ГЛАВА II Два друга. — Ученый и репортер. — Поль Редон и Леон Фортен. — Как теперь убивают. — Кое-что о морских свинках. — Чудесное открытие. — Тайна золота. — Новый металл. — Леон Фортен хочет во что бы то ни стало иметь пятьдесят тысяч франков, чтобы стать повелителем золота. — Арест. — Редон, дружище! Тебя ли я вижу? Вот приятный сюрприз! — вскричал Леон Фортен, увидев приятеля, входившего к нему в лабораторию, где он занимался какими-то опытами. Тот в свою очередь радостно приветствовал его.Поль Редон был журналист или, вернее, репортер, но репортер высшего класса, действовавший по-английски и по-американски. Он владел даром разведчика и соединял чуткость, какой позавидовал бы любой полицейский, с удивительною ловкостью. Обладая небольшим состоянием, он работал, когда хотел, и получал большие деньги от влиятельных парижских журналов, ценивших его труды на вес золота.Это был красавец лет двадцати пяти — двадцати шести, с темными волосами и бородой, с матовым, как у креола, цветом кожи я голубыми глазами, острыми и проницательными.Искусный во всех физических упражнениях, страстно любящий спорт, донельзя отважный, Поль Редон имел две оригинальные слабости: он всегда зяб, кутался целый год в меха и воображал в себе всевозможные хронические болезни. Характер у него был прямой и честь незапятнана. Осмеивавший, по-видимому, все, он способен был увлекаться великими идеями. К этому надо добавить еще железную волю, какой нельзя было и подозревать в этом человеке, приходившем в ужас от сквозняков и не пропускавшем ни одного объявления о новоизобретенном средстве, исцеляющем все, даже воображаемые болезни.С Фортеном они подружились еще детьми в заведении Св. Варвары и сохранили эту дружбу до зрелого возраста. Будучи одних лет со своим другом, репортером, Леон Фортен совершенно не походил на него ни морально, ни физически.Этот здоровяк с широкими плечами и выпуклой грудью состоял как бы из одних мускулов и обладал силою атлета. Прекрасная и гордая толова его напоминала орлиные маски старых галлов, от которых достались ему в наследство большие, цвета морской воды, глаза, изящно обрисованный нос, красные губы и длинные усы. Сильный и смелый, как лев, взглянувший, казалось бы, хладнокровно даже на ниспровержение небес, он обладал мягкостью и добротой, привлекавшими к нему все сердца. По виду его можно было отнести, к героям и участникам громких приключений. Но в этом единственно его внешность была обманчива. Леон Фортен, сын, внук, правнук и т.д. по нисходящей линии, был потомком записных вояк. Однако, унаследовав от них внешность, он по профессии не имел с ними ничего общего — это был молодой и уже замечательный ученый. Да, замечательный, оригинальный и, может быть, гениальный ученый, открытия которого, еще наполовину только известные, наделали много шуму. Вся его жизнь сосредоточивалась на работе.— Скажи же, что привело тебя в мое скромное убежище? — спросил он приятеля.— Помилуй, неужели ты не знаешь, что в двух шагах от тебя совершено преступление?— Преступление! Здесь! Странно!— Скажи… необыкновенно, ошеломляюще! За время своей репортерской деятельности я повидал много убийств, и все они имели мотивы…— А тебе известно, кто жертва?— Да, погиб бедный, невинный человек, не имевший даже врагов; убит из каких-то необъяснимых побуждений… я бы даже сказал — из любви к искусству.— Странно, — произнес Фортен задумчивым и печальным тоном, — как нынче мало ценится человеческая жизнь! Убивают, кромсают людей ни за что… не зная их… Да, есть люди, для которых пролить кровь себе подобного значит то же, что для меня — кровь моих бедных маленьких свинок!— А ты еще мучишь индейских свинок?— Увы, да!.. Я только что открыл новое анестезирующее средство, которое в будущем вытеснит хлороформ… Сейчас ты о нем ничего больше не узнаешь!..— И свинки страдают в ожидании, пока люди воспользуются им?— Да!.. да!.. мой старый филантроп!— Но покажи, что ты прячешь на этом столе!— А это, голубчик, величайшее открытие! Видишь на столе эти опилки? Ну, так знай, что я сейчас произвожу опыты над новым металлом, открытым мною благодаря периодическому закону элементов великого русского химика Менделеева. Этот металл обладает способностью притягивать к себе золото, как магнит железо. Я смешивал здесь крошки различных металлов и приближал к ним кусок мною изобретенного. Тогда все крошки оставались в покое, а золотые притягивались к нему. Пойми, что если сделать из моего металла стрелку, наподобие магнитной, то золотые россыпи будут оказывать на нее такое же действие, как на магнитную — железо. Ведь с моим изобретением можно прибрать к рукам все залежи золота на земле. Для меня больше не существует тайны, скрывающей золото в недрах земли, и сокровища Клондайка, Юкона, Аляски принадлежат мне! Свой металл я назову «леониум». Ну что, веришь ты в мое открытие?