Ха!
Мисс Феллоуз. …о человеческой доброте! А сами понятия не имеете даже об элементарнейшей пристойности. Ну и лежите здесь, валяйтесь. А мы едем!
Шеннон (поднимается с гамака). Мисс Феллоуз, по-моему, руковожу группой все-таки я, а не вы.
Мисс Феллоуз. Вы?! Да вы только что сами признали, что не годитесь для такой работы.
Мэксин. Ха!
Шеннон. Мэксин, может быть, вы…
Мисс Феллоуз (холодно прерывая его в праведном гневе). Вот что, Шеннон. Мы, девушки, работали как каторжные, трудились весь год в поте лица ради этой поездки в Мексику, а поездка оказалась сплошным надувательством.
Шеннон (про себя). Фантастика!
Мисс Феллоуз. Да, сплошным надувательством! Вы не придерживались ни расписания, указанного в проспекте, ни разрекламированного там маршрута. И нам не важно, кто кого водит за нос: ваша фирма нас или вы фирму, – я уже пустила в ход все свои связи и не остановлюсь ни перед чем.
Шеннон. О мисс Феллоуз, да разве нам обоим не ясно, что все эти истерические выходки, которые джентльмену по рождению и по воспитанию и не пристало бы выслушивать, в данном случае просто несостоятельны и вызваны совсем не теми тривиальными причинами, на которые вы ссылаетесь. Так не лучше ли сразу назвать истинную причину…
Мисс Феллоуз. Причину чего?
Показывается Шарлотта.
Шеннон. Вашей ярости, мисс Феллоуз. Вашей…
Мисс Феллоуз. Шарлотта. Иди вниз к автобусу!
Шарлотта. Джуди, они там…
Мисс Феллоуз. Что тебе сказано! Сейчас же вниз!
Шарлотта повинуется, как вышколенная собачонка. Мисс Феллоуз снова устремляется к Шеннону, который, подойдя к ней ближе, примирительно опускает руку ей на плечо.
Мисс Феллоуз. Руки прочь!
Мэксин. Ха!
Шеннон. Фантастика! Ну, мисс Феллоуз, погорячились, и хватит, а? Пожалуйста! А теперь я в самом деле прошу вас разрешить дамам подняться сюда, чтобы убедиться, как здесь удобно, и сравнить это с тем, что они видели в городе. Мисс Феллоуз, ведь еще есть на свете уголки, полные очарования, а в других местах одна скучища да убогая имитация модных техасских мотелей.
Но мисс Феллоуз бросается к тропинке посмотреть, послушалась ли ее Шарлотта.
Шеннон идет следом, все еще надеясь умилостивить ее. Мэксин еще раз произносит свое «ха!» и, когда Шеннон проходит мимо, хочет ласково погладить его, но он отбрасывает ее руку, продолжая взывать к мисс Феллоуз.
Мисс Феллоуз. Я, кстати, заглянула в номера: по сравнению с ними самые захудалые меблирашки – апартаменты у «Ритца».
Шеннон. Мисс Феллоуз, я служу у «Блейка» и потому не вправе сказать вам со всей откровенностью, как неточен их рекламный проспект. Да они попросту и Мексики-то не знают толком. А я знаю. Так же доподлинно, как и другие пять континентов на…
Мисс Феллоуз. Мексика – континент? Вы что, не учили географии?
Шеннон. У меня степень доктора богословия, которую я получил в Сьюэни, география же за последние десять лет стала моей специальностью, дорогая моя мисс Феллоуз. Назовите-ка мне туристическое агентство, в котором бы я не работал. Не сможете! А сейчас я работаю у «Блейка» только потому…
Мисс Феллоуз. Потому что вам жизнь не в жизнь без невинных несовершеннолетних девчонок.
Шеннон. Ну, ну, мисс Феллоуз… (Снова касается ее плеча.) Мисс Феллоуз. Уберите руку!
Шеннон. Я уже давно замечаю, что вы почему-то сердитесь и в плохом настроении, но…
Мисс Феллоуз. О, так вам кажется, что одна я в плохом настроении?! А по-вашему, колесить в этом душном автобусе по проселкам, да с горы на гору, пока всю душу не вытрясет…
Шеннон. Мне одно ясно: вы – заводила этого бунта.
