– Конечно, сначала ему придется избавиться от Анны, но это будет несложно. Она всегда была хныкающим, болезненным существом. Она скоро умрет. Тогда… – Она окинула взглядом дочь, которая дрожала и икала, борясь со своим отвращением. – Да, он сделает прекрасный обмен… лакомый кусочек женской плоти и полноправная наследница на трон.
– Мама, прекрати! – Элизабет плакала, закрыв лицо руками. – Дядя Ричард никогда не сделает Анне вреда. Он любит ее. Я не наследница на трон. У меня есть два брата. Прекрати!
Не обращая никакого внимания на мольбы дочери, вдовствующая королева застыла, кусая губы. Затем она решительно кивнула.
– Согласие на предложение Ричмонда не принесет никакого вреда. Даже если Ричард узнает, это не будет иметь значения. Если не произойдет какого-либо успешного восстания, Ричард женится на тебе и ты станешь королевой. Если же восстание будет и Генрих победит, то он должен будет жениться на тебе, и ты станешь королевой. В любом случае наши беды закончатся. Да перестань ты выть! Подумай над тем, что я тебе сказала и принеси мне поскорее письмо… я сказала, поскорее.
Когда ее мать ушла, Элизабет залезла в освободившееся кресло и горько разрыдалась. Ее братья были мертвы; они, должно быть, мертвы. Сначала она не могла думать ни о чем другом. Затем ее осенило, что если ее братья мертвы, то это, скорее всего, дело рук Ричарда. И если он превратился в чудовище, способное уничтожить двух невинных мальчиков, чтобы укрепиться на троне, он, действительно, может уничтожить свою жену, которую когда-то любил, и с той же целью преступно жениться на своей племяннице.
Только не я, – подумала Элизабет, – только не я. Я не боюсь смерти. Я умру первая. Но она не хотела умирать, и ее мысли лихорадочно вертелись в поисках защиты. Вдруг она перестала плакать. Генрих Ричмонд будет ее спасением Дядя Ричард объявил брак ее матери и отца недействительным на том основании, что ранее ее отец был обручен с леди Элианор Батлер. Если она обручится с Генрихом Ричмондом, она будет спасена. Она подошла к столу, где у нее были письменные принадлежности, и вытащила бумагу, перо и чернила.
Маргрит провела напряженное и несчастливое время в доме Гилберта Толбота, выясняя правильность суждений Мортона о неприязни и неудовлетворенности Бэкингема, и размышляя о том, воспользуется ли Бэкингем ее планом в качестве уловки для того, чтобы убрать нового претендента на трон с дороги Ричарда, или, исключительно, со своего собственного пути. Однако за две недели до конца августа в Шрусбери неожиданно прибыл управляющий имением лорда Стэнли Реджинальд Брэй.
– Что-то случилось с моим мужем? – взволнованно спросила Маргрит. Хотя Маргрит и не любила лорда Стэнли с той глубокой страстью, которую она могла бы испытывать к Джасперу, если бы это не запрещалось законами церкви, Томас был единственным мужчиной, к которому она относилась почти с любовью. Его теплота была заразительна; она не могла не ответить тем же. И чем больше она отвечала ему взаимностью, тем больше Томас был готов угождать всем ее желаниям.
– Нет, мадам, он даже не знает о моем приезде сюда. Я оставил ему записку, что меня вызвали по делу, и все.
– Значит, по делу.
Но тон у Маргрит был веселым, поскольку Брэй широко улыбался, и она знала, что он предан ей. Более того, она ни минуты не сомневалась, что Томас знает о поездке своего управляющего. Он был умным человеком и только делал вид, что ничего не видит. На это он намекал и своей жене, говоря, что не хочет ни во что впутываться, чтобы потом ее защитить, если ее планы провалятся.
– Бэкингем послал меня посоветовать вам получить согласие королевы на брак Ричмонда с ее старшей дочерью. Если ваш сын поклянется, что он женится именно на ней, Бэкингем поднимет Англию в поддержку Ричмонда.
У Маргрит перехватило дыхание.
– У меня оно уже есть. Вы можете снять копию с письма, которое я от нее получила. Он не говорил вам о своих планах?
– Весьма подробно, мадам. Мы были в Бреконе, где он в безопасности, и все это время Мортон сидел рядом с ним. Если с епископом Или обращаются как с пленником, то тоже самое можно сказать и обо мне. Это не ловушка. Ричмонд должен прийти как можно с большим войском, а Бэкингем поднимет на восстание юг Англии непосредственно к прибытию Ричмонда. А что с согласием Ричмонда? Оно у вас есть?
– Неужели вы думаете, что мой сын откажется от короны? Но, чтобы снарядить армию, нужны деньги. Бэкингем думал об этом?
