Другим тревожащим её обстоятельством является необходимость тратить большие деньги на полицейских. Держа своё заведение в строгости, не вербуя несовершеннолетних, не торгуя наркотиками, не допуская скандалов, она чувствует себя всё время обворовываемой, жертвой несправедливого и подлого вымогательства со стороны полиции, что заставляет её тратить сбережения, предназначенные для будущей жизни в Сан-Гонсало-дос-Кампос, на таких типов, как Живоглот, приносящих в жертву своей похоти собственных дочерей.
Только сегодня этот негодяй был здесь и вымогал у неё деньги, утверждая, что того требует необходимость подготовки к прибытию американских моряков. И угрожал переселением. Если Паулина желает остаться в Пелоуриньо, пусть раскошеливается, хотя, и получив деньги, он твёрдых гарантий дать не может, что сумеет помочь ей. На этот раз, по его словам, распоряжение о переселении исходит от самого губернатора: убрать злачные места из центра города. Его супруга во время избирательной кампании дала обет: если муж будет избран, все увеселительные заведения будут переведены из центра. Живоглот ликовал:
– Вот теперь я посмотрю, как на кандомбле ваш Святой поможет вам с этим справиться. Если кто-то хочет, чтоб ему помог я, пусть платит. Так что готовьтесь, всё это уже на носу.
Дона Паулина де Соуза познакомилась с Терезой Батистой через Аналию, улыбчивую и спокойную девицу, целыми днями распевающую сержипские тоскливые песенки. Поскольку Аналия была родом из Эстансии и постоянно в разговоре упоминала реку Пиауитингу, водопад Кашоэйра-до-Оуро, старый мост, Тереза Батиста подружилась с ней в «Цветке Лотоса». В их разговорах не упоминалось лишь имя доктора Эмилиано Гедеса. Тереза его бережно хранила – как воспоминание о радости и любви.
И вот как-то Аналия, обитательница одного из пансионов экс-королевы карнавала, того самого, где находились её собственные апартаменты, пригласила Терезу к обеду. Потом Тереза стала приходить чаще. Принимая участие в беседах, рассказывая и слушая разные истории, дона Паулина привязалась к девушке с хорошими манерами и интеллигентной речью. Тереза говорила ей о сертане и о городах бразильского севера, рассказывая интересные истории о зверях, людях и привидениях. Одинаково относилась она в своих рассказах и к знатному сеньору, и к бедняку, у которого нет ни кола, ни двора. Когда Тереза приходила, дона Паулина радовалась: значит, будет развлечение на весь вечер. Аналия сообщила Паулине, что Тереза была в Сержипе содержанкой одного богача, жила в роскоши. Не будь она глупой, могла бы вытянуть у старика денежки, «жила бы теперь припеваючи, ведь он был в неё влюблён по уши».
И вот Тереза пришла в неурочный час. Дона Паулина была занята делами пансионов, но всё же решила поговорить с ней.
– Посиди со мной, скажи, что привело тебя, нужны деньги?
– Нет, спасибо. Не это. Завтра женщины из Баррокиньи должны переселяться.
– Какой произвол! Сегодня здесь был Живоглот, выжимал деньги.
– Но женщины из Баррокиньи переселяться не будут.
Дона Паулина де Соуза удивленно посмотрела на неё.
– Не будут? А разве они могут надеяться, что за этим ничего не последует?
– Все, все решили остаться на своих местах. Я уже говорила с Вавой, думаю, и он присоединится к общему решению.
– Объясни-ка толком.
Тереза объяснила. Переселить несколько пансионов нетрудно, но как удастся полиции заставить переселиться всю зону? Женщины Баррокиньи уже решили, что не двинутся с места.
– Не двинутся… Но ведь полиция…
– Да, конечно, полиция прибегнет к силе, будет угрожать, арестовывать, и всё же в Бакальяу никто не поедет. Хозяйки пансионов потерпят убытки, пока полиция не отступит. Ведь переезд принесет убытков больше.
– Это верно.
– Вот именно. Из Масиэла, похоже, тоже не будут переселяться. Вава даст ответ завтра, но я думаю и даже готова держать пари, что он к ним присоединится. Не станут переезжать и другие пансионы, если дона Паулина даст согласие. Все зависит от неё.
– Это безумие. Единственный разумный выход – заплатить агентам полиции, так всегда это делали. Живоглот уже приступил к поборам.
– А если и это не поможет? Мирабел заплатила напрасно.
Пока они беседовали, появился Ариосто Алво Лирио. В молодости он принимал участие в организованных профсоюзами выступлениях, в забастовке чиновников префектуры, чтобы не был принят законопроект, ущемляющий их интересы. Забастовка закончилась победой. Умея говорить, он произносил речи на широкой лестнице муниципального дворца, все ему аплодировали. Он до сих пор помнит эти дни. В общем, идею сопротивления он одобряет, оно может дать положительные результаты. И даже не скрывает своего энтузиазма.
И всё же дона Паулина – женщина рассудительная, противница поспешного принятия решений. Тереза ждёт, стараясь скрыть нетерпение. Если дона Паулина и Вава скажут «да» и не прикажут своим переселяться, все останутся на своих местах, самое главное – сопротивляться всем вместе.
– Это же будет конец света, – бормочет хозяйка пансионов.
Дона Паулина де Соуза с юности, когда была Необузданной Паулиной и Королевой карнавала, принимает участие в кандомбле, где царит Огун Пейше Мариньо. Она хочет знать его мнение, мнение её покровителя.
– Приди завтра, – говорит она Терезе. – А ты, сеу Ариосто, не суй свой нос не в своё дело, а то еще повредишь своей карьере в префектуре.

23

Жрица кандомбле, она же Ангольская королева, всемогущая на земле, в небесах и на море Мать Мариазинья тепло встретила Паулину де Соуза. Что её привело на этот раз? И, хотя уже поздно, Мать Святого сама себе не принадлежит, она не знает ни отдыха, ни сна. Гостья благочестиво, как того требует ритуал, приветствовала всех, поцеловала землю, получила благословение и открыла Мариазинье своё сердце. Дело серьёзное, Мать. Переселение в другую часть города грозит разорить нас всех, да и отдавать нажитые годами сбережения агентам полиции тоже обидно.
Сдержанность характерна для Огуна Пейше Мариньо. Ведь даже на террейро он появляется один раз в году в октябре месяце, чтобы принять участие в ритуальных танцах, всё же остальное время проводит в морских глубинах. Однако дочь пришла на серьёзную консультацию, она встревожена, и он пренебрегает своим обычаем и, покидая укрытие, появляется собственной персоной, поблескивая чешуей и кораллами. Мать Мариазинья входит в транс – это сделал налетевший ураганный ветер.
Мать Мариазинья по-дружески обнимает дочь Паулину, великодушная и щедрая, она всегда материально помогает проводить кандомбле, она же одна из первых на празднествах в честь Огуна Пейше Мариньо. Жрица рукой снимает с Паулины дурной глаз и неприятности. В рокоте моря жрица слышит суждение морского божества. Дело непростое, говорит она, однако Огун Пейше Мариньо изрёк: «С кем поведёшься, от того и наберёшься. Не рискнёшь, не выиграешь!..» А чтобы было яснее, добавляет: «Не послушаешь посланника, время потеряешь и деньги».
А девушке Терезе, ей доверять можно? Ответ категоричен: полностью! Отважная девушка, дочь богини Янсан, за ней Огун Пейше Мариньо видит седобородого старца с палкой.
И вот порыв ветра уносит волшебство. Мать Мариазинья выходит из транса и открывает глаза. Паулина целует ей руку. Со стороны побережья доносится дробь барабанов атабаке.

24

На другой день вечером в «Цветке Лотоса» Алмерио дас Невес, танцуя с Терезой, замечает, что она чем-то озабочена. Четверо суток он с ней не виделся: грипп уложил его в постель, но, как только встал, тут же пришел в кабаре. Тереза дружески приветствовала его:
– Ты совсем исчез, скрылся с глаз моих?
Под ласковой шуткой – беспокойство; выделывая па румбы на танцевальной площадке, он спросил Терезу о Жеребе, нет ли от него вестей. Нет, к несчастью, нет ничего нового. Она разыскала контору фирмы, вербовавшей моряков по просьбе капитана торгового судна. Ей обещали запросить судно. Если получат ответ, сразу же сообщат. «Оставьте номер телефона, так будет лучше». Но телефона у неё нет, она будет заходить к ним время от времени, справляться, нет ли чего нового. И даже уже побывала там дважды, но нет, ничего нового до сих пор, «Бальбоа», должно быть, ушёл в другой рейс. «Панамские суда не имеют определенного маршрута, они идут туда, где есть груз, корабли-цыгане», – поясняет испанец Гонсало, экспедитор фирмы, уставившись на неё с явным вожделением. Терезе оставалось только ждать, ничего больше, и жить в надежде на удачу.
Алмерио поинтересовался, что она делала эти дни. Ах! Новостей полон рот, ей много надо ему рассказать. Она как натянутая струна, ни танец, ни беседа её не отвлекают.
– Знаешь, с кем я сегодня обедала? Потрясающее ела жаркое из курицы. Думаю, ни за что не догадаешься!
– С кем?
– С Вавой.
– Вава из Масиэла? Это опасный субъект. С каких пор ты с ним знакома?
– Только что познакомилась… Сейчас объясню…
Но она не успела. Кто-то вбежал по лестнице и крикнул:
– В Баррокинье избивают женщин!
Тереза вырывается из объятий Алмерио, бросается вниз по лестнице, выскакивает на улицу. Булочник следует за ней, он не понимает, что происходит, но не желает оставлять женщину. На площади Ажуды они видят возбужденных людей, спорящих друг с другом. На площади Кастро Алвеса их значительно больше. С Баррокиньи доносятся сирены полицейских машин. Тереза сбрасывает с ног туфли, чтобы быстрее бежать, она не замечает Алмерио, который следует за ней по пятам.