— Я восхищен им!— Теперь мне нужно во что бы то ни стало пятьдесят тысяч франков. Необходимо начать в широких размерах исследования относительно леония, получить в достаточном количестве чистый металл и, когда все это будет кончено, организовать под большим секретом экспедицию в Клондайк.— Вот это мне особенно по душе!— Но подумай: я не мог найти ни единого су на это так восхитившее тебя открытие.— О глупость!.. Непроходимая глупость нашей денежной буржуазии!— В Америке, где обращаются с деньгами не так идиотски, как у нас, я имел бы уже тысячу долларов! Напрасно я обращался к людям интеллигентным, -они не хотели даже выслушать меня. Если 6 ты видел, что с ними происходило при словах «пятьдесят тысяч франков».— Да, наша французская бережливость держится еще за старый шерстяной чулок!— В отчаянии я отправился к богатому промышленнику Грандье, живущему на вилле Кармен, которого считал сторонником прогресса, способным отозваться на все оригинальное и великое. Он рассеянно выслушал меня, а когда я попросил пятьдесят тысяч франков, то он попросту указал мне на дверь, назвав меня сумасшедшим. Хотя в его оправдание надо заметить, что я изложил ему дело в несколько резкой форме и только впоследствии вспомнил, что он имел все права на мое уважение.— Как это?! Какие права?— Это маленькая тайна, которую ты узнаешь потом!— Ну, если Грандье имел глупость тебе отказать, я ручаюсь, что ты получишь нужную сумму и в скором времени!Тяжелые шаги, сопровождаемые бряцаньем шпор, прервали беседу.— Здесь! — произнес грубый голос у самой двери маленькой лаборатории, устроенной Фортеном в углу сарая.— Он страшно силен, и вы должны находиться на расстоянии голоса, не дальше!Раздалось два удара в дверь.— Войдите! — отвечал молодой ученый удивленным тоном.Дверь растворилась, и показался жандармский унтер-офицер. Он, не кланяясь, приблизился к Фортену и строгим голосом спросил:— Вы — Леон Фортен?— Да!— Именем закона вы арестованы!— Я? Но это бессмыслица!.. В чем же меня обвиняют?— В том, что вы убили бедного невинного человека по имени Мартин Лефевр, проживавшего по улице Св. Николая!При этом чудовищном обвинении из груди Леона Фортена вырвался крик ужаса и негодования.— Я!.. убийца!.. но вы сами…— Молчите и повинуйтесь добровольно; в противном случае…— Но то, что вы сказали, ужасно! Против этого позора говорит вся моя честная жизнь!— Это меня не касается! — грубо прервал жандарм. — Я имею приказ арестовать вас и выполняю его!Поль Редон сделал было попытку вмешаться в разговор, но жандарм скользнул взглядом по этому закутанному в мех человеку, которого он видел утром вблизи места преступления, и пробормотал:— С вами я никаких дел не имею! Ну, прощайтесь скорее, — прибавил он нетерпеливо, — а вы, Фортен Леон, следуйте за мною!Бледный, растерянный Фортен окинул последним взглядом свою маленькую лабораторию, где провел столько отрадных минут, и сердце его сжалось от бели. Ему хотелось в эту минуту обнять отца и мать, приласкаться с бесконечной нежностью к своим добрым старичкам, как делал это в детстве, и уверить их в своей невиновности. Но они были в поле, занятые обычным трудом, и, может быть, так даже было лучше.— Я их увижу… я сказку им.. поддержу их, как сделал бы твой брат, мой дорогой Леон! — вскричал Редон, нервно пожимая руки своего друга. — А ты будь терпелив!.. Дело разъяснится… Я похлопочу об этом и сумею доказать правду, на зло чиновникам и жандармам. Теперь же я следую за тобою! ГЛАВА III Тягостный путь. — Истинный друг. — Перед судом. — Вопрос. — Цветы обвиненного. — Дама в голубом. — Донесение агента. — «Это вы — убийца!» Жандарм открыл дверь и повелительным жестом пригласил молодых людей выйти. На улице другой жандарм с трудом сдерживал шумную толпу. При виде Поля и Леона раздался дикий рев.— Убийцы!.. Вот они, негодяи!.. Бандиты! Смерть им!.. Смерть убийцам!Особенною яростью отличались женщины, готовые бить и всячески мучить мнимых преступников.Наконец, они прибыли в мэрию, где уже находился следователь и помощник прокурора Республики, приехавшие из Версаля, и мировой судья из Сен-Жермена. Редон нежно обнял своего друга и прошептал несколько слов утешения.— Ну, довольно! — положил конец их беседе жандарм.Редон дружески протянул ему руку. Он был знаком со всеми и находился в наилучших отношениях с магистратом. Пользуясь благоприятным случаем, он живо отвел в сторону своего знакомого и шепнул ему на ухо:— Поверьте, вы страшно заблуждаетесь; даю вам честное слово, что Фортен невиновен!