Его руки поднялись еще выше, добрались до той точки, где сходятся бедра. Он посмотрел на Дженет. Глаза у нее были закрыты.
– Здесь ты тоже горячая, Иласэд.
У нее задрожали колени. Она прижала кулак к губам, чтобы заглушить готовый сорваться с них звук.
Лахлан привлек ее к себе, и она упала в его объятия, как перышко. Целовать ее было все равно, что падать в бездну, где единственными постоянными величинами были ее руки, хватающиеся за него, и биение крови в его жилах. Тело требовало – торопись! Быстрее! Рассудок словно утратил способность рассуждать здраво и подчинился телу. И оба лихорадочно торопили его.
«Терпение, Лахлан».
Он уложил ее на траву Гленлиона и расшнуровал платье.
– Я хочу сделать тебя своей, Иласэд, прямо сейчас, – сказал он, и в его голосе уже не было никакой насмешки. – Скажи мне, что ты не боишься. – «Пожалуйста».
Она только помотала головой из стороны в сторону. Она все еще держала руками свою юбку, и он осторожно разжал ее пальцы. Он путался в ее одежде; весь предыдущий опыт вылетел у него из головы; дрожащие пальцы и быстрое дыхание выдавали спешку и вожделение.
Каким-то образом, оставаясь молчаливой и неподвижной, она превратила его в алчного зверя. Когда его руки нашли ее груди и обхватили их, Лахлан издал гортанный вздох облегчения. Скоро он утолит свою жажду.
Он поднял ее платье выше, к самой груди, и там оно скомкалось и запуталось. Он выбранился отчасти от отчаяния, отчасти потому что стало смешно. На помощь пришла Иласэд – она села и стянула платье через голову.
Потом проделала то же самое со своим бельем. Наконец она оказалась полностью, великолепно обнаженной.
Еще минута – и он тоже был наг.
Приличная женщина остановила бы его руки, или отодвинулась, или сказала бы «нет», когда он сообщил о своих намерениях. Но она пренебрегла этими вехами, старательно указывающими путь к продуманной жизни. Неизбежное осуждение просто не имело никакого значения. Гордость была похоронена под будущим одиночеством. Последствия обладали меньшей властью, чем любопытство. Она была страшно одинока, она покинула родину, а теперь ей предлагали ночь свободы с человеком из ее народа. Слышать гэльскую речь и шотландские волынки, побыть какое-то время шотландской девушкой – все это казалось даром, ниспосланным свыше. Ей хотелось всего того, что было родным, всего того, что приказали забыть, и чувство это было слишком живым для приличного общества, страсти – слишком сильными для человека ее положения. Ей хотелось на несколько часов побыть той, какой она могла бы быть, если бы обстоятельства не изменили ее жизнь.
А больше всего она хотела его.
Ей хотелось бы, чтобы от нее пахло розами, чтобы волосы у нее были расчесаны до блеска, чтобы платье было из шелка. Но она не стала бы менять час или место их соединения. Пусть все произойдет здесь, в Гленлионе, и звуки волынок будут тихим и мечтательным фоном происходящего. Она навсегда запомнит все это.
Лахлан коснулся губами ее сосков, и она выгнулась в удивлении. Она обхватила руками его голову, пальцы ее запутались в его густых волосах. С неожиданной властностью она привлекла к себе его губы, и его тихий смех тут же превратился в гортанный стон.
Никогда еще ни одна женщина не обнимала с такой жадностью свою гибель.
Все ее существо требовало того, о чем она мечтала в эти дни. Требовало его. Лахлана.
Он гладил ее в сокровенных местах, и она тихонько постанывала. Он наклонился и прошептал что-то ей на ухо, какие-то хриплые и красивые слова на гэльском языке. Это было очень уместно, именно сейчас, под открытым небом, когда свидетелями были только земля и звезды.
Она раздвинула ноги, молча призывая его. Он тут же отозвался, опустился на нее и вошел резко и внезапно.
И остановился, услышав тихий стон боли. Обнял и прошептал:
– При других обстоятельствах я бы порадовался твоей невинности, Иласэд, но вряд ли теперешние обстоятельства подходят для этого.
Странно было в такой момент слышать юмористические замечания.
Она пошевелилась под ним, обхватив руками его бедра и побуждая войти глубже. Боль, которую она при этом почувствовала, сопровождалась его бранью, тихой и страстной. Боль эта не была невыносима, хотя то, что находилось внутри ее, было твердое, как железо, и почти такое же тяжелое.
– Моя невинность больше не препятствие, – пробормотала она, стараясь скрыть улыбку. Но тут он начал ее целовать, а потом поднял голову и посмотрел на нее. В темноте она не могла различить выражения его лица. Рассердился ли он?