25

Мимо Терезы проносится машина, битком набитая арестованными, за ней – другая, ещё две стоят в Баррокинье, в них вталкивают остальных арестованных.
Сопротивление сломлено, конфликт был коротким и быстро погашенным. Из прибывших в Баррокинью машин высадились агенты и полицейские, оцепили улицу, ворвались в дома и стали избивать всех подряд. Кастеты гуляли по спинам бунтовщиц. Где это видано – оставлять без внимания приказы полиции? «Обломайте этих ослиц дубинками!» – приказал полицейский инспектор Элио Котиас, блюститель общественного порядка, выдающаяся личность. Несколько мужчин, находившихся в это время в домах свиданий, попытались прийти на помощь бунтовщицам, но и им досталось, и их арестовали.
Многие женщины старались дать отпор прибывшим полицейским. Мария Петиско поцарапала и укусила детектива Далмо Коку, а негритянка Домингас, сильная, как бык, дралась, пока не свалилась побежденной. Агенты волокли женщин и заталкивали в полицейские машины. Урожай богатый, давненько за одну облаву не было схвачено столько проституток. Веселенькой будет эта ночь в тюрьме.
Добежав до начала Баррокиньи, Тереза видит Акасию, которую тащат два агента. Отчаянно ругаясь, старуха отбивается. Тереза бросается к ним. С револьвером в руке Живоглот вдруг замечает танцовщицу из «Цветка Лотоса». Наконец-то наступил долгожданный час возмездия: эта мерзавка заплатит ему за нанесенное оскорбление!
Уже рядом с Терезой полицейский кричит, чтобы все разошлись. Живоглот тычем пальцем в Терезу.
– Вот она! Держите её, чтобы не ушла. Ее, её самую!
Тереза, отбиваясь туфлями, попадает в висок полицейскому и прорывается вперёд, к Акасии. Живоглот наступает, Тереза оказывается между ним и ею раненным полицейским, ревущим от боли и злобы:
– Ты мне заплатишь, подлая сука!
И в этот самый момент отъезжает полицейская машина с арестованными и, отъезжая, разделяет полицейского и Терезу. А тут еще откуда ни возьмись появляется какой-то седой старик с палкой и заслоняет собой Терезу, преграждая путь Живоглоту. Старик представительный, в белом льняном костюме, чилийской шляпе, трость с золотым набалдашником.
– Прочь с дороги, сволочь! – ревет Живоглот, наставляя на него револьвер.
Старик, не обращая внимания, продолжает преграждать дорогу Живоглоту. Агент пытается оттолкнуть его, но не может сдвинуть с места. Тем временем Алмерио берет такси, догоняет Терезу и затаскивает её внутрь. Она протестует:
– Забирают Акасию.
– Уже забрали. Хочешь туда же? Не будь глупой!
Шофер замечает:
– Никогда не видел подобного побоища. Бить женщину – последнее дело, трусость.
Исчез и старик, только его и видели. Что за старик? Сукин сын, преградил дорогу. Но старика так никто и не видел ни раньше, ни сейчас, ни потом.
Последняя машина с арестованными покидает Баррокинью. Полицейская сирена расчищает себе путь по площади Кастро Алвеса.

26

Агенты и полицейские вытаскивают из домов мебель, матрацы, постельное бельё, одежду, изображения святых, радиолы. Всё это громоздится перед дверями. Позже приехавшая полицейская грузовая машина собирает беспорядочно сваленные пожитки и увозит на Ладейру-до-Бакальяу и так же оставляет у дверей дома. Символически, но переселение сделано; как только хозяек пансиона выпустят на свободу, они позаботятся о перевозке остального – обстановки и предметов обихода. Приблизительно так комиссар Лабан сообщил инспектору Элио Котиасу о завершении забастовки. Спокойствие царит в припортовой зоне, сопротивление сломлено, очаг мятежа уничтожен. Если инспектор желает спать, пусть идёт, арестованных, и женщин, и мужчин, оставит комиссару, для него это будет развлечение. Ночь в тюрьме, инспектор, обещает быть весёлой.

27

Нет, в припортовой зоне не царит спокойствие, это заблуждение самодовольного и храброго комиссара. Слухи уже поползли по ней, разрастаются, наворачиваются, как снежный ком.
Полицейский инспектор Котиас отправляется домой, он заслужил отдых, но в глазах его стоят полуобнажённые женщины, которых, как тюки, бросают в тюремную камеру, и сам комиссар Лабан предвкушает развесёлую ночь в тюрьме. Это последнее омрачает одержанную победу. Пересекая площадь Кастро Алвеса, он убедился, что в Баррокинье спокойно, правда, её патрулируют полицейские. Хорошо, что всё кончилось. Но ночь в то же время, не в пример комиссару Лабану, обещает быть для инспектора Котиаса беспокойной и тревожной.
И вот когда Элио Котиас отправился на покой, весть о насилии и арестах быстро распространяется по переулкам и улицам, проникает в кабаре и бары.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69