские проблемы, вернее, в проблему вот этих конкретно подростков, щуплого светленького, что сидел сейчас в машине, и второго, «чертова Нильса» – во-он он выходит из павильона, выглядит постарше своего приятеля – лет шестнадцать (и всё равно, как такому пиво продали?), – волосы темные, длинные, этакая волнистая грива, как было модно носить во времена его, водителя, молодости, в эпоху «Лед Зеппелин», «Дип Перпл» и разных там «Шокинг Блю». Впрочем, эта мода на длинные волосы из Норвегии, похоже, не очень-то и уходила, даже в армии и то разрешали носить, правда, без подобного прикида, как вон у этих. На «чертовом Нильсе» потертая куртка из черной кожи, вся в блестящих заклепках, под ней длинная маечка с изображением какого-то черепастого урода с непонятной надписью... даже не готикой, а черт-те как... «Дакт... „Дат... „Дак-т-рон“ какой-то. И этот, на сиденье, тоже туда же. Таксист скосил глаза. Малыш малышом, а поди ж ты, тоже, как они говорят, „в прикиде“. Майка с бледнолицым окровавленным монстром и змеей, такая же черная куртка, шорты из обрезанных джинсов. Не холодновато коленкам-то? В ушах у обоих... не поймешь что – то ли серьги, то ли булавки. А ведь у него самого, у таксиста Акселя Йоргенсона, могли бы быть такие. Не серьги, а дети. Даже чуть постарше. Если бы Марта тогда согласилась родить... Если бы... Так ведь нет – „поживем пока для себя“. Пожили... Первый аборт... и всё! Никаких детей. Навсегда. Поначалу даже как-то спокойно восприняли это известие и Аксель, и Марта, ну правда – зачем они нужны-то, дети, одна с ними морока, подгузники, соски, памперсы. Так вот и жили, „для себя“. Да и вроде бы неплохо жили, между собой ладили, чтоб серьезных каких размолвок – ни разу. Аксель даже и не изменял почти – ну, та связь с Ирмой, диспетчером, не в счет, она всё-таки, можно сказать, не женщина, а товарищ по работе, – да и чего было изменять? Марта – женщина что надо, настоящая нордическая красавица, с высокой грудью и ногами „от шеи“, и в сексе была неутомимой, вот только насчет детей... Да и черт с ними, с детьми. Черт-то с ними, да только чем старше становился Аксель, тем всё чаще при виде подростков возникали у него мысли: „А вот этот мог бы быть моим“, „А эта годится в дочки“, «А вот если б эти были моими детьми, я бы им...“. Ну и так далее. Грустные, честно признаться, мысли. Вот и сейчас... Этот, светленький, что сидит сейчас на переднем сиденье, чем-то похож на Марту. Такой же нос уточкой, пухлые губы, веснушки... Как только Марта с ними не боролась, а всё равно высыпают каждое лето. А второй, волосатый Нильс, вроде посерьезней, молчаливый – видно, клещами слова не вытянешь, – Аксель сам таким был в детстве, да и сейчас, впрочем, не очень-то разговорчив. Ладно, черт с ними...
– Куда везти, ребята?
– В Черный лес.
– Ку-да?!
– Ну, где концерт.
– А, на площадку? Так бы сразу и сказали, а то – «лес».
– Так мы и...
Не слушая больше, Аксель включил двигатель и осторожно, стараясь не задеть припаркованный впереди «вольво», отъехал от тротуара. «Концерт», надо же! Ну да, туда такие только и едут. А вообще, хорошо, что муниципалитет выделил молодежи площадку подальше от населенных мест, – грохот там временами стоял такой – коровы на ближайших хуторах пугались. Подобную музыку, состоящую из дикого гитарного скрежета и молотиловки ударных, Аксель не понимал, но и не хаял. Всякому овощу – свое время. В молодости-то хаживал на концерты, покруче нынешних дела были. Бывало, и входные двери на какой-нибудь «Моторхед» головами вышибали, а как брали автограф у Удо Диркшнайдера из «Акцепт» – вообще отдельная история... Кто теперь помнит Удо? Да никто. А тогда, в начале восьмидесятых, казалось – круче музыки нету.
Справа проносились хмурый еловый лес и близкие синие горы, слева, за маленькими белыми домиками, синело море. Всё-таки в красивой стране они все живут. Интересно, понимают ли? Нет, судя по беспечному виду – вряд ли. А мелкий пацан – кажется, зовут его Ханс – так ведь и не пересел на заднее сиденье, к приятелю, «чертову Нильсу», по-прежнему сидел вполоборота, болтал. А когда Аксель по доброте душевной предложил остановиться да пересесть, лишь небрежно повел плечом: «А меня сзади укачивает». Укачивает его, видели?

Это ознакомительный отрывок книги. Данная книга защищена авторским правом. Для получения полной версии книги обратитесь к нашему партнеру - распространителю легального контента "ЛитРес":


1 2 3 4 5 6