Пока Друз, Серторий, Секст Цезарь и даже этот парень Сило лежали в поле, ожидая смерти, он бежал через реку, будто шавка, которую пнули ногой, и желал одного – выжить. Естественно, об этом он никогда не рассказывал даже отцу; это была его тайна. Каждый день, встречая Друза, он хотел понять, подозревает ли тот, что его друг струсил в бою.
Его жена, Ливия Друза, была в своей комнате с маленькой дочкой на коленях, – Ливия только что покормила крошку грудью. Как обычно, его встретили улыбкой. Улыбка должна бы согреть, подбодрить его. Но не получалось: глаза Ливий не улыбались никогда и оставались холодны. Слушая мужа или обращаясь к нему, она не смотрела ему прямо в глаза. Тем не менее ни один мужчина не был осчастливлен супругою более приятной и любезной. Она никогда не сказывалась слишком усталой или нездоровой, чтобы принять его, никогда не отказывалась выполнять в постели любые его запросы. В таких случаях он, конечно же, не мог видеть ее глаз – и не мог точно знать, получает ли она сама хоть каплю удовольствия.
Человек более умный и чуткий менее утомлял бы Ливию Друзу, но Сципион предпочитал действовать сообразно собственным фантазиям. Ему хватало проницательности, чтобы почувствовать неладное, но не хватало соображения, чтобы сделать верные выводы. И уж конечно и на ум не приходило, что жена его не любит. Хотя перед самой женитьбой он был уверен, что не нравится ей. Но мало ли что покажется… Как истинная римлянка может не любить мужа!
Рождение дочери Сервилий, а не сына, разочаровало Сципиона, и он не принимал ребенка всерьез. Он сел и подождал, пока Ливия Друза, помассировав девочке спинку, отдаст ее в руки македонской няни.
– Ты знаешь, что твой брат голосовал за Гая Мария на выборах консула? – спросил он.
Глаза Ливий Друзы расширились: Нет. Ты уверен?
– Он сам сказал сегодня Метеллу Нумидийцу. При мне. Наверно, это все из-за Арозио. Жаль, что враги моего отца не дали замять эту историю.
– Дай время, Квинт Сервилий.
– Со временем становится только хуже, – устало произнес он.
– Ты остаешься обедать?
– Нет, снова ухожу. Иду обедать к Луцию Луцинию Оратору. Марк Ливий тоже будет там.
– А, – сказала Ливия Друза равнодушно.
– Извини, не сказал тебе об этом утром, просто забыл, – сказал муж, вставая. – Ты не против?
– Нет, конечно, – пожала она плечами.
Вообще-то она была против. Но не потому, что соскучилась по мужу. Останься он дома – не пропали бы даром и деньги, потраченные на кухню. Они жили с отцом Сципиона, который вечно жаловался на непомерные хозяйственные расходы и обвинял Ливию Друзу в нерачительности. Ни ему, ни его сыну не приходило в голову загодя предупредить ее о своем отсутствии. Поэтому она каждый день должна быть уверена, что обед готов, даже если мужчины не возвращались к трапезе. А в результате почти нетронутый обед исчезал в желудках довольных этим рабов.
– Домина, я отнесу ребенка назад в детскую? – спросила девушка-македонка.
Ливия Друза, погруженная в мечты, кивнула, даже не взглянув на дочь, которую уносила няня. Она продолжала кормить крошку грудью не ради здоровья малышки, а из-за того, что давая ребенку грудь, не могла зачать снова.
Она не особо заботилась о Сервилий. Каждый раз, глядя на малютку, она видела миниатюрную копию ее отца: короткие ножки, тревожащая мать смуглость, густые черные волосы по спинке, рукам и ногам, копна жестких черных волос на голове, которые спадали на лоб и шею, как шерсть. Ливия Друза не видела в маленькой Сервилий никаких достоинств. Хотя у Сервилий были большие и глубокие черные глаза, ротик, как бутон розы, предвестник будущей красоты.
Восемнадцать месяцев замужества не примирили Ливию Друзу с судьбой, хотя она никогда не смела перечить приказам брата. Ее манеры были совершенны. Даже во время постельных баталий она вела себя безупречно. Никакой страсти! Пожалуй, Сципион-младший даже испугался бы, застони она в экстазе или разбросайся по ложу, наслаждаясь лаской, как это дозволено любовницам. Все, что она делала, она делала с покорностью жены: смирно лежа, не подмахивая бедрами /что так распаляет мужчин/ – и храня холодность. О, это давалось ей трудно! Труднее, чем что-либо другое. Ведь от прикосновений мужа ее тошнило…
В ней не было места даже для жалости к Сципиону-младшему, который ничего не делал, чтобы завоевать любовь жены. Но он был другом ее брата. И теперь она боялась обоих. Оставалась безропотно ждать конца дней своих, не надеясь узнать, что такое настоящая жизнь.
Хуже всего было то, что жила она, как в ссылке. Дом Сервилия Сципиона был на той стороне Палатина, где большой Цирк. Прямо перед ним – ни одного дома, только крутой каменный обрыв. Ливия была лишена даже возможности любоваться с лоджии на балкон другого дома, где мог появиться рыжеволосый Одиссей.
