https://wodolei.ru/catalog/sushiteli/Energy/
Я должен идти туда. Но сражения кончатся, я позову тебя, когда мы будем праздновать победу. А до этого, повторяю, тебе не грозит никакая опасность, мое сердце. Однако я оставляю тебе Жосса и самых закаленных моих солдат…Самых закаленных, да, пожалуй, но главным образом самых старых. Тех, кто больше любил греть свои ревматические суставы в караульной комнате, попивая теплое вино, чем сырыми ночами неусыпно стоять на страже на крепостной стене. Самому молодому, их начальнику Николя Барралю, было уже около сорока, а это был возраст очень зрелый в ту пору, когда долгожители были большой редкостью. Правда, был еще один сеньор на этой земле, Бернар де Кальмон д'О и его тридцать монахов; и Арно прекрасно знал, что это были за люди.Итак, он покинул Монсальви заиндевелым утром, гордо восседая на своем боевом вороном коне, и злой ветер плоскогорья развевал его знамя. Мрачное, черное с серебром, оно составляло резкий контраст с яркими, весело раскрашенными флажками, развевавшимися на копьях его рыцарей.С ним были лучшие представители местной знати — все те, кто счел за честь следовать за графом де Монсальви на помощь столице: Рокморели де Кассаниуз, Фабрефоры де Лабессерт, Сермюры, сеньоры де ла Салль и де Вилльмюр, сопровождаемые своим эскортом, преисполненные радостью от того, что идут на войну, как уезжающие на каникулы школьники…Катрин с дозорной галереи замка смотрела, как они уходят под низкими облаками и прорываются сквозь резкий ветер. Ей так ни разу и не пришлось увидеть обернувшегося к ней Арно, чтобы послать ему последнее прости. Она чувствовала, что если бы он мог, то послал бы лошадь в галоп. Ему хотелось поскорее присоединиться к товарищам по оружию, другим королевским капитанам, Ла Иру, Ксантраю, Шабанну, всем этим людям, для которых жизнь только тогда имела ценность, когда она проходила в смертельной опасности, в победах. Эти люди ткали между Катрин и ее мужем плотный ковер из стали и крови, где яркие фигуры поднимались на золоте, горящем утром победы, и лазури королевских знамен, встающих напротив черных линий врагов. Были еще долгие годы братства, общих воспоминаний, радостных и трагических, полученные вместе раны, кровь из которых, смешиваясь в единое целое в тазу цирюльника, орошает все ту же примятую траву.Жизнь мужчин и среди мужчин! Жизнь, принадлежащая только им и где любая женщина, даже самая любимая, всегда будет только незваной гостьей!«Его друзья ему по сердцу больше, чем я», — подумала она тогда.Тем не менее ночью, предшествовавшей отъезду, его любовь граничила с неистовством. Он овладевал ею снова и снова до тех пор, пока наконец не был вынужден сорвать взмокшие простыни, обнажив нежное покорное тело. Никогда еще Катрин не знала его таким, не испытывала радости, такой огромной и такой опустошающей. Но в этой пронзительной радости странная мысль вдруг зародилась в мозгу Катрин, и, когда наконец монастырский колокол зазвонил заутреню и муж упал рядом с ней, задыхаясь и готовый, как обессиленный пловец, пойти на дно самого глубокого сна, она съежилась около него и, прижавшись губами к его мускулистой груди, прошептала:— Ты никогда меня еще так не любил… Почему?Уже сквозь туман сна он спокойно ответил:— Потому что я этого желал… и чтобы ты не забыла меня, когда я буду далеко…Больше он не сказал ни слова и уснул, крепко сжимая в кулаке влажную руку жены, как если бы боялся, что она удалится от него хотя бы на мгновение. И Катрин поняла, что не ошиблась. Он решил очень просто: лучший способ — дать молодой жене забыть мужа — это заполнить долгое время своего отсутствия недомоганиями ожидаемого материнства. В общем, чисто мужское умозаключение и совершенно в духе ревнивого мужа. И в теплом мраке галереи на куртинах Куртина (куртин) — часть укрепленной стены между двумя стенами. — Примеч. пер.