Мисс Феллоуз. Вся группа больна дизентерией.
Шеннон. Ну, уж это не моя вина.
Мисс Феллоуз. Именно ваша!
Шеннон. Еще до въезда в Мексику, в Нью-Ларедо, на границе, я собрал вас и роздал отпечатанные на гектографе инструкции, в которых сказано, что можно есть и чего нельзя, что можно пить и что не рекомендуется…
Мисс Феллоуз. Дело не в том, что мы ели, а где нас кормили.
Шеннон (качая головой, как метроном). Это у них не дизентерия.
Мисс Феллоуз. Но это результат питания в таких заведениях, которые без всяких разговоров закрыла бы любая санитарная комиссия…
Шеннон. Минуточку…
Мисс Феллоуз. …за несоблюдение элементарных правил гигиены.
Шеннон. Да это не дизентерия, не амебное заражение, а самый обыкновенный…
Мэксин. «Месть Монтесумы»! Вот как мы это называем.
Шеннон. Я ведь раздавал пилюли, снабжал вас микстурой, поскольку знал наперед, что ваши дамы скорей выберут «Месть Монтесумы», чем потратят пять сентаво на минеральную воду в бутылках.
Мисс Феллоуз. Вы сбывали ваши пилюли с прибылью в пятьдесят центов с пузырька!
Мэксин. Ха-ха! (Ударом мачете раскрывает кокос и приготавливает ром-коко.) Шеннон. Знаете, мисс Феллоуз, шутки шутками, но такие обвинения…
Мисс Феллоуз. Я справилась о цене в аптеке, я вас давно подозревала.
Шеннон. Мисс Феллоуз, я – джентльмен и не позволю оскорблять себя. Имейте в виду: я не потерплю таких оскорблений даже от члена своей группы. И мне кажется, мисс Феллоуз, вы не должны еще забывать, что разговариваете с лицом, посвященным в сан.
Мисс Феллоуз. С расстригой, выдающим себя за священника!
Мэксин. Может, выпьете ром-коко? Для гостей – бесплатно. (Не услышав ответа, пожимает плечами и выпивает ром-коко сама.) Шеннон. Мисс Феллоуз, в каждой партии найдется недовольный, которому все не так, как ни старайся сделать поездку… более интересной, не стандартной, придать ей нечто своеобразное, какой-то особый «штрих Шеннона».
Мисс Феллоуз. Жулика… Попа-расстриги!
Шеннон. Мисс Феллоуз, не надо, не надо, не надо… Уймитесь! (Он близок к истерике. Выкрикивает что-то нечленораздельное, потрясает кулаками, мечется по веранде и, пытаясь перевести дух, прислоняется к столбу.) Не надо… не унижайте… человеческой… гордости!
Женский голос (снизу). Джуди?! Они уносят багаж!
Мисс Феллоуз (кричит). Девушки! Девушки! Держите чемоданы! Не давайте уносить наши вещи в эту мусорную яму!
Женский голос. Джуди! Нам с ними не справиться!
Мэксин. Эти парни понимают только по-испански.
Мисс Феллоуз (Мэксин, в ярости). Будьте любезны приказать им отнести наш багаж в автобус. (Кричит вниз.) Девушки! Держите свои вещи! Не давайте уносить их! Мы поедем обратно в А-ка-пуль-ко! Слышите?
Женский голос (внизу). Джуди, девушки хотят сначала поплавать.
Мисс Феллоуз. Иду! (Бежит вниз, на ходу кричит мексиканцам.) Эй вы! Мальчики! Muchachos! Несите вещи вниз!
Вскоре крики замирают. Шеннон, вконец расстроенный, ходит по веранде.
Мэксин (качая головой). Шеннон, отдайте ключ, и пусть убираются.
Шеннон. А я?
Мэксин. Останетесь здесь.
Шеннон. В спальне Фреда?! Ну да, конечно, в спальне покойного Фреда.
Мэксин. Может обернуться и хуже.
Шеннон. Хуже? Ну что ж, пусть… Пусть хуже!.. Пусть!