— Я очень бы желал этому верить, но мы арестовали его, имея важную улику!— Какую же?— Этого я не могу сообщить!— Хорошо, но дадите вы мне возможность исследовать дело?— Охотно!— Тогда прикажите предоставить мне свободный доступ в дом, где совершено преступление.— Это можно!— Благодарю! Я не останусь в долгу!— Советую вам не горячиться, чтобы не попасть в оплошность и не повредить делу.— Еще раз благодарю вас!— Через два часа, после завтрака, мы будем допрашивать обвиняемого. Вы придете?— Да, до свидания!Теперь в зале остались только трое судей, писарь, жандармский унтер-офицер и Леон Фортен.Следователь приказал жандарму удалиться в коридор и не впускать никого, потом учтиво предложил подсудимому сесть и приступил к одному из тех ужасных допросов, какие приводят в замешательство даже невинных числом, неожиданностью и странною постановкой вопросов. Сначала следуют имена, прозвания и занятия.Фортен, Леон-Жан, 26 лет, доктор наук, препаратор парижского факультета, получает содержания 150 франков в месяц, живет у родителей в Мезон-Лафите, ездит по делам три, четыре, иногда пять раз в Париж, имеет абонементный билет 3-го класса Западной железной дороги.Пока писарь заносил эти сведения на бумагу, следователь впился глазами в Фортена и спросил его:— Знаете вы господина Грандье?При этом вопросе, по-видимому, ничего общего не имевшем с преступлением на улице Св. Николая, Фортен явно покраснел и в замешательстве отвечал:— Да, я знаю господина Грандье… но очень мало… я с ним говорил лишь однажды… при затруднительных… или, скорее, смешных для себя обстоятельствах!— Сообщите, пожалуйста, эти обстоятельства.— Охотно, так как это единственное свидание не оставило во мне ни стыда, ни упрека! Я — изобретатель и очень бедный. Нуждаясь в большой сумме с целью внедрить открытие, долженствующее произвести экономический переворот во всем мире, я ходил на прошлой неделе просить эту, сумму у господина Грандье.— А как она высока? — спросил небрежно следователь.— Пятьдесят тысяч франков!Услышав такой ответ, судейский чиновник слегка повел глазами и закусил губы, как человек, начинающий убеждаться в справедливости своего предположения.— Итак, вы хотели занять пятьдесят тысяч франков у Грандье?— Да, хотя эта попытка оказалась величайшею из глупостей, когда-либо сделанных мною!Тогда следователь перешел к другому.— Где вы были вчера в полдень?— В лесу!— Когда завтракаете?— В двенадцать часов, так что я должен был бы находиться в это время дома; но я вернулся, против обыкновения, только к часу!— Зачем же вы изменили своей привычке?— Я шел своей обычной дорогой, как вдруг увидел вспененную лошадь без всадника. Напрасно пытался я ее остановить… Я был отброшен и сбит с ног.— Сколько было времени тогда?— Четверть первого!— Когда же вы могли вернуться к родителям?— Для этого потребовалось бы около десяти минут!— Почему же вы вернулись через час?Вторично Леон Фортен покраснел и обнаружил волнение.— Отвечайте мне с полною откровенностью, — прибавил следователь, — скажите всю правду!— Уверяю вас, что я занимался очень невинным делом, совершенно чуждым печальному предмету, о котором мы говорим.— Я забочусь о ваших же интересах!Фортен, сделав над собою усилие, начал:— Хорошо! В тот момент, когда встретилась лошадь, у меня в руке был букет из фиалок и первоцвета… Одной свободной рукой я не мог удержать лошадь, и мой букет очутился у нее под копытом. Из-за этого я должен был набрать свежих цветов!В ответ на это следователь иронически улыбнулся, слегка пожав плечами.— Можете вы сказать, кому предназначались эти цветы?— Нет, — возразил с твердостью Леон, — не могу и не хочу!— Подумайте, к каким важным последствиям может повести ваше умалчивание при изложении этой малоправдоподобной истории!— Это мой секрет, и вы его не узнаете!— Как угодно… Встретили ли вы кого-нибудь по дороге?— Никого, сколько мне известно… или я не обратил внимания ни на кого. Может быть, я даже прошел мимо нескольких человек, не заметив их!— Однако вас видели!— Возможно: я не прятался. Впрочем, видевшие меня могут подтвердить справедливость моих слов!— Да, без сомнения, но не всех!При этом следователь наклонился к писарю, после чего тот положил перо и быстро вышел, а через несколько минут вернулся в сопровождении Шелковой Нити и Бабочки, двух помощников Жерве, все еще одетых — один рабочим, другой служащим Западной Компании.— Узнаете вы этого господина? — обратился без всяких обиняков следователь к Бабочке.— Да, я встретил его вчера в лесу, когда мы увидели лошадь своего начальника, бедняжки Жерве.
1 2 3 4