Катрин улыбнулась.Но эта безумная и последняя ночь прошла безрезультатно. И вот сейчас, когда опасность, в которую Арно не верил — этот человек никогда не умел опасаться друзей, — обрушилась на Монсальви, Катрин была довольна, что эгоистичный и нежный макиавеллизм ее супруга провалился. Господи, что бы она делала с недомоганиями во время беременности тогда, когда ей надо было играть роль воинственной героини?Небрежным машинальным жестом Катрин прогнала сожаления, как назойливых мух. Не думая больше об этом, она пересекла барбакан Барбакан (барбакана) — с арабского barbak — khaneh, стена перед дверью. Наружное, сравнительно невысокое укрепление с башням у рва перед мостом. В нем размещали караульные помещения и склад, оно предохраняло основной подъемный мост с решеткой. — Примеч.
замка, и ей сразу бросилось в глаза царившее там оживление.Двор жужжал, как майский улей. Повсюду носились служанки; одни несли из умывальников корзины с мокрым бельем, другие везли на тележках тазы с водой, кувшины с растительным маслом и ставили их у пылающих костров, которые разжигались на крепостной стене слугами под присмотром Сатурнена, старого бальи. В одном из углов были заняты своим делом кузнец и оружейник, исторгая из наковальни искры и скрежет. Но на полпути между жилыми и кухонными помещениями, у печи, из которой женщины вынимал» дымящийся и покрытый золотой корочкой круглый хлеб, Катрин заметила Сару. Она, сложив руки на животе, покрытом белым передником, верховодила над этим беспорядком, такая же спокойная, как если бы этот день ничем не отличался от остальных. Жест ее руки и улыбка, обращенные издали к госпоже, были совершенно обычными, ни более быстрыми, ни более скованными. И все же еще до того, как Катрин успела отдать первый приказ, весь замок уже начал приготовления к военным действиям.Впервые со времени строительства замку предстояло испытать неприятельский огонь. Не прошло и года с тех пор, как он был завершен. Монсальви выстроили его на месте старой крепости Пью-де-л'Арбр, разрушенной ранее по приказу короля; на строительство пошли значительные суммы, вносимые ежегодно их другом, торговцем Жаком Кером Жак Кер (около 1395 — 1456) — французский купец, финансист, государственный деятель. — Примеч. пер.
которому в трудный момент Катрин внезапно решила подарить самую роскошную свою драгоценность — знаменитый черный алмаз, находившийся теперь в сокровищнице Нотр-Дам в Пью-де-Велэ.Замок построили у южных ворот, оперев на крестьянскую стену. В своей величественной суровости, с мощными куртинами из серого гранита, щедро снабженный дубовыми галереями, с высоким квадратным донжоном Донжон — главная, самая большая башня была жилищем сеньора и одновременно несла оборону
, с тонкими угловатыми башенками и выступающими высокими лепными окнами нового жилья, с кружевом позолоченного флюгера, с семью остроконечными башнями, укрепляющими стену, он напоминал одного из сказочных драконов, лежащих у входа в глубокие пещеры и стерегущих сокровища. Но сможет ли он в наступивший час осады выдержать огонь врага, удары камнеметов, катапульт или любых других военных машин, подвешенных к стенам?Совсем недавно, огибая лесок, Катрин почти столкнулась с волками Жеводана, сеющими вокруг смерть. Она не успела определить их силы, ей оставалось только повернуть лошадь и спасаться бегством, когда по их крику поняла, что обнаружена. Жосс, следовавший за ней, тоже ничего не успел рассмотреть. Кто мог знать, что за груз везли с собой Апшье? Катрин боялась за свой замок так же, как за своих людей. Он был немного и ее произведением.Именно она заложила первый камень, обсуждала план с аббатом Бернаром и с братом — архитектором аббатства в то время, когда никто в Монсальви, и она в том числе, и не надеялся снова увидеть мессира Арно в этом презренном мире.