Сравни, например,
Жиро-ТЇлон, "Происхождение семьи" (1874) и даже Леббок, "Происхождение
цивилизации" (4 издание, 1882).
Против этого пункта направлено главное произведение Моргана "Древнее
общество" (1877),-произведение, которое положено в основу настоящей работы.
То, о чем Морган в 1871 г. лишь смутно догадывался, здесь развито с полной
ясностью. Эндогамия и экзогамия вовсе не составляют противоположности;
существование экзогамных "племен" до сих пор нигде не доказано. Но в то
время, когда господствовал еще групповой брак,- а он, по всей вероятности,
некогда господствовал повсеместно,- племя расчленялось на ряд связанных
кровным родством по материнской линии групп, родов, внутри которых царило
строгое запрещение браков, так что мужчины, принадлежавшие к одному роду,
хотя и могли брать для себя жен внутри племени и, как правило, так и
делали, но должны были брать их вне своего рода. Таким образом, если род
был строго экзогамным, то племя, охватывающее совокупность родов, было так
же строго эндогамным. Этим был окончательно опровергнут последний остаток
искусственных построений Мак-Леннана.
Но Морган этим не ограничился. Род американских индейцев дал ему,
далее, основание сделать второй решающий шаг вперед в исследуемой им
области. В этом роде, организованном согласно материнскому праву, он открыл
первичную форму, из которой развился более поздний род, организованный
сообразно отцовскому праву,- тот род, какой мы находим у культурных народов
античности. Греческий и римский род, являвшийся до того загадкой для всех
историков, получил свое объяснение в индейском роде, и тем самым была
найдена новая основа для всей первобытной истории.
Это вновь сделанное открытие первоначального рода, основанного на
материнском праве как стадии, предшествовавшей основанному на отцовском
праве роду культурных народов, имеет для первобытной истории такое же
значение, как теория развития Дарвина для биологии и как теория прибавочной
стоимости Маркса для политической экономии. Оно дало Моргану возможность
впервые сделать набросок истории семьи, в котором, поскольку позволял
известный до сих пор материал, были в общих чертах предварительно
установлены по крайней мере классические ступени развития. Всякому ясно,
что тем самым открывается новая эпоха в разработке первобытной истории.
Род, основанный на материнском праве, стал тем стержнем, вокруг которого
вращается вся эта наука; со времени его открытия стало понятно, в каком
направлении и что следует изучать и как нужно группировать полученные
результаты. А в соответствии с этим теперь в этой области делаются гораздо
более быстрые успехи, чем до появления книги Моргана.
Открытия Моргана признаны или, вернее, присвоены теперь всеми
историками первобытного общества также и в Англии. Но почти ни у кого из
них мы не найдем открытого признания, что именно Моргану мы обязаны этой
революцией во взглядах. В Англии его книгу по возможности целиком
замалчивают, а от него самого отделываются лишь снисходительной похвалой за
его прежние работы; усердно копаются в отдельных деталях его изложения, а о
его действительно великих открытиях упорно молчат. Первое издание "Древнего
общества" разошлось; в Америке для подобных вещей нет должного сбыта; в
Англии эту книгу, по-видимому, систематически игнорировали, и единственное
издание этого составившего эпоху про изведения, еще имеющееся в продаже,-
немецкий перевод.
В чем причина этой сдержанности, в которой трудно не усмотреть заговор
молчания, особенно если иметь в виду многочисленные цитаты, приводимые
просто из вежливости, и другие свидетельства уважения к коллегам, которыми
пестрят сочинения наших признанных знатоков первобытной истории? Уж не в
том ли, что Морган - американец, и для английских историков первобытного
общества весьма неприятно, что при всем их усердии в собирании материала,
заслуживающем всяческого признания, они, когда дело касалось общих исходных
положений, необходимых для систематизации и группировки этого материала,
короче говоря, необходимых им идей, вынуждены обращаться к двум гениальным
иностранцам - к Бахофену и Моргану? С немцем можно было бы еще примириться,
но с американцем! По отношению к американцу каждый англичанин становитс
патриотом, и в Соединенных Штатах я видел забавные примеры этого 140. А к
тому же Мак-Леннан был, так сказать, официально признанным основателем и
главой английской школы первобытной истории; в этой области стало своего
рода хорошим тоном говорить не иначе, как с величайшим почтением об его
искусственной исторической конструкции, ведущей от детоубийства через
многомужество и брак-похищение к семье, основанной на материнском праве;
малейшее сомнение в существовании абсолютно исключающих друг друга
экзогамных и эндогамных "племен" считалось дерзкой ересью; таким образом,
Морган, рассеявший как дым все эти освященные догмы, совершил в некотором
роде святотатство. К тому же он рассеял их такими доводами, которые
достаточно было только высказать, чтобы они тотчас стали очевидными дл
всех; так что почитатели Мак-Леннана, бессильные до сих пор выбраться из
противоречий между экзогамией и эндогамией, должны были чуть ли не ударить
себя по лбу и воскликнуть: как могли мы быть столь глупыми, что сами этого
давно не обнаружили!