– О, да. Когда он убедится в согласии старой королевы, то пошлет к Ричмонду человека, который сделает тому предложение от его собственного имени и привезет Ричмонду золото и аккредитивы. Я знаю этого человека. Его зовут Хью Конвей, и никто, кроме Бога, не сможет встать у него на пути. – Брэй рассмеялся. – Хью обскачет самого дьявола в его играх.
– Я пошлю Томаса Рема другим путем с теми же известиями. Он также должен заехать к вдовствующей королеве и получить от принцессы Элизабет обещанное мне письмо и любовный подарок. Кроме того, Конвей должен доставить личное письмо Бэкингема с подтверждением того, что первый акт о легитимации моего деда Бофорта не содержал никаких оговорок по престолонаследию и, что акт Генриха IV, который включил такую оговорку, не действителен. Мой Генрих не знает об этом. Я не хотела ни обременять его этим знанием, ни распалять понапрасну его честолюбие.
Брэй кивнул и принялся переписывать письмо, которое дала ему Маргрит. Он не вылезал из седла почти полторы недели, но тем не менее был готов выехать в тот же день. Маргрит, однако, сказала, что несколько часов роли не сыграют и что он должен, по крайней мере, хоть один раз хорошо поесть и выспаться, прежде чем ехать обратно в Брекон.
Генрих Тюдор не был счастлив. Конечно, он привык к трудностям, с которыми поочередно встречался раньше, – нехваткой денег, враждебным отношением высшего дворянства, здоровьем Франциска, от которого в какой-то мере зависело его собственное здоровье.
Теперь, похоже, все беды навалились сразу. Его долги росли в угрожающих размерах, поскольку он не мог позволить, чтобы беженцы, находившиеся под его покровительством, голодали, озлобились на него или вызывали насмешки у других. Неожиданный наплыв англичан, тем более знатных, породил страхи среди бретонских баронов, которые опасались, что в случае женитьбы Генриха на Анне, они будут смещены его соотечественниками.
И обе эти проблемы опасно усугублялись ухудшением здоровья Франциска. Большую часть времени герцог был как никогда рационален и остроумен, но время от времени у него случалось помутнение рассудка.
Все это вместе было уж слишком. У Генриха болела голова, и он прислонился к незапертым ставням окна, надеясь, что ветерок через проемы окна и узкие щели между пластинами его панциря хоть немного освежит его. Хотя его военные доспехи прикрывал зеленый шелк, а не бархат, все равно в них было гораздо более душно, чем в камзоле, – а Генрих не решался снять их.
Уже два джентльмена, обратившиеся к нему за покровительством, оказались агентами Ричарда. Постоянная бдительность Генриха уберегла его от действительной опасности, но необходимость в панцире подтверждала полузажившая отметина от закаленного клинка на его правой руке.
Генрих несколько ослабил амуницию. Затем его рука инстинктивно нащупала кинжал, так как в комнате послышались чьи-то тихие шаги. Не поворачивая головы, он скосил глаза в сторону звука, и его лицо приняло выражение добродушной скуки. Кинжал был наполовину вынут. В комнату вошли двое мужчин.
– Милорд?
Один из мужчин был виден. Генрих спрятал кинжал в ножны, повернулся и улыбнулся. Это был Рем, доверенный человек его матери.
– Приветствую тебя, – сердечно сказал он, а затем, обратив внимание на их усталые лица и пыльный вид, спросил: – С моей матерью все в порядке? Она здорова?
– В полном здравии и безопасности, насколько это возможно теперь в Англии, – ответил Рем. – Милорд, это Хью Конвей. Мы разными путями добирались из Англии, но встретились по дороге сюда.
Вены на шее Генриха скрывались за высоким воротником его рубахи, но если бы курьеры видели как они напряглись, у них бы не возникло сомнений по поводу его напускного спокойствия.
– И что же привело вас, джентльмены, сюда столь спешно и разными путями? Неужели дело настолько срочное, что у вас даже не было времени отдохнуть с дороги?
– Я прибыл от герцога Бэкингемского, милорд, и я привез…
– От кого? – спросил Генрих, его лицо окаменело.
– Генриха Стаффорда, второго герцога Бэкингема, – повторил Конвей, – и я привез письма и бумаги, от которых я хотел бы избавиться до того, как меня повесят за них.
Генрих протянул руку.
– Тогда давай их сюда. Когда шее угрожает опасность столь же долго, как моей, виселица становится обычной вещью, не заслуживающей страха. – Он весело улыбнулся и опустил глаза на протягиваемую Конвеем сумку с тем, чтобы курьер не мог взглянуть в них.
У этого лорда добрый и веселый нрав, – одобрительно подумал Конвей, – даже если он и не превосходит Ричарда по стати. Однако посмотрим, достаточно ли у него ума, который скоро понадобится.
– И эти письма тоже, милорд, – предложил Рем в тот момент, когда Генрих уже собирался открыть сумку. – Я полагаю, они не меньшей важности.