Она хотела видеть его неприступным, но для этого следовало бы его построить на отвесной скале, и тогда лучшей его стражей были бы головокружительная высота и одиночество. Но она прежде всего думала о сохранности города и аббатства, принеся в жертву собственную безопасность, заключенный таким образом в крепостные стены, замок Монсальви имел свои недостатки, знакомые его владелице. Худшим из них была постоянная опасность предательства. Конечно, Катрин полностью доверяла своим двадцати пяти солдатам и их командиру Николя Барралю. Но кто бы мог поручиться, что среди одиннадцати сотен душ, живущих в городе, не найдется одна достаточно низкая, чтобы поддаться искушению тридцати сребреников Иуды? Один случай уже был — Жерве Мальфра, которого она приказала выгнать кнутом за пределы города оттого, что ей претило отдать приказ о повешении, и который присоединился к Беро д'Апшье.Действительно, глупое великодушие, и оно вывело бы из себя Арно, узнай он об этом. Ведь Жерве Мальфра сто раз заслуживал веревки. Это был вор, хитрый как лиса умевший с одинаковой легкостью прокрадываться в курятники и в девичью постель. Он обкрадывал отцов, брюхатил девиц, но — странное дело! — если первые приходили в бешенство и грозились содрать с него шкуру, то ни одна из девиц никогда не жаловалась. Можно было подумать, что они рады своему несчастью, несмотря на покрывший их позор.Но последняя, милая крошка Бертиль, дочь Мартена, ткача, не перенесла своего позора, и однажды утром ее выловили из Трюеры, бледную и холодную. И, несмотря на горе матери, несмотря на мольбы Катрин, ее не смогли похоронить на освященной земле. Она нашла покой у дороги. Единственное утешение, которое владелица замка могла дать родителям, — это вырыть узкую могилу у часовни Реклюс, у старого разрушенного жилища отшельника, где когда-то приговоренный к епитимье монах нес свое наказание. Вся деревня оплакивала Бертиль. Говорили, что в объятия смерти ее толкнула боль, боль любви, которую злодей Жерве всадил ей в сердце, как арбалетный наконечник, а после бросил ради другой юбки. Говорили даже, что на самоубийство толкнул ее он, потому что был жесток и любил женские страдания. Говорили…сколько всего говорили! Столько всего, что никогда нельзя было доказать.И все же, когда люди Монсальви заполнили двор замка, потрясая вилами и косами и требуя смерти Жерве, Катрин приказала арестовать его и не спускать с него глаз. Но объявить смертный приговор и соорудить виселицу было выше ее сил. Она довольствовалась тем, что приговорила Жерве к ударам кнута и приказала вышвырнуть его вечером с наступлением темноты на снег, отдав на суд Бога и на милость волков.Поступая таким образом, она знала, что обижает Мартена, отца Бертиль, требовавшего отдать ему соблазнителя. Но как ему объяснить ужас, который она испытывает от приступов народного бешенства? Пришлось бы рассказать о событиях, давно прошедших, когда в день гнева парижский народ повесил ее собственного отца Гоше Легуа на вывеске его лавки.Аббат Бернар ее одобрил:— Вы не смогли бы убить человека, — сказал он ей в утешение. И добавил:— Если Бог захочет, чтобы он умер, он умрет этой ночью, убитый холодом, голодом или диким зверем. Вы были мудры, отдав его Божьему суду. Я скажу об этом Мартену.Но Жерве не умер, и теперь Катрин укоряла себя за милосердие, которое она расценивала как излишнюю чувствительность. Покарай она этого мерзавца, ее город, дом и ее близкие не подвергались бы сейчас смертельной опасности. Она была недалека от мысли, что Божий суд имеет свои слабые стороны, и не понимала, по какой причине должна за это расплачиваться. Со вздохом Катрин тронула лошадь и пересекла главный двор замка.В воздухе стоял страшный шум от звона оружия, ударов молотков и гула огня, и замок напоминал хорошо выдрессированного огромного сторожевого пса, готового к смертельной схватке. Набат все еще звонил: небо было черным.Катрин присоединилась к Саре, отчитывавшей напуганных девушек с кухни.— Можно подумать, — ворчала цыганка, — что через час их уже изнасилуют! Набат звонил всего три минуты, а шестеро из них уже спрятались под кровати! Эй, Гаспард, чем смотреть на небо так, будто оно тебе сейчас упадет на голову, ступай-ка лучше в сарай и скажи, чтобы подготовили для беженцев свежее сено. Вот уже первые подходят!Девушка исчезла, подняв вихрь своей голубой юбкой. В ворота въезжала старая телега со сплошными колесами, в которую был запряжен бык. В ней сидели ребятишки вокруг немой от ужаса матери. Сара сделала движение, чтобы подойти к ним. Катрин ее удержала:— Где дети?— Они уложены. С ними Донасьена, и ты хорошо сделать, если к ним присоединишься. У тебя лицо человека, увидевшего Дьявола.— Так я его и видела. У него было сто ревущих голов в касках, тысяча рук, опускавших топоры с одинаковым равнодушием на все, будь то живые тела или деревянные двери, и кидавших факелы в дома, из которых они вытаскивали жителей, швыряя их в грязь, чтобы потом зарезать как баранов.Черные глаза Сары, придававшие ей несколько демонический вид, внимательно оглядели Катрин.. — Что ты будешь делать?Катрин пожала плечами.— Сопротивляться, конечно! Аббат уже собирается нам помочь. — И с наивной гордостью, более сильной, чем страх добавила:— И пример должна подать я, потому что я — госпожа де Монсальви! Занимайся беженцами, я же отправлюсь к воротам Орийяка, посмотреть, как там идут дела. Наступает ночь, и наемники с вечера не станут осаждать замок. Они не найдут дороги. Но они должны были уже обосноваться на плато.Развернув лошадь, Катрин пустилась обратно. Продвигаться приходилось медленно, так как ее окружал поток бегущих крестьян. У всех на лицах был написан ужас. Каждый, или почти каждый, уже пережил четыре года назад нашествие наемников Валетты, наместника кастильца Родриго де Вилла-Андрадо. Одни подверглись пытке, другие видели, как скончались под пыткой их близкие.В ушах тех, кто остался в живых, еще стояли крики страдания и предсмертной агонии.На ходу они молились, останавливаясь только для того, чтобы приветствовать Катрин и попросить ее покровительства. К каждому она обращала слова надежды и приветствия. Видя ее спокойной и уверенной, люди успокаивались, страх их становился менее гнетущим.
1 2 3 4 5 6 7 8
Катрин улыбнулась.Но эта безумная и последняя ночь прошла безрезультатно. И вот сейчас, когда опасность, в которую Арно не верил — этот человек никогда не умел опасаться друзей, — обрушилась на Монсальви, Катрин была довольна, что эгоистичный и нежный макиавеллизм ее супруга провалился. Господи, что бы она делала с недомоганиями во время беременности тогда, когда ей надо было играть роль воинственной героини?Небрежным машинальным жестом Катрин прогнала сожаления, как назойливых мух. Не думая больше об этом, она пересекла барбакан Барбакан (барбакана) — с арабского barbak — khaneh, стена перед дверью. Наружное, сравнительно невысокое укрепление с башням у рва перед мостом. В нем размещали караульные помещения и склад, оно предохраняло основной подъемный мост с решеткой. — Примеч.
замка, и ей сразу бросилось в глаза царившее там оживление.Двор жужжал, как майский улей. Повсюду носились служанки; одни несли из умывальников корзины с мокрым бельем, другие везли на тележках тазы с водой, кувшины с растительным маслом и ставили их у пылающих костров, которые разжигались на крепостной стене слугами под присмотром Сатурнена, старого бальи. В одном из углов были заняты своим делом кузнец и оружейник, исторгая из наковальни искры и скрежет. Но на полпути между жилыми и кухонными помещениями, у печи, из которой женщины вынимал» дымящийся и покрытый золотой корочкой круглый хлеб, Катрин заметила Сару. Она, сложив руки на животе, покрытом белым передником, верховодила над этим беспорядком, такая же спокойная, как если бы этот день ничем не отличался от остальных. Жест ее руки и улыбка, обращенные издали к госпоже, были совершенно обычными, ни более быстрыми, ни более скованными. И все же еще до того, как Катрин успела отдать первый приказ, весь замок уже начал приготовления к военным действиям.Впервые со времени строительства замку предстояло испытать неприятельский огонь. Не прошло и года с тех пор, как он был завершен. Монсальви выстроили его на месте старой крепости Пью-де-л'Арбр, разрушенной ранее по приказу короля; на строительство пошли значительные суммы, вносимые ежегодно их другом, торговцем Жаком Кером Жак Кер (около 1395 — 1456) — французский купец, финансист, государственный деятель. — Примеч. пер.