– Мы потеряли напрасно несколько дней, – сказал он.
– А сейчас теряем драгоценные мгновения, – сказала она. И снова он почувствовал голод. Лахлан схватил ее за руки, сплетая свои пальцы с ее пальцами.
– Пойдем со мной, Иласэд, потому что я не могу ждать. – И он принялся наносить удары медленные и длинные; ритм их был стар, как время.
Она не сводила глаз с его лица, хотя оно было окутано мглой. Дженет знала, что он тоже смотрит на нее.
Чувства, которые она испытывала, постепенно отодвинули боль на второй план. По спине время от времени пробегал блуждающий огонек; внутри словно загорелся шнур, и пламя поднималось вверх и охватывало ее целиком. Пламя это было окрашено в оранжевый, красный, синий и ярко-лиловый цвет и во все оттенки этих цветов, какие только можно себе представить.
Она закрыла глаза, чувствуя себя беспомощной перед этим пламенем. Лахлан целовал ее, что-то шептал на ухо. Tha gaol agam ort. Она хорошо знала эти слова, часто слышала их от своих родителей. Я тебя люблю. Кожа его была липкой от пота, руки сжали ее бедра, и Дженет закричала, а он поцелуем заглушил ее крик, побуждая этим поцелуем коснуться всех цветов волшебной радуги, стать частью его, как он уже стал частью ее.
Он унес ее, этот грабитель, туда, где она никогда еще не бывала, туда, где не было молчания и одиночества, а только рыдающая радость и где связаны воедино плоть, рассудок и сердце.
Когда все было кончено, когда ночь уже неохотно уступала место первым осторожным рассветным лучам, Дженет обняла его, не чувствуя ни стыда, ни сожаления из-за своего поступка.
Ведь Лахлан – возлюбленный ее сердца.
Глава 11
Он спешился, не доехав до дома, и принял ее в свои объятия.
– Ты устала, девочка, – ласково сказал Лахлан, с улыбкой глядя на ее сонное лицо.
Всю дорогу домой она дремала. Он хотел оставить ее в Гленлионе, но побоялся вызвать этим поступком недовольство в своей новой семье. Ее родители – англичане, они не поймут, что их шотландский брак имеет такую же законную силу, как и те, что заключаются в Англии. Может быть, Лахлан сможет поговорить с ее отцом и сделать так, чтобы тот поторопился со свадьбой. Лахлану претила мысль о том, что придется оставить Иласэд здесь. И к тому же он понимал, что ему не очень-то хочется ждать еще много дней, пока они не обвенчаются на английский манер.
Лахлан представлял себе, что скажет Коннах, если он сообщит ему об этом.
Она обвила руками его шею и зарылась в нее лицом. Что-то пробормотала. Прикосновение ее губ было очень возбуждающим. Но Лахлану предстояла долгая поездка обратно, а Иласэд нужно быть в постели прежде, чем взойдет солнце.
– Девочка, – сказал он, – я и впрямь утомил тебя, но сейчас ты должна проснуться. – Она даже не попыталась открыть глаза, и он едва заметно улыбнулся.
Он поставил ее на землю. Она припала к нему, потом вздохнула и выпрямилась, слегка покачиваясь.
– Мне следовало ощущать себя грешницей, Лахлан. Или хотя бы распутницей. Но я этого не ощущаю. Разве это не безумие с моей стороны?
– Мы не сделали ничего дурного, – возразил он, растирая ей руки от плеч до запястий. Она откинула голову назад и закрыла глаза. Мгновение расставания становилось все тяжелее. – Мы ничего не сделали такого, за что церковь могла бы нас наказать. – Он поцеловал ее в лоб. – Теперь я не могу называть тебя девочкой, да? Но я привык называть тебя Иласэд. Может быть, ты предпочтешь, чтобы я называл тебя так, а не твоим первым именем? Оно некрасивое, мне кажется, и совсем тебе не подходит.
– Дженет не такое уж некрасивое имя. – И она снова припала к нему, все еще не проснувшись окончательно.
– Дженет? – Он отодвинулся и заглянул ей в лицо. Она неохотно открыла глаза. – У тебя что, целый набор имен? Я говорю о Харриет. Это имя мне не нравится. Оно тебе не идет.
Она шире открыла глаза и медленно тряхнула головой:
– Меня зовут не Харриет.
Он провел рукой по волосам. Ему показалось, что он неправильно расслышал ее слова. Или, возможно, он все еще спит на траве в Гленлионе, удовлетворенный, довольный и более уверенный в своем будущем, чем прежде.
– Меня зовут не Харриет, – повторила она. Голос ее звучал тихо, но он хорошо расслышал сказанное.
Он покачал головой:
– Нет, Харриет. Ты дочь сквайра Хэнсона. Моя английская невеста.