Томас Рем отвел глаза. Он давно знал Генриха и у него не было желания испытывать на себе этот пронизывающий насквозь взгляд. Хотя ему нечего было скрывать, в присутствии Генриха он чувствовал себя неуютно, так как знал, что если тот прикажет ему выпрыгнуть из окна или убить свою собственную мать, то он подчинится.
Генрих, однако, не поднимал глаз. Сначала он пробежал глазами письма матери, зная, что он сможет легко разобрать ее почерк и сразу же выделить важные места. Вместо скуки и доброго юмора на его лице появилось подходящее случаю выражение интереса, но и оно не задержалось надолго и вскоре сменилось невыразительной маской. Когда же он увидел печать на другом письме, он протер рукой глаза, как будто не доверяя им.
– Рем, – очень тихо сказал он, – ты знаешь, где я живу. Будь добр, попроси одного из моих уэльских слуг прийти сюда ко мне и сам тоже вернись. Я прошу прощения за то, что доставляю вам столько хлопот, джентльмены, ведь вы, несомненно, устали, но я должен попросить вас находиться при мне до тех пор, пока я не изучу эти предложения более тщательно. Вы знаете их содержание?
– Нетрудно догадаться, – ответил Конвей. Глаза Генриха сверкнули на него и Конвей, проглотив слюну, добавил: – милорд.
Когда Рем вернулся с его слугой, Генрих оторвался от чтения.
– Иди и найди герцога, – приказал он, – и попроси его уделить мне время наедине с ним в его покоях. Скажи моему конюху, чтобы оседлал для меня лошадь, а когда принесешь ответ от герцога, быстро скачи к милорду Пембруку. Я дам тебе письмо для него. Да, и пришли ко мне клерка с письменными принадлежностями.
Франциск ответил, что может принять Генриха немедленно. К этому времени Генрих уже отправил Джасперу записку с просьбой приехать, и курьеры последовали за ним в апартаменты герцога. Он оставил их только перед самыми дверьми.
– Что теперь? – несколько раздраженно спросил Франциск. – Я же уже говорил вам, что не выдам вас послам Ричарда. Неужели вы все еще сомневаетесь во мне настолько, что должны говорить со мной об этом каждый раз, когда они приходят.
– Я не знал, что у них была аудиенция с вами сегодня, милорд. Я получил предложение, которое касается плана, дорогого для нас обоих. От лица вдовствующей королевы мне предложили руку ее дочери, принцессы Элизабет. У меня есть очень любезное согласие леди Элизабет на это предложение. А герцог Бэкингем, который посадил на трон Ричарда Глостера, предложил мне трон Англии.
– Что? – Франциск открыл рот от изумления, а затем сказал: – Это ловушка.
– Если так, то весьма завлекательная. – Генрих пожал плечами и передал ему содержимое сумок курьеров. Его лицо и голос были спокойными, рука твердой, но от Франциска не ускользнула белизна его губ и щек. – Курьеры стоят за дверьми. Один из них уже в течении многих лет является доверенным слугой моей матери. Второго я не знаю, но слуга моей матери ручается за него.
Франциск прочитал два письма, написанные по-французски и явно предназначавшихся для него, хотя они и были адресованы Генриху. Он попросил перевести ему письмо вдовствующей королевы и записку Элизабет, а затем молча стал рассматривать личные печати Маргрит, вдовствующей королевы и Бэкингема.
Наконец, он позвал курьеров, и, дотошно расспросив их о полученных инструкциях и поездке, отпустил. Затем вернул Генриху все бумаги, за исключением аккредитива Бэкингема на дом банкиров Флорентайн.
– Напишите мне вексель на моего предъявителя, чтобы я мог собрать эту сумму.
– Как зовут предъявителя? – спросил Генрих, подходя к столу с письменными принадлежностями, которые герцог всегда держал у себя в комнате.
– Ланду.
Генрих взял ручку, ни минуты не колеблясь и даже не взглянув в сторону Франциска.
– Постой! – сказал Франциск. Ручка повисла в воздухе, Генрих вопросительно посмотрел вверх. – Подойди сюда, – Приказал Франциск.
Генрих послушно положил ручку на стол и направился назад. Пройдя полкомнаты, он увидел, что по щекам Франциска текут слезы.
– Что случилось, милорд? – спросил он, припадая к ногам Франциска.
– Неужели я могу спокойно перенести потерю такого сына? – спросил Франциск. – Ланду – твой враг, тем не менее, по моему слову ты вручил свои надежды на трон в его руки. Не многие отцы могут похвастаться тем, что их родные сыновья поступили бы так же.
Генрих не поднимал глаз. Эта была настолько очевидная проверка, что Генрих даже не смущался своей правильной реакции. Еще больше его смущало то, что он раскрыл капкан, который Франциск неосознанно сам себе поставил. Генрих знал, что его дрожащие губы и эмоции в голосе смогут вовремя захлопнуть капкан и не дадут Франциску уйти.
– Прикажите мне сказать, что я связан словом с вашей дочерью, милорд, и вы не потеряете меня.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50