которому в трудный момент Катрин внезапно решила подарить самую роскошную свою драгоценность — знаменитый черный алмаз, находившийся теперь в сокровищнице Нотр-Дам в Пью-де-Велэ.Замок построили у южных ворот, оперев на крестьянскую стену. В своей величественной суровости, с мощными куртинами из серого гранита, щедро снабженный дубовыми галереями, с высоким квадратным донжоном Донжон — главная, самая большая башня была жилищем сеньора и одновременно несла оборону
, с тонкими угловатыми башенками и выступающими высокими лепными окнами нового жилья, с кружевом позолоченного флюгера, с семью остроконечными башнями, укрепляющими стену, он напоминал одного из сказочных драконов, лежащих у входа в глубокие пещеры и стерегущих сокровища. Но сможет ли он в наступивший час осады выдержать огонь врага, удары камнеметов, катапульт или любых других военных машин, подвешенных к стенам?Совсем недавно, огибая лесок, Катрин почти столкнулась с волками Жеводана, сеющими вокруг смерть. Она не успела определить их силы, ей оставалось только повернуть лошадь и спасаться бегством, когда по их крику поняла, что обнаружена. Жосс, следовавший за ней, тоже ничего не успел рассмотреть. Кто мог знать, что за груз везли с собой Апшье? Катрин боялась за свой замок так же, как за своих людей. Он был немного и ее произведением.Именно она заложила первый камень, обсуждала план с аббатом Бернаром и с братом — архитектором аббатства в то время, когда никто в Монсальви, и она в том числе, и не надеялся снова увидеть мессира Арно в этом презренном мире.Она хотела видеть его неприступным, но для этого следовало бы его построить на отвесной скале, и тогда лучшей его стражей были бы головокружительная высота и одиночество. Но она прежде всего думала о сохранности города и аббатства, принеся в жертву собственную безопасность, заключенный таким образом в крепостные стены, замок Монсальви имел свои недостатки, знакомые его владелице. Худшим из них была постоянная опасность предательства. Конечно, Катрин полностью доверяла своим двадцати пяти солдатам и их командиру Николя Барралю. Но кто бы мог поручиться, что среди одиннадцати сотен душ, живущих в городе, не найдется одна достаточно низкая, чтобы поддаться искушению тридцати сребреников Иуды? Один случай уже был — Жерве Мальфра, которого она приказала выгнать кнутом за пределы города оттого, что ей претило отдать приказ о повешении, и который присоединился к Беро д'Апшье.Действительно, глупое великодушие, и оно вывело бы из себя Арно, узнай он об этом. Ведь Жерве Мальфра сто раз заслуживал веревки. Это был вор, хитрый как лиса умевший с одинаковой легкостью прокрадываться в курятники и в девичью постель. Он обкрадывал отцов, брюхатил девиц, но — странное дело! — если первые приходили в бешенство и грозились содрать с него шкуру, то ни одна из девиц никогда не жаловалась. Можно было подумать, что они рады своему несчастью, несмотря на покрывший их позор.Но последняя, милая крошка Бертиль, дочь Мартена, ткача, не перенесла своего позора, и однажды утром ее выловили из Трюеры, бледную и холодную. И, несмотря на горе матери, несмотря на мольбы Катрин, ее не смогли похоронить на освященной земле. Она нашла покой у дороги. Единственное утешение, которое владелица замка могла дать родителям, — это вырыть узкую могилу у часовни Реклюс, у старого разрушенного жилища отшельника, где когда-то приговоренный к епитимье монах нес свое наказание. Вся деревня оплакивала Бертиль. Говорили, что в объятия смерти ее толкнула боль, боль любви, которую злодей Жерве всадил ей в сердце, как арбалетный наконечник, а после бросил ради другой юбки. Говорили даже, что на самоубийство толкнул ее он, потому что был жесток и любил женские страдания. Говорили…сколько всего говорили! Столько всего, что никогда нельзя было доказать.