А если бы даже этих преступлений было недостаточно, чтобы официальна
школа отнеслась к Моргану не иначе, как холодно отвернувшись от него, то он
переполнил чашу тем, что не только подверг цивилизацию - общество товарного
производства, основную форму нашего современного общества,- такой критике,
которая заставляет вспомнить о Фурье, но и высказался о грядущем
преобразовании этого общества в таких выражениях, которые мог бы произнести
Карл Маркс. Поэтому Морган получил по заслугам, когда Мак-Леннан с
возмущением бросил ему упрек в том, что "исторический метод ему совершенно
антипатичен", и когда женевский профессор г-н Жиро-ТЇлон подтвердил это и в
1884 году. А ведь этот самый г-н Жиро-ТЇлон еще в 1874 г. ("Происхождение
семьи") беспомощно блуждал в лабиринте мак-леннановой экзогамии, откуда его
вывел только Морган!
Рассматривать здесь другие успехи, которыми обязана Моргану
первобытная история, нет надобности; все необходимое на этот счет можно
найти в соответствующих местах моей работы. Четырнадцать лет, истекших со
времени появления главного труда Моргана, значительно обогатили наш
материал по истории первобытных человеческих обществ; к антропологам,
путешественникам и профессиональным историкам первобытного общества
присоединились юристы, занимающиеся сравнительным правом, которые отчасти
дали новый материал, отчасти выдвинули новые точки зрения. Некоторые
отдельные гипотезы Моргана были в результате этого поколеблены или даже
опровергнуты. Однако нигде вновь собранный материал не привел к
необходимости заменить его существенные положения какими-либо другими.
Система, внесенная им в первобытную историю, в основных чертах сохраняет
силу до сих пор. Можно даже сказать, что она все более и более завоевывает
себе общее признание, причем в такой же мере, в какой стараются утаить, что
именно он является основоположником этого великого прогресса [На обратном
пути из Нью-Йорка, в сентябре 1888 г., я встретился с бывшим депутатом
конгресса от Рочестерского избирательного округа, знавшим Льюиса Моргана. К
сожалению, он мог рассказать мне о нем немного. Морган жил в Рочестере как
частное лицо, занимаясь лишь своей научной работой. Брат его, полковник,
служил в Вашингтоне, в военном министерстве; при содействии брата ему и
удалось заинтересовать правительство своими исследованиями и издать
несколько своих работ на государственные средства; мой собеседник в то
время, когда он был депутатом конгресса, тоже, по его словам, неоднократно
хлопотал об этом].
Фридрих Энгельс
Лондон, 16 июня 1891 г.
Напечатано в журнале "Die Neue Zeit",
Bd. 2, ї 41, 1890-1891
и в книге: Friedrich Engels. "Der Ursprung der Familie, des
Privateigenthums und des Staats". Stuttgart, 1891
Печатается по тексту Сочинений К. Маркса и Ф. Энгельса, изд. 2, т. 22,
с. 214-225







ПРОИСХОЖДЕНИЕ СЕМЬИ, ЧАСТНОЙ СОБСТВЕННОСТИ И ГОСУДАРСТВА
В СВЯЗИ С ИССЛЕДОВАНИЯМИ ЛЬЮИСА Г. МОРГАНА
I
ДОИСТОРИЧЕСКИЕ СТУПЕНИ КУЛЬТУРЫ
Морган был первый, кто со знанием дела попытался внести в предысторию
человечества определенную систему, и до тех пор, пока значительное
расширение материала не заставит внести изменения, предложенная им
периодизация несомненно останется в силе.