Мэксин. Ну, ну, малыш…
Шеннон. Если может быть еще хуже – пускай. (Цепляясь за перила лестницы, смотрит широко открытыми, потерянными глазами. Грудь бурно вздымается, как у бегуна после длинной дистанции. Он весь в поту.) Мэксин. Давайте-ка ключ от машины. Я отнесу его шоферу, а вы пока выкупаетесь, беби, отдохнете, выпьете ром-коко.
Шеннон неуверенно качает головой. Из пальмовой чащи слышатся резкие крики птиц. На тропинке голоса.
Голос Ханны. Дедушка, ты потерял свои темные очки?
Голос дедушки. Нет. Я их снял. Солнца-то нет.
На тропинке появляется Ханна, она везет дедушку в кресле на колесах. Дед очень стар, но у него могучий голос, и потому всегда кажется, что он кричит что-то очень важное. Дедушка – поэт и актер. В нем чувствуется гордость, которую он всюду несет как знамя. Его белый полотняный костюм безупречен; столь же выдержаны в стиле, как и черный шнурок галстука, – черная трость с золотым набалдашником и густая белая поэтическая грива.
Дедушка. С какой стороны море?
Ханна. Море внизу, под горой, дедушка.
Дед оборачивается, прикрывая глаза рукой.
Отсюда его не видно.
Старик глух, и Ханне приходится кричать.
Дедушка. Но я уже чувствую запах моря.
Ветерок пробегает по листве джунглей.
Колыбель жизни! (Тоже кричит.) Жизнь ведь началась в море.
Мэксин. Тоже из вашей группы?
Шеннон. Нет.
Мэксин. Парочка тронутых.
Шеннон. Тише! (Пристально смотрит на Ханну и деда, и, кажется, один их вид действует на него гипнотически, снимая напряжение.)
Старик подслеповато поглядывает вниз, а Ханна с надеждой смотрит на веранду – человек гордый, она, если уж просит, верит, что люди отзовутся.
Ханна. Здравствуйте.
Мэксин. Привет.
Ханна. Вам не доводилось везти человека вот так, в кресле, в гору, сквозь заросли?
Мэксин. Нет, я не повезла бы даже и под гору.
Ханна. Но теперь, когда это уже позади, я не жалею. Какой вид для художника! (Тяжело дыша, осматривается вокруг, ищет в сумке носовой платок, чувствуя, что лицо ее горит и все в поту.) Мне говорили в городе, что здесь идеальное место для художника, и надо сказать, так оно и есть.
Шеннон. У вас на лбу царапина.
Ханна. А, так я и знала…
Шеннон. Надо смазать йодом.
Ханна. Благодарю вас, потом.
Мэксин. Что вам угодно?
Ханна. Я бы хотела видеть хозяина.
Мэксин. Это я.
Ханна. О, вы хозяйка?! Очень приятно. Разрешите представиться, я – Ханна Джелкс, миссис…
Мэксин. Фолк… Мэксин Фолк. Чем могу быть полезна? (Тон ее отнюдь не выражает намерения и вправду быть им полезной.) Ханна (живо обернувшись к деду). Дедушка, здешняя хозяйка – леди из Штатов.
Дедушка (поднимая лежащую у него на коленях веточку дикой орхидеи и церемонно протягивая ее Мэксин, кричит Ханне). Преподнеси даме эту ботаническую диковину, которую ты нашла на горной тропинке.
Ханна. Мне кажется, это дикая орхидея. Верно?
Шеннон. Лаэлия тибицина.
Ханна. О!
Дедушка. Но скажи ей, Ханна, скажи, что до темноты цветы эти лучше хранить в холодильнике, – на солнце они привлекают мух! (Хихикая, почесывает укус на подбородке.) Мэксин. Вам нужны комнаты?
Ханна. Да, да. Только мы не успели предупредить заранее.
Мэксин. Видите ли, милая, в сентябре «Коста Верде» закрыт. Исключение делается лишь по особой договоренности, и поэтому…
Шеннон. А это есть особый случай. Исключительный…
Мэксин. Кажется, вы сами сказали, что они не из вашей группы.
Ханна. Прошу вас, допустите нас в число избранных.
Мэксин. Смотрите-ка!
Дед попытался выбраться из кресла. Шеннон еле успевает подбежать подхватить старика, чтобы тот не упал.
Ханна (тоже бросилась было к деду, но, увидев, что Шеннон уже подхватил его, снова обращается к Мэксин). В первый раз за двадцать пять лет наших путешествий мы приехали, не заказав номера заранее.
Мэксин. Дорогая моя, старику-то место в больнице.
Ханна. Нет, нет, просто утром он немного повредил колено. Ему нужно хорошенько выспаться, отдохнуть – и завтра он будет снова на ногах. Дедушка моментально справляется со всякими недомоганиями, поразительно быстро для такого молодого – ему девяносто семь.
Шеннон. Легче, легче, дедушка. Опирайтесь на меня. (Ведет старика на веранду.) Теперь две ступеньки вверх. Раз, два… Ну, вот и хорошо, дедушка! (Доводит его до веранды и усаживает в качалку.)
Дедушка еле дышит, но все посмеивается.
Ханна (живо). У меня нет слов, чтобы выразить вам свою благодарность за то, что вы нас принимаете. Просто счастье для нас!
Мэксин. Ну что ж… такого старца не отправишь тут же в обратный путь. Но как я вам сказала, в сентябре «Коста Верде» закрыт. Я принимаю сейчас немногих и по особой договоренности. Мы работаем в этом месяце на особых условиях.
Дедушка (неожиданно прерывая и очень громко). Ханна, скажи этой леди, что колясочка у меня временная. Скоро я уже способен буду ползать, потом ковылять, а в недалеком будущем начну скакать, как старый… горный… козел… Ха-ха-ха-ха…
Ханна. Да, дедушка, я уже все сказала.
Дедушка. Мне тоже не нравится передвигаться на колесах.
Ханна. Да, дедушка считает, что закат Европы начался именно с изобретения колеса. (Весело смеется, но на Мэксин все это не действует.) Дедушка. И скажи еще этой хозяйке… э-э… этой леди… что я знавал отели, в которых не принимали собак, кошек, обезьян, а в некоторых не слишком добивались особой привилегии нянчиться с младенцами в возрасте около ста лет, ха-ха… которых привозят в колясочках… с цветами вместо детских погремушек… (Хихикает с чуть страшноватым, полубезумным выражением лица.)
Ханне скорей всего хочется закрыть ему рот рукой, но приходится улыбаться.
…Ха-ха… с флягой коньяку вместо колечка для зубов, которые еще только режутся. Но ты скажи ей, что эти… э-э… уступки возрасту – дело временное…
Ханна. Дедушка, я сказала, что вожу тебя в кресле, потому что ты повредил колено.
Шеннон (про себя). Фантастика!
Дедушка. А как только отдохну, я сам покачу его и сброшу с горы, прямо в море. И скажи ей…
Ханна. Да? Что, дедушка? (Она уже не улыбается. И тон ее, и взгляд полны нескрываемого отчаяния.) Что сказать, дедушка?
Дедушка. Скажи ей, если она простит мне мое постыдное долголетие и эту… временную немощь… я преподнесу ей – с автографом! – последний экземпляр моего первого томика стихов, опубликованных в день… Когда, Ханна?
Ханна (безнадежно). В день вступления на пост президента Улисса Гранта, дедушка.
Дедушка. «Утренний рожок». Где книга? Должна быть у тебя. Отдай ей сейчас же.
Ханна. Потом, попозже. (К Мэксин и Шеннону.) Мой дедушка – поэт, Джонатан Коффин. Ему девяносто семь лет, а в следующем месяце, пятого октября, исполнится девяносто восемь.
Мэксин. Да, старики – занятный народ. Телефон! Извините, я сейчас. (Уходит.) Дедушка. Что, наговорил лишнего?
Ханна (тихо, Шеннону). Боюсь, да. Кажется, она не расположена нас пустить.
Шеннон. Пустит, не беспокойтесь.
Ханна. В городе никто не хотел пускать, и, если мы здесь не устроимся, придется опять катить его через заросли. А куда? Что впереди? Дорога?! А куда? Только в море… Сомневаюсь, чтобы оно расступилось перед нами.
Шеннон. Вам не придется уходить. Я пользуюсь некоторым влиянием на хозяйку.
Ханна. О, пожалуйста, пустите его в ход. Я прочла в ее глазах одно лишь слово – отчетливо, большими буквами: «нет!»
Шеннон наливает воды из кувшина и подает стакан старику.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13