И все же, когда люди Монсальви заполнили двор замка, потрясая вилами и косами и требуя смерти Жерве, Катрин приказала арестовать его и не спускать с него глаз. Но объявить смертный приговор и соорудить виселицу было выше ее сил. Она довольствовалась тем, что приговорила Жерве к ударам кнута и приказала вышвырнуть его вечером с наступлением темноты на снег, отдав на суд Бога и на милость волков.Поступая таким образом, она знала, что обижает Мартена, отца Бертиль, требовавшего отдать ему соблазнителя. Но как ему объяснить ужас, который она испытывает от приступов народного бешенства? Пришлось бы рассказать о событиях, давно прошедших, когда в день гнева парижский народ повесил ее собственного отца Гоше Легуа на вывеске его лавки.Аббат Бернар ее одобрил:— Вы не смогли бы убить человека, — сказал он ей в утешение. И добавил:— Если Бог захочет, чтобы он умер, он умрет этой ночью, убитый холодом, голодом или диким зверем. Вы были мудры, отдав его Божьему суду. Я скажу об этом Мартену.Но Жерве не умер, и теперь Катрин укоряла себя за милосердие, которое она расценивала как излишнюю чувствительность. Покарай она этого мерзавца, ее город, дом и ее близкие не подвергались бы сейчас смертельной опасности. Она была недалека от мысли, что Божий суд имеет свои слабые стороны, и не понимала, по какой причине должна за это расплачиваться. Со вздохом Катрин тронула лошадь и пересекла главный двор замка.В воздухе стоял страшный шум от звона оружия, ударов молотков и гула огня, и замок напоминал хорошо выдрессированного огромного сторожевого пса, готового к смертельной схватке. Набат все еще звонил: небо было черным.Катрин присоединилась к Саре, отчитывавшей напуганных девушек с кухни.— Можно подумать, — ворчала цыганка, — что через час их уже изнасилуют! Набат звонил всего три минуты, а шестеро из них уже спрятались под кровати! Эй, Гаспард, чем смотреть на небо так, будто оно тебе сейчас упадет на голову, ступай-ка лучше в сарай и скажи, чтобы подготовили для беженцев свежее сено. Вот уже первые подходят!Девушка исчезла, подняв вихрь своей голубой юбкой. В ворота въезжала старая телега со сплошными колесами, в которую был запряжен бык. В ней сидели ребятишки вокруг немой от ужаса матери. Сара сделала движение, чтобы подойти к ним. Катрин ее удержала:— Где дети?— Они уложены. С ними Донасьена, и ты хорошо сделать, если к ним присоединишься. У тебя лицо человека, увидевшего Дьявола.— Так я его и видела. У него было сто ревущих голов в касках, тысяча рук, опускавших топоры с одинаковым равнодушием на все, будь то живые тела или деревянные двери, и кидавших факелы в дома, из которых они вытаскивали жителей, швыряя их в грязь, чтобы потом зарезать как баранов.Черные глаза Сары, придававшие ей несколько демонический вид, внимательно оглядели Катрин.. — Что ты будешь делать?Катрин пожала плечами.— Сопротивляться, конечно! Аббат уже собирается нам помочь. — И с наивной гордостью, более сильной, чем страх добавила:— И пример должна подать я, потому что я — госпожа де Монсальви! Занимайся беженцами, я же отправлюсь к воротам Орийяка, посмотреть, как там идут дела. Наступает ночь, и наемники с вечера не станут осаждать замок. Они не найдут дороги. Но они должны были уже обосноваться на плато.Развернув лошадь, Катрин пустилась обратно. Продвигаться приходилось медленно, так как ее окружал поток бегущих крестьян. У всех на лицах был написан ужас. Каждый, или почти каждый, уже пережил четыре года назад нашествие наемников Валетты, наместника кастильца Родриго де Вилла-Андрадо. Одни подверглись пытке, другие видели, как скончались под пыткой их близкие.В ушах тех, кто остался в живых, еще стояли крики страдания и предсмертной агонии.На ходу они молились, останавливаясь только для того, чтобы приветствовать Катрин и попросить ее покровительства. К каждому она обращала слова надежды и приветствия. Видя ее спокойной и уверенной, люди успокаивались, страх их становился менее гнетущим.
1 2 3 4 5 6 7 8