Аркадиус придерживался своих собственных воззрений, и когда какое-нибудь убеждение закреплялось в его голове, сам дьявол не мог его оттуда вышибить. Он стал бы метать громы и молнии, узнав, что Марианна одолжила пять тысяч рублей своей соотечественнице только потому, что та оказалась знакомой ее отца.
Подумав о виконте, молодая женщина ощутила угрызения совести. Она не посчиталась с его советами и, отдавая эти деньги, несомненно, подвергалась некоторому риску. Игра — она это знала — непреодолимая страсть, и, безусловно, она допустила ошибку, поощрив так графиню, но она принимала во внимание, что те, кто ей подвержен, являются прежде всего жертвами, и слезы этой несчастной женщины взволновали ее до глубины души. Она не могла, нет, она абсолютно не могла бросить друга ее семьи, соотечественницу, женщину такого возраста, наконец, на съедение бандитам из игорных домов или городским ростовщикам, которые с радостью погрели бы руки на исключительной драгоценности неосторожной.
Проводив до порога гостью, Марианна медленно вернулась к кровати, села на край и, взяв двумя пальцами бриллиантовую слезу, залюбовалась ее блеском в лучах солнца. Это действительно чудесный камень, и она удивилась, подумав, что была бы счастлива сохранить его, если бы графине не удалось отыграться…
В этот момент она могла бы отдать новую значительную сумму, чтобы потеря такой драгоценности не была слишком чувствительной, но ни в коем случае она не продала бы подобное сокровище.
Любуясь бриллиантовой слезой и вспомнив о великолепных серьгах, которые накануне дрожали в ушах графини, она почувствовала, как пробуждается ее любопытство. Какой же была семья Гаше, обладавшая такими поистине королевскими украшениями, и как этой женщине, около двадцати лет оторванной от своих корней, удалось сохранить их, тогда как столько эмигрантов познали и еще познают самую горькую нужду? Неужели она обязана такой удачей игре?
В это трудно поверить, так как очень редко встречаются те, кому фараон, вист или другие опасные игры принесли длительное благополучие… Впрочем, мадам де Гаше сама не знала, удастся ли ей после отдачи долга с оставшейся тысячей рублей вернуть занятую сумму.
Чем больше Марианна размышляла, тем больше мрачнела. Она еще не жалела о своем благородном жесте, но уже признала, что слишком поторопилась. Может быть, все-таки следовало позвать Жоливаля и посоветоваться с ним… С другой стороны, конечно, графиню волновало, чтобы это дело осталось между ней и дочерью ее друга, и это было вполне естественно. Наконец, она же пообещала молчать…
Неспособная найти ответы на столько вопросов, Марианна спрятала бриллиант в ридикюль и занялась туалетом. Не зная почему, она торопилась теперь увидеть Жоливаля и спросить, может ли он узнать что-либо о вдове графа де Гаше.
Одевшись, она покинула комнату и прошла в конец коридора. Здесь оказались две двери, одна против другой, и, забыв номер комнаты Жоливаля, она постучала в ту, что была ближе, но не получила ответа. Постучав еще раз, так же безрезультатно, и подумав, что виконт еще спит, она взялась за ручку и повернула ее. Дверь без труда отворилась. Комната оказалась пустой и неубранной, но по беспорядку, типично женскому, она поняла, что ошиблась, и вышла, чтобы нос к носу столкнуться с горничной, которая с подозрительным видом посмотрела на нее.
— Госпожа что-нибудь ищет?
— Да. Я думала, что это комната виконта де Жоливаля…
— — Госпожа ошибается. Это комната госпожи графини де Гаше. Господин виконт живет напротив, но его сейчас нет.
— Откуда вы знаете? — сухо спросила Марианна, которой не понравился тон женщины. — Не сообщил ли он вам случайно, куда он ушел?
— О нет, госпожа! Просто я видела, как господин виконт вышел около восьми часов. Он спросил оседланную лошадь и уехал в направлении порта. Госпоже еще что-нибудь нужно?
— Нет… благодарю вас.
Недовольная и озадаченная, Марианна вернулась в свою комнату. Куда могло с самого утра понести Жоливаля? И почему он ничего не сказал ей?
Она уже давно привыкла к совершаемым в одиночестве экспедициям виконта, который, словно одаренный особой властью, в любой точке мира находил взаимопонимание и узнавал то, что хотел узнать. Но здесь, в этом городе, где дикость еще выступала на поверхность, а цивилизация казалась только хрупким налетом, Марианна испытывала неприятное чувство, оставшись наедине с собой даже на час или два, даже в таком типично французском заведении, как отель Дюкру.
Горничная сказала, что он направился в порт. Зачем? Не поехал ли он на поиски «Волшебницы» или разведать окрестности старой цитадели в надежде узнать там новости о Язоне? Или и то и другое?..
Некоторое время Марианна крутилась по комнате, не зная, что предпринять. Она сгорала от желания тоже выйти, чтобы пуститься на розыски, но теперь она не смела так поступить из боязни прозевать возвращение Жоливаля и новости, которые он, может быть, принесет. Томясь от безделья, все более и более недовольная необходимостью оставаться на месте, когда так хотелось искать Язона, она порылась в саквояжах, надела шляпу, чтобы, несмотря ни на что, выйти, сняла ее, бросилась в кресло, взяла книгу, отложила ее, снова надела шляпу, решив хотя бы спуститься в вестибюль и узнать у Дюкру, не пришло ли приглашение из губернаторского дворца.
Она как раз завязывала под подбородком широкие ленты шляпы, когда по отелю разнесся невероятный шум.
Слышались крики, беготня в коридоре и на лестнице, визгливые возгласы на непонятном языке, затем тяжелые шаги, видимо, обутых в сапоги ног, которые приближались вместе с бряцанием оружия.
Заинтригованная, она направилась было к двери, когда та резко распахнулась, открывая проход растерянному хозяину гостиницы, более белому, чем его рубашка, стоявшему на пороге в компании с двумя вооруженными солдатами и офицером полиции, с видом человека, который сам не знает, что делает.
Марианна с негодованием смерила их взглядом с головы до ног и запротестовала:
— Ну-с, мэтр Дюкру, что это значит? Таковы правила вашего отеля? Да кто позволил вам врываться ко мне без спроса?
— Это не я, поверьте, мадемуазель, — пробормотал несчастный. — Я никогда не позволил бы себе такого…
Это… эти господа, — добавил он, указывая на русских.
Тут офицер, не обращая ни малейшего внимания ни на него, ни на молодую женщину, прошел в комнату и начал обыскивать мебель и багаж до того небрежно, что Марианна возмутилась.
— Вы что, больше не хозяин у себя? Немедленно заставьте этих людей уйти, если не хотите, чтобы я пожаловалась губернатору! А что эти «господа» собираются здесь делать, меня совершенно не интересует.
— Я не могу им помешать, увы. Они требуют обыскать эту комнату.
— Но почему наконец? Вы объясните мне?..
Испытывая мучения под сверкающим взглядом, казалось, пронизывающим его насквозь, Дюкру крутил свои манжеты и упорно смотрел в ноги молодой женщине, словно оттуда ждал ответа. Грубый окрик офицера, видно, прибавил ему решимости, и он поднял на Марианну жалкий взгляд.
— Есть жалоба, — сказал он еле слышным голосом. — У одной из моих клиенток украли очень дорогую драгоценность. Она требует, чтобы весь отель обыскали и… и, к несчастью, одна из горничных видела мадемуазель выходящей из комнаты этой дамы.
Сердце Марианны перестало биться, тогда как кровь прихлынула к ее щекам.
— Очень дорогая драгоценность, говорите вы?.. Но у кого?
— У мадам де Гаше! У нее украли большой бриллиант, как она сказала. Фамильная драгоценность… о, она поднимает такой шум…
Чуть позже бриллиант, естественно, был найден на дне ридикюля Марианны, и, несмотря на ее яростный протест, молодую женщину, которая слишком поздно поняла, в какую ловушку она по своей наивности угодила, солдаты бесцеремонно выволокли из отеля, где она оказалась в центре большой толпы, привлеченной шумом и криками.
Марианну втолкнули в закрытую повозку и галопом помчали к той цитадели, которую она так хотела посетить. Она даже не успела запротестовать.
ГЛАВА II. ГЕНЕРАЛ МРАКА
Древняя подольская крепость Хаджибей, достроенная турками и снова взятая русскими, без сомнения, много выиграла в мощности своих укреплений при различных правлениях, но, безусловно, не в комфорте. Камера, в которую бросили кипящую гневом Марианну, была маленькой и сырой, с грязными стенами и окошком с тройной решеткой, выходившим на серую стену за двумя чахлыми деревьями. Очевидно, сам вид деревьев запрещен для заключенных, так как выбеленные известью , стекла даже при ярком солнце поддерживали полутьму.
Из мебели имелась кровать, вернее, нары с кучкой соломы, прибитые к полу, так же как и тяжелый стол и табурет. А в небольшой нише стояла масляная лампа, но и ниша была зарешечена, словно боялись, что сидящий в камере может устроить пожар.
Когда массивная дверь захлопнулась за ней, Марианна осталась лежать на соломе, куда ее толкнули стражники. Все произошло так стремительно, что она толком не могла понять, куда она попала. И особенно она ничего не понимала в том, что с ней произошло…
Существовала эта женщина, это несчастное создание, использовавшее имя ее отца, чтобы прийти к ней, разжалобить и вырвать у нее деньги! Но тогда зачем эта комедия, с какой целью? Завладеть солидной суммой и избавиться таким образом от необходимости вернуть ее?