Его слова показались Дженет мелкими пулями, которые попали ей прямо в сердце. Его английская невеста. Что, конечно же, означает, что сам он не какой-то шотландский разбойник, не просто обитатель Гленлиона, а лэрд клана Синклеров.
Она видела его лицо в рассветном сумраке. Его глаза, казалось, кричали.
– Я не Харриет, – прошептала Дженет. Она отступила от него на шаг. На это ушло бесконечное количество времени, как будто она проделала большое расстояние. – Меня зовут Дженет. – И она отступила еще на шаг. И еще. – А ты лэрд Синклеров, да? – Голос ее дрогнул.
Лахлан кивнул. Всего один раз. Кивнул коротко, резко.
– Разве ты этого не знала, девочка? Мой клан был рядом с нами всю ночь. Они встретили тебя как мою будущую жену.
Она снова и снова мотала головой. Но отрицанием нельзя было заставить это мгновение исчезнуть, нельзя было уничтожить предыдущие несколько дней. Дженет полюбила его, полюбила его улыбку, его смех, его грустное признание, что он покончил с разбойными набегами. Лахлан полюбил ее, и она обнимала его, когда он содрогался рядом с ней, и он целовал ее, когда она стонала. А теперь он стоит и смотрит на нее как на привидение.
– Я не Харриет, – повторила она.
– Тогда кто же ты? – Эти слова прозвучали не громче, чем шепот, несмотря на всю их резкость. Не показался ли ему этот миг излишне странным? Как будто в нем не было ничего реального, как будто то был сон, вызванный слишком большим количеством, съеденных засахаренных фруктов или выпитого вина.
– Я компаньонка Харриет, – тупо сказала Дженет. – Я читаю ей книги, когда ей скучно, разматываю для нее нитки и растираю ей виски. Вот и все. От меня не зависит мир на границе, и я не могу принести тебе богатого приданого.
Молчание лежало между ними, словно долина, где ничего не растет. Не было произнесено никаких объяснений, извинений или сожалений. То, что думала Дженет, невозможно было выразить словами, а то, что чувствовал Лахлан, скрывалось за его молчанием.
Рассветное небо светлело. Их странное молчание было прервано птичьим щебетом. Природа подавала знак тревоги.
– Тебе лучше войти в дом, пока тебя не заметили.
Дженет молча кивнула.
Они могли бы сказать друг другу очень многое, но не находили сил выговорить ни слова. Она опустила глаза, повернулась и ушла.
Он приказал себе не смотреть ей вслед, отвернуться с такой же легкостью, что и она. Но он все равно смотрел на нее. Надежда, которая так весело охватила его, когда он с ней встретился, и которая постоянно крепла в ее присутствии, исчезла. С Дженет исчезла и его вера в будущее.
Сколько часов эта вера жила в нем? Иласэд все старательно подсчитала. Десять часов – и одна волшебная ночь. Только и всего.
Глава 12
– Кто он, Дженет? – раздался голос в Желтой гостиной. Она остановилась и повернула голову. Перед ней стоял Джереми.
Она посмотрела на стул, пододвинутый к окну. Да, он все видел. «Это будущий муж вашей сестры. И мой любимый». Этих слов она не произнесет никогда. Разве ей не следует чувствовать еще больший стыд? Но она чувствовала себя только опустошенной, как будто утратила какую-то часть себя. Какой-то самый важный орган. Сердце? Чем именно человек ощущает значимость подобных вещей? И было не важно, что сейчас Джереми заклеймит ее как распутную женщину.
– Вы все время следили за мной?
Судя по его лицу, он, очевидно, не ожидал такого вопроса. Как это несправедливо с ее стороны. Ведь он следил за ней не просто так. Он делал все, чтобы ее исчезновений никто не заметил. Он всегда был добр. Быть может, чересчур внимателен, даже когда потакал ее распутству. Как ему удавалось отвлечь от нее внимание Харриет? Выслушивая жалобы своей сестрицы? Играя с ней в вист в те часы, когда Харриет могла бы проверить, чем она занята?
– Если вы проскользнете наверх прямо сейчас, никто вас не заметит.
Дженет воззрилась на него. Он был двумя годами старше, но она всегда думала о нем как о младшем. Как о человеке, который только что вышел из юношеского возраста; но было в нем теперь что-то такое, что она поняла – Джереми возмужал с тех пор, когда она видела его в последний раз. Или, возможно, это ей показалось, потому что она сама изменилась так разительно.
– Почему вы не бьете тревогу, Джереми? Расскажите Харриет, что вы узнали.
– Вам будет легче, если вас накажут, Дженет? – В голосе его звучала такая доброта, что Дженет заморгала, чтобы смахнуть навернувшиеся на глаза слезы.
– Думаю, нет, – сