Понго и два матроса тоже стреляли. — Ближе! Попытаемся спасти тех двоих…— Мы сейчас перевернемся, хозяин, — отважился заметить один из гребцов. — Мерзкие твари здесь так и кишат.— Не обращайте внимания! Скорее! — горячился Жиль.Отбросив пустой мушкет и перегнувшись через борт, он рубил акул саблей, стараясь пробиться к тому месту, где исчезли черный исполин и девушка. Красная от крови вода вокруг шлюпки понемногу успокаивалась: вероятно, морские хищники ушли в глубину, чтобы закончить трапезу.То там, то здесь всплывали куски человеческой плоти: их сразу заглатывала прожорливая пасть.Невозможно было что-либо разглядеть в глубине, тем более представить себе, что под водой может уцелеть хоть один человек.Язвительный смех заставил Жиля поднять голову. Теперь он хорошо рассмотрел капитана «Санта-Энграсии» и решил для себя, что в его внешности не было ничего устрашающего, хотя именно по приказу этого человека в то утро казнили стольких людей. Загорелый, небольшого роста, лицо удлиненное — такие часто изображал на своих полотнах Эль Греко — худые руки скрыты роскошным красным камзолом, расшитым золотом; черные прямые и блестящие волосы отсвечивали, как озеро в лунную ночь, закрученные кверху усы вздымались над четкой линией губ, сверкали белоснежные зубы. На пальцах и на эфесе сабли поблескивали драгоценные камни.— Боюсь, что вы вернетесь с охоты с пустыми руками, мой дорогой, — крикнул он Жилю. — Этих тварей не так-то легко поймать.— Если бы мы были на суше, — воскликнул разъяренный бретонец, — я с большим удовольствием отрезал бы вам оба уха. Тогда бы вы не стали говорить, что я вернулся с пустыми руками. Хотя, сказать по правде, вам далеко до тех отважных быков, чьи уши служат наградой тореадору.— Потерпите! Если Богу будет угодно, мы еще встретимся. А пока привет от дона Эстебана Кордоба де Кесада! И до скорой встречи…Ветер усилился, и на «Санта-Энграсии» стали готовиться в путь. Кипевшему от гнева Жилю на мгновение пришла в голову мысль скомандовать «Кречету» открыть огонь по злополучному судну, но он вовремя спохватился: первыми жертвами станут несчастные негры, запертые в трюме.Он уже распорядился повернуть назад, как вдруг Понго шепнул ему:— Смотри туда! Живое!За кормой шлюпки в нескольких кабельтовых, на полпути к коричневому с золотом борту «Кречета» на поверхности моря показалось длинное черное тело, потом волна накрыла его, лишь взметнулась рука в немом трагическом призыве о помощи. По приказу Турнемина шлюпка рванулась вперед: акулы еще были здесь. Зловещие плавники устремились к новой жертве, но лодка их опередила.— Это большой негр, — сказал Понго; он так свесился за борт, что в любой момент мог упасть в воду. — Он еще жить, но раненый.Это действительно был тот самый чернокожий гигант. Слабыми движениями он пытался удержаться на поверхности, но все больше и больше терял силы. Вода вокруг него окрашивалась кровью и притягивала акул.— Пока не поздно, надо поднять его в шлюпку, — распорядился Жиль.С помощью Понго и двух крепких гребцов ему удалось вытащить неподвижное тело из воды: негр занимал большую половину лодки и лежал на дне как груда мокрого белья. Он был могучего телосложения, и гребцы рассматривали его с суеверным страхом. Один из матросов даже сказал:— Послушайте, а правильно ли мы сделали, что вытащили такого детину? Может, лучше отправить его назад, к акулам…Рана на бедре чернокожего кровоточила. Жиль разорвал свою рубашку, бросил ее Понго; тот тщетно пытался остановить кровотечение.— Сделай из нее тампон и сильно прижми к ране. А вы гребите к кораблю. Если кто-нибудь захочет увидеть, как этого парня раздирают акулы, пусть сам попробует бросить его в воду; но запомните, я тут же отправлю его вдогонку…«Санта-Энграсия», подгоняемая усилившимся ветром, была уже далеко; капитан Малавуан со смешанным чувством изумления и восхищения разглядывал лежащее у его ног тело спасенного, который еще не пришел в сознание.— Никогда не доводилось встречаться с таким человеческим экземпляром, — заявил он после минутного размышления. — Вы выудили настоящего Атланта, шевалье. На рынке в Кал-Франсе, в Порт-о-Пренсе или в любом другом карибском порту за него отвалят целое состояние. Ваш испанец — настоящий болван, что расстался с ним, я уже не говорю о скованной девушке, которая была чертовски хороша.— Этот бедняга его не спрашивал, он сам прыгнул в воду. Попробуем его подлечить и спасти. Посмотрите-ка как следует рану, я распоряжусь перенести его в гамак.— Согласен, останется только починить кандалы, — пробурчал капитан, перебирая обрывки разорванных цепей на запястьях туземца. — Он так лихо с ними расправился…— Надо не чинить, а совсем снять эти безобразные кандалы и железный ошейник. Если мужчина отважился броситься в кишащую акулами воду, чтобы спасти любимую женщину — а на такой поступок его могла толкнуть только страсть — он, безусловно, заслуживает права быть свободным…— В принципе я с вами согласен. А не разнесет он в щепки наш корабль?— Сейчас у него сил не хватит. А вообще, конечно, за ним надо присматривать, нельзя подходить к нему близко без оружия, пока не станут ясными его намерения.— Понго заботиться это! — объявил индеец.Стоя на коленях перед негром, он снимал временную повязку, сделанную из рубашки Жиля, чтобы капитан осмотрел рану.Теперь она почти не кровоточила, но видно было, что чернокожий потерял много крови: кожа на спине, еще недавно отливавшая матовым блеском черного дерева, несмотря на незатянувшиеся рубцы от ударов кнутом, теперь приобретала странный сероватый оттенок. Капитан покачал головой.— Ему повезло. Артерия не задета. Надо прижечь рану. Разогревайте смолу.Понго возразил:— Капитан жечь рана?— Конечно. Это единственный способ остановить кровь.— Может так, но ожог плохо. Может сделать много плохо, чем рана. Мы никогда не делать так.— Но что-то все же надо приложить. — Настойчивость Понго явно задела Малавуана.— Мочить травы вино или масло. Понго иметь травы в медицинская сумка.Громкий стук в дверь коридора, ведущего к каютам, прервал их спор: Жюдит требовала ей открыть. Капитан Малавуан почесал в затылке.— Выпустить вашу жену, месье? — спросил он.— Что? Вы ее заперли?— Я запер всех женщин. Подумал, что происходящее на «Санта-Энграсии» — зрелище не для дам. Слава Богу, каюта госпожи де Турнемин находится по правому борту.— Вы правильно поступили, капитан, теперь можете открыть.— Но… этот детина — тоже не для женских глаз. Он же совершенно голый.Жиль рассмеялся.— Набросьте кусочек парусины куда надо, это не помешает Понго лечить бедро.Через мгновение Жюдит, в полотняном бело-розовом платье, в большой элегантной соломенной шляпе с повязанным поверх нее розовым шарфом, влетела на палубу, громко возмущаясь, что чуть не задохнулась в каюте. Чтобы заставить ее замолчать. Жиль в двух словах описал, что произошло, и показал «Санта-Энграсию»: корабль держал курс на Флориду и в удалении снова стал казаться чистым и прекрасным, как на рассвете.— Он уходит, да и нам пора в путь. Не обижайтесь на капитана Малавуана: он хотел лишь поберечь ваши нервы. Теперь советую вернуться в каюту, а мы попробуем перенести беднягу в гамак.Во взгляде, обращенном к нему, угадывалась прежняя Жюдит, гордая и всегда готовая бросить вызов судьбе.— Думаете, я буду, как ваша драгоценная Мадалена, валяться в полуобмороке на кушетке?Мать сейчас хлопочет вокруг нее, подносит нашатырь. Я не боюсь ни раненых, ни убитых, да и вонь от вашего невольничьего судна меня тоже не очень трогает. Разрешите вам напомнить, что в «Верхних Саваннах», если не ошибаюсь, на плантациях сотни две рабов. Так что мне придется привыкнуть к неграм, живым или мертвым, здоровым или больным. Чуть раньше, чуть позже, какая разница. Пропустите меня!Жиль отошел, чтобы уступить ей дорогу, проглотив неуместные сейчас возражения. Впервые его жена, говоря о Мадалене, позволила себе столь язвительный тон. Кто как не Фаншон открыла ей, что эта девушка была для него «драгоценной»? Он дал себе обещание в дальнейшем вести себя осторожней. Легкой танцующей походкой Жюдит подошла к Понго, встала рядом с ним на колени, не боясь запачкать чистое платье, и забрала у него тампон из корпии, смоченный ореховым маслом, которым он собирался очистить рану.— Идите готовить повязку, Понго, — посоветовала она, — с этим я управлюсь сама. А потом попробуем привести беднягу в чувство, если кто-нибудь из этих господ соблаговолит принести рома или любого другого вина…Понго медленно поднялся, не спуская глаз с женщины, стоящей на коленях. Потом, оглянувшись, перевел взгляд на Жиля и, улыбаясь, прошептал, проходя мимо:— Огненный Цветок может быть хорошая скво, а не только тяжелый груз. Как думаешь?Жиль пожал плечами и подошел к жене: она закончила перевязку, и капитан протянул ей флягу с ромом. Турнемин приподнял чернокожего гиганта за плечи, а Жюдит поднесла к посиневшим губам негра сосуд с янтарной жидкостью. Ром потек по подбородку, потом попал в рот, и, как по волшебству, спасенный пришел в себя. Он поперхнулся, закашлялся, потом начал глотать и, наконец, открыл большие мутные глаза с красными прожилками. Выхлебав добрую половину фляги, он перестал пить и в золотисто-розовой пелене увидел Жюдит; она улыбнулась, заметив, что раненый вернулся к жизни.— Ну, довольно, — сказала женщина, возвращая флягу капитану. — Хорошо бы его покормить.Потом встала, одернула розовую юбку и удалилась. Негр, словно зачарованный, смотрел ей вслед и тоже попытался встать. Но он потерял много крови и не смог подняться, хотя совсем недавно поражал всех своей силой. Застонав от боли, он повалился на палубу и совсем не сопротивлялся, когда Понго и три матроса перетаскивали его в более удобное место. Жиль последовал за ними.Гигант-дикарь, не пожалевший жизни ради женщины, возбуждал его любопытство и притягивал, и, когда негра устроили на постели из двух соломенных тюфяков, простыни, одеяла и подушки — ни один гамак не вмещал такую тушу, Жиль попытался заговорить с ним.— Думаю, ты скоро поправишься, — сказал он. — Тебе некого бояться на нашем судне, мы не торгуем рабами. Подлечим тебя, как сможем.Исполин вновь закрыл глаза: по его неподвижному, словно вырубленному из базальта, лицу трудно было определить, понял он Жиля или нет.Турнемин повторил свои слова по-английски, потом по-испански, но безуспешно.— Боюсь, вы зря теряете время, — сказал появившийся в каюте капитан Малавуан. — Вряд ли он понимает хоть один язык христиан. Судя по его внешности, он из Конго, а может, из племени бамбара с Нигера или арада с Невольничьего Берега. Во всяком случае, он попал сюда прямо из глухой деревни, затерянной в джунглях, где никто не говорит на языке белых. Попробуем-ка по-арабски.Жиль очень удивился, когда Малавуан перевел его слова на язык Пророка, а потом, для очистки совести, и на португальский, но негр по-прежнему не отвечал.— Он нужно спать! — заговорил Понго. — Моя дать, что нужно.Турнемин и капитан не стали мешать индейцу и вместе вышли на палубу. Поднялся ветер, корабль на всех парусах шел на юг, волны бились о борт.Жиль подставил лицо ласковому бризу, радуясь, словно увидел утренний свет после полной кошмаров ночи. Он был счастлив, что спас негра, — про себя уже окрестил его Моисеем, поскольку поговорить с ним и узнать его настоящее имя не удавалось. В том, что невольник остался жив. Жиль видел хороший знак; ему, считавшему себя борцом за свободу, предстояло вскоре вступить во владение плантацией, на которой трудились и наверняка страдали сотни две рабов — братьев по крови спасенного им гиганта.И когда Малавуан спросил его:— Что вы собираетесь с ним делать? Не повезете же назад в Африку? На Санто-Доминго придется решать: либо продать его, либо оставить.Жиль искренне ответил:— А почему бы не дать ему возможность жить, как он сам захочет?— Потому, что на Санто-Доминго это невозможно. Конечно, случается, рабов отпускают на волю, но только тех, кто уже получил кое-какое воспитание, образование. Этот же бедолага попал сюда прямо из джунглей, не говорит ни на одном нормальном языке, как только он окажется в Кап-Франсе, сразу же попадет в лапы какого-нибудь торговца «черным товаром». Не хотите продать, так оставьте у себя. В «Верхних Саваннах» для него найдется дело.— А если он не захочет работать на плантации? Я не буду заставлять негра за свое спасение гнуть на меня спину. А может, вы захватите его с собой, когда «Кречет» отправится в Африку? — хитро улыбнулся Жиль, наблюдая не без удовольствия, как багровеет от возмущения обветренное лицо капитана.Турнемин ждал взрыва и дождался.— Шевалье, — воскликнул Малавуан, — хоть я намного старше, но очень вас уважаю. Позволю себе добавить: я привязан к вам. Хотел бы иметь такого сына… Но стать плантатором при ваших идеалах, от которых за версту несет гуманистическим учением Жан-Жака Руссо, — все равно, что совать голову в петлю. Лучше уж заберите доход от плантации, возвращайтесь в Бретань, купите там поместье и проповедуйте гуманизм среди своих крестьян: они хоть что-то в этом поймут. И то я не уверен… Но говорить о свободе с дикарями — чистейшее безрассудство: они же словно малые дети. Обращаться с ними по-человечески — да, согласен, но не вздумайте читать им знаменитую Декларацию прав человека, произведенную на свет американцами; по мне, так они сами еще от нее наплачутся. Хорошо, если негры просто сочтут вас ненормальным, а то еще и прихлопнут…Переведя дух после столь непривычно длинной для себя речи, Малавуан вздохнул, взял бутылку рома, которая всегда была у него под рукой, и хорошенько хлебнул.Жиль подождал, пока он утолит жажду, а потом сказал:— Капитан, для человека, который так уважает общественное мнение, вы действуете порой весьма неожиданно, даже для тех, кто вас хорошо знает. Ответьте мне, к примеру, откуда у вас черный пиратский флаг, так внезапно оказавшийся на нашей мачте? Кстати, не пора ли его спустить?И правда, они совсем забыли про полотнище с черепом и костями, которое вызывающе развевалось на фоне синего неба.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54