Отец же Сципиона был человек на редкость неприятный. У него даже не было жены, которая делила бы заботы о доме с Ливией Друзой. Ни с ним, ни с его сыном у Ливий не было доверительных отношений, так что она боялась спросить жива жена старшего Сципиона или умерла. Конечно, Сципион-отец мучился с каждым днем все больше и больше из-за своей причастности к провалу под Арозио. Сначала его лишили поста и имущества, затем народный трибун Луций Кассий Лонгин протащил закон, лишивший Сципиона места в Сенате, и все, кому не лень, в глаза звали его изменником. Забившись в свой дом, как в нору, Сципион-отец проводил время, наблюдая за Ливией Друзой и придираясь к ней.
Ливия Друза старалась не давать к этому повода. Но он не унимался. Однажды преследования свекра ее так разозлили, что она вышла на середину перистиля, где никто не мог ее подслушать, и начала громко разговаривать сама с собой. Удивленные рабы собрались у колоннады, шепотом рассуждая, что такое случилось с хозяйкой. Отец тут же вылетел из своего кабинета, опустился по дорожке и набросился на нее:
– Что ты здесь вытворяешь, девчонка?
– Читаю на память песнь об Одиссее.
– Нет! – прорычал свекор. – Ты обращаешь на себя внимание. Слуги говорят: ты сумасшедшая. Если хочешь читать Гомера, делай это там, где люди поймут, что это Гомер. Издеваешься надо мной?
– Нет, пытаюсь убить время.
– Есть способы и получше. Сядь за свой ткацкий станок, спой ребенку… Делай что-нибудь еще, что обычно делают женщины. Давай, давай, иди отсюда!
– Я не знаю, что делают женщины, отец, – сказала она, поднимаясь. – Что делают женщины?
– Сводят мужчин с ума! – ответил он, возвращаясь в кабинет и с треском захлопывая за собой дверь.
– Тогда, вняв совету Сципиона-отца, она взялась ткать – ткать первое из целой серии своих похоронных покрывал. Работая, она громко разговаривала с воображаемым Одиссеем. Вот чары проходят, Одиссея все нет, и она готовит покрывало, чтобы отсрочить день, когда придется выбрать нового мужа. Часто она прерывала свой монолог и сидела, склонив голову, как бы прислушиваясь к чьей-то речи.
На этот раз Сципион-отец послал к ней своего сына: узнать, в чем дело.
– Я тку мое похоронное покрывало, – объяснила она. – И пытаюсь отгадать, когда вернется Одиссей, чтобы меня спасти. Знай, он спасет меня. Когда-нибудь спасет.
Цепио-младший изумился:
– Спасет тебя? О чем ты говоришь, Ливия Друза?
– Я никогда шага не ступала за порог этого дома, – ответила она.
– Что же останавливает тебя?
Такого вопроса она не ожидала. И не могла придумать ничего лучшего, чем сказать, что у нее нет денег.
– Денег? Я дам их тебе, Ливия Друза! Только прекрати раздражать моего отца, – вскричал Сципион, досадуя на обоих. – Иди, куда хочешь! Покупай, что хочешь!
С улыбкой она прошла через комнату и поцеловала мужа в щеку.
– Спасибо, – сказала она искренне и даже обняла его.
Так просто! С вынужденным затворничеством покончено.
ГЛАВА IV
Когда Луций Аппулей Сатурнин был избран народным трибуном, его благодарность Гаю Марию не знала границ. Теперь он может показать себя! Вскоре он нашел и союзников. Один из народных трибунов был клиентом Гая Мария – некий Гай Норбан из Этрурии, имевший значительное состояние, но не имевший сенаторской тоги в силу своего происхождения. Другой – Марк Бебий из рода военных трибунов Бебиев, пользующихся дурной славой взяточников: его при необходимости можно просто купить.
К несчастью на другом конце скамьи трибунов сидели три грозных противника: Луций Аврелий Котта, сын умершего консула Котты, племянник экс-претора Мария Котты, единокровный брат Аврелии, жены юного Гая Юлия Цезаря. И Луций Антистий Регин /ходили слухи, что он клиент консула Квинта Сервилия Сципиона, так что тень позора Сципиона падала и на него/. Третьим был Тит Дидий, человек спокойный и опытный, чья семья корни имела в Кампании; он имел прекрасную репутацию как бесстрашный и дисциплинированный воин.
Остальные народные трибуны искали компромисса, чтобы предотвратить усобицу противоположных сторон. Люди, к которым Скавр обращался как к демагогам, недолюбливали тех, которым Скавр рекомендовал помнить, что они прежде всего сенаторы, а уж потом народные трибуны.
Но не об этом беспокоился Сатурнин. Он получил пост в верхушке коллегии следом за Гаем Норбаном – Гай Марий не зря потратил кучу денег, чтобы купить голоса в их пользу. Необходимо было, чтобы эти двое произвели впечатление, иначе Народное собрание за каких-нибудь три месяца разжует их и выплюнет. Совладать с Народом нелегко, ни один народный трибун не мог удержаться на своем посту более трех месяцев. Трибуны выматывались, как эзоповский заяц, в то время как Сенат, подобно старой черепахе, тащился себе помаленьку и тащился.
– Они только и думают о моих деньжатах, – сказал Сатурнин Главцию на десятый день декабря, когда новая коллегия приступила к работе.
– С чего начнем? – лениво спросил Главций, немного задетый тем, что он старше, чем Сатурнин, но до сих пор не смог пробиться в народные трибуны.
Сатурнин по-волчьи оскалился:
– С земельного закона. Чтобы помочь моему другу и благодетелю Гаю Марию.
Тщательно продумав свою речь, Сатурнин внес на обсуждение закон, распределяющий ager Aficanus insularum, которые год назад Луций Марк сохранил для общего пользования. Теперь следовало разделить эти земли между солдатами Мария: каждому, чья служба в легионе подошла к концу, – по сотне югеров. О, как наслаждался Сатурнин! Крики одобрения из толпы народа, вой оскорбленного Сената, кулак, которым потрясал Луций Котта, речь Гая Норбана в поддержку, сильная и искренняя.
– Вот уж не думал, что так интересно быть народным трибуном, – сказал он позже, за обедом у Главций.
– Да, упирались отцы города ожесточенно, – ухмыльнулся Главция. – Я думал Нумидиец вены прилюдно вспорет с досады!
– Жаль, что он этого не сделал.
Сатурнин лежал на спине, взгляд его скользил по узорам из сажи от ламп и жаровень на потолке, давно ждавшем малярной кисти.
– Только услышали слово "земельный законопроект" – и уже ощетинились, кричат о братьях Гракхах, боятся хоть что-то отдать неимущим.
– Что ж, это действительно внове для римлян.
– Потом возьмутся вопить об огромных наделах – дескать, они в десять раз больше, чем средний надел в Кампании. И даже не знают, что земли этого острова в Малом Сирте не имеют и десятой доли того плодородия, как в худших хозяйствах Кампании, и что дождей там выпадает вдесятеро меньше, чем нужно бы.
– Да, но спор был в основном о том, сколько тысяч новых клиентов появится у Гая Мария. Вот в чем загвоздка! Каждый отставной солдат теперь – потенциальный клиент своего военачальника. Солдату и невдомек, что истинный его благодетель – Сенат, что именно Сенат изыскал земли. Солдат будет благодарен Гаю Марию. Против этого-то и борются избранные.
– Согласен. Но к чему бороться, Гай Сервилий? Лучше ввести закон общий, для всех армий и на будущее; десять югеров хорошей земли каждому, кто отслужил свой срок в легионах. Кажется, пятнадцать лет? Или двадцать? Неважно, под чьим начальником служил, сколько кампаний провел.
Главций рассмеялся с неподдельным восхищением:
– Где твой здравый смысл, Луций Аппулей? Всадники подобный закон отвергнут. Разве они согласятся терять земли, которые могли бы взять в аренду? Что уж говорить о наших сенаторах!
– Если бы земли эти были в Италии, я бы их понял, – сказал Сатурнин. – Но острова у берегов Африки? Ведут себя, как собака, сторожащая дочиста обглоданные кости. По сравнению с миллионами югеров, захваченными Гаем Марием для Рима – это же крохи!
Главция лежал, сложив на груди руки, как выброшенная на берег черепаха складывает ласты. Он снова рассмеялся:
– И тем не менее речь Скавра мне понравилась. Умен, ничего не скажешь. Остальные не стоят и своих одежд. – Он поднял голову и уставился на Сатурнина. – Ты готов к завтрашней схватке в Сенате?
– Думаю, да. Луций Аппулей возвращается в Сенат! На этот раз им не вышвырнуть меня, пока не истечет мой срок! Чтобы сделать это, потребуется согласие тридцати пяти триб. Но трибы не станут этим заниматься. Нравится это отцам города или нет – я возвращаюсь в их священные порталы. Злой, как оса. И, как оса, кусачий.
В Сенат он вошел, как к себе домой. Быстро поклонился принцепсу Скавру и взмахом руки приветствовал сенаторов. Сенат был почти в полном составе – верный признак приближающейся битвы. Результат, подумал он, не будет иметь большого значения. Решится все не здесь… Главное – преподнести пилюлю этим зазнайкам. Нате вам, любезные: опальный квестор перевоплотился в народного трибуна.
– Уже долгое время сфера влияния Рима не ограничивается только Италией, – сказал он. – Все мы помним неприятности, причиненные Риму царем Югуртой! Все мы навеки благодарны старшему консулу Гаю Марию за превосходное – и окончательное – завершение войны в Африке. Но можем ли мы гарантировать будущим поколениям, что и в провинциях будет мир? Сложилась традиция не рушить обычаи неримских народов. Хотя они живут в наших провинциях – они свободны следовать своей религии и защищать свои интересы. При условии, что это не угрожает благополучию Рима.

Это ознакомительный отрывок книги. Данная книга защищена авторским правом. Для получения полной версии книги обратитесь к нашему партнеру - распространителю легального контента "ЛитРес":


1 2 3 4 5 6 7 8 9