Пожалуй, это единственно возможная версия, ибо, кроме этой, нельзя себе представить какую-нибудь другую побудительную причину такого адского коварства. Не могло быть и речи о ненависти или мести, раз они впервые увиделись с мадам де Гаше только накануне. И даже имя ее молодая женщина никогда не слышала. И сам Жоливаль, считавший, что уже видел этого демона в женском облике, не смог вспомнить обстоятельств их первой встречи.
Едва рассеялось оцепенение, как Марианна ощутила возрастающий гнев, охвативший ее, когда ее арестовали, как простую воровку. С шумом в ушах, с красной пеленой перед глазами она вновь увидела торжествующую мину офицера, когда он вынул бриллиант из ее ридикюля, негодующее и сокрушенное лицо хозяина отеля и изумление других постояльцев при виде такого великолепного камня.
— О нет! — вскричал Дюкру. — Этого не может быть…
Он не уточнил, имел ли в виду великолепие бриллианта или разочарование, которое вызвала его юная и обаятельная клиентка. Но как могла та опровергнуть подобную очевидность? Это было тем труднее, что адская графиня предусмотрительно не показывалась… И вот, что же с ней теперь будет?
Мало-помалу она нашла утешение в мыслях о Жоливале. Вернувшись в отель, он, безусловно, узнает об этой трагедии и поспешит к губернатору, чтобы покончить с ужасным недоразумением, которое грозит обратиться в судебную ошибку! Но удастся ли ему так скоро увидеть Ришелье, чтобы немедленно извлечь Марианну из ее критического положения? Все-таки это возможно!
Это даже обязательно, раз губернатор знатный сеньор, как того требовал его чин. Он не потерпит, чтобы имя его старого друга оказалось замешанным в такой ужасный скандал…
Вскоре ее, конечно, отыщут и с ней заговорят на понятном языке. Тогда выяснится, как с ней поступила эта ужасная женщина, и все станет на свои места. Ей даже принесут извинения, ибо в конечном счете она потерпевшая, и это у нее украли пять тысяч рублей с невиданной наглостью. Не может быть, чтобы голос правды не прозвучал звонче и чище голоса лжи. И тогда с какой радостью она увидит эту старую ведьму, занимающую ее место в тюрьме…
Она уже дошла в своих размышлениях до этого пункта, свидетельствующего, что оптимизм возвращается к ней, когда старая тюрьма, только что давившая абсолютной тишиной, словно взорвалась. С топотом тяжелых сапог и звоном оружия смешались крики и шум борьбы.
И Марианна с ужасом узнала голос яростно протестовавшего Жоливаля.
— Вы не имеете права! — взывал он. — Я иностранец, француз, вы слышите? Говорю вам, что я француз и вы не имеете права касаться меня. Я хочу видеть губернатора! Я хочу видеть герцога де Ришелье! Ри-шелье!.. Послушайте, вы, черт возьми!.. Банда мерзавцев…
Последнее слово завершилось стоном, давшим понять возмущенной молодой женщине, что пленника ударили, чтобы заставить замолчать.
Вполне возможно, что бедного виконта схватили сразу после возвращения домой и, может быть, даже не соизволили объяснить причину ареста. И он теперь не понимает, что произошло…
Марианна бросилась к двери, прижалась ртом к решетке глазка и закричала:
— Аркадиус! Я здесь… Я совсем рядом с вами!
Меня тоже арестовали… Виновата эта ужасная женщина… эта Гаше!..
Но в ответ она услышала только новый крик боли, более отдаленный, которому предшествовал грохот отворяемой и захлопнувшейся двери и скрип засовов. Тогда ее охватила безумная ярость. Кулаками и ногами она замолотила по толстому дубу, горланя проклятия и ругательства на разных языках в безумной надежде, что кто-нибудь из арестовавших их тупоголовых грубиянов хоть что-то поймет и, испугавшись последствий, как-то доложит герцогу де Ришелье.
Результат этого предприятия не заставил себя ждать.
Дверь ее темницы распахнулась так неожиданно, что Марианна потеряла равновесие и рухнула в коридор. Но ее удержал кулак лысого гиганта, чей волосяной покров, похоже, сконцентрировался в громадных рыжеватых усах, спускавшихся вниз по сторонам его рта. Грубым тумаком новоприбывший отправил молодую женщину на ее соломенную подстилку, выкрикивая слова, которые она не поняла, но, очевидно, предупреждавшие, чтобы она не шумела.
Затем, желая подкрепить свои слова делом, мужчина вытащил из-за пояса длинную плеть и прошелся ею по спине и плечам заключенной, которая взвыла.
Вне себя, видя, что с ней обращаются, как со строптивым животным, она распрямилась, с гибкостью ужа соскользнула со своего ложа и, прыгнула к палачу, впилась зубами в его запястье. Тюремщик заревел, как бык на бойне, оторвал молодую женщину от укушенной руки и так толкнул ее, что она покатилась по полу, где и осталась распростертой, полуоглушенная последними ударами плети, которыми он наградил ее, прежде чем убраться…
Она долго лежала, неспособная подняться, ощущая жгучую боль на спине и плечах, пытаясь усмирить обезумевшее сердце.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37