Из трех главных эпох - дикости, варварства, цивилизации - его, само
собой разумеется, занимают только две первые и переход к третьей. Каждую из
этих двух эпох он подразделяет на низшую, среднюю и высшую ступень
сообразно с прогрессом в производстве средств к жизни, потому что, говорит
он,
"искусность в этом производстве имеет решающее значение для степени
человеческого превосходства и господства над природой; из всех живых
существ только человеку удалось добиться почти неограниченного
господства над производством продуктов питания. Все великие эпохи
человеческого прогресса более или менее прямо совпадают с эпохами
расширения источников существования" [См. также Маркс К., Энгельс Ф.
Соч. 2-е изд., т. 45, с. 229. Ред.].
Наряду с этим происходит развитие семьи, но оно не дает таких
характерных признаков для разграничения периодов.

1. ДИКОСТЬ
1. Низшая ступень. Детство человеческого рода. Люди находились еще в
местах своего первоначального пребывания, в "тропических или субтропических
лесах. Они жили, по крайней мере частью, на деревьях; только этим и можно
объяснить их существование среди крупных хищных зверей. Пищей служили им
плоды, орехи, коренья; главное достижение этого периода - возникновение
членораздельной речи. Из всех народов, ставших известными в исторический
период, уже ни один не находился в этом первобытном состоянии. И хотя оно
длилось, вероятно, много тысячелетий, доказать его существование на
основании прямых свидетельств мы не можем; но, признав происхождение
человека из царства животных, необходимо допустить такое переходное
состояние.
2. Средняя ступень. Начинается с введения рыбной пищи (куда мы относим
также раков, моллюсков и других водяных животных) и с применения огня. То и
другое взаимно связано, так как рыбная пища делается вполне пригодной к
употреблению лишь благодаря огню. Но с этой новой пищей люди стали
независимыми от климата и местности; следуя по течению рек и по морским
берегам, они могли даже в диком состоянии расселиться на большей части
земной поверхности. Грубо сделанные, неотшлифованные каменные оруди
раннего каменного века, так называемые палеолитические, целиком или большей
частью относящиеся к этому периоду, распространены на всех континентах и
являются наглядным доказательством этих переселений. Заселение новых мест и
постоянное деятельное стремление к поискам, в соединении с обладанием
огнем, добывавшимся трением, доставили новые средства питания: содержащие
крахмал корни и клубни, испеченные в горячей золе или пекарных ямах
(земляных печах), дичь, которая, с изобретением первого оружия, дубины и
копья, стала добавочной пищей, добываемой от случая к случаю. Исключительно
охотничьих народов, как они описываются в книгах, то есть таких, которые
живут только охотой, никогда не существовало; для этого добыча от охоты
слишком ненадежна. Вследствие постоянной необеспеченности источниками
питания на этой ступени, по-видимому, возникло людоедство, которое с этих
пор сохраняется надолго. Австралийцы и многие полинезийцы и теперь еще
находятся на этой средней ступени дикости.
3. Высшая ступень. Начинается с изобретения лука и стрелы, благодар
которым дичь стала постоянной пищей, а охота - одной из обычных отраслей
труда. Лук, тетива и стрела составляют уже очень сложное орудие,
изобретение которого предполагает долго накапливаемый опыт и более развитые
умственные способности, следовательно, и одновременное знакомство со
множеством других изобретений. Сравнивая друг с другом народы, которые
знают уже лук и стрелу, но еще не знакомы с гончарным искусством (его
Морган считает началом перехода к варварству), мы действительно находим уже
некоторые зачатки поселения деревнями, известную степень овладени
производством средств существования: деревянные сосуды и утварь, ручное
ткачество (без ткацкого станка) из древесного волокна, плетеные корзины из
лыка или камыша, шлифованные (неолитические) каменные орудия. Огонь и
каменный топор обычно дают также возможность уже делать лодки из цельного
дерева, а местами изготовлять бревна и доски для постройки жилища. Все эти
достижения мы встречаем, например, у индейцев северо-запада Америки,
которые хотя и знают лук и стрелу, но не знают гончарного дела. Для эпохи
дикости лук и стрела были тем же, чем стал железный меч для варварства и
огнестрельное оружие для цивилизации,- решающим оружием.

2. ВАРВАРСТВО
1. Низшая ступень. Начинается с введения гончарного искусства. Можно
доказать, что во многих случаях и, вероятно, повсюду оно было обязано своим
возникновением обмазыванию плетеных или деревянных сосудов глиной с целью
сделать их огнеупорными.
1 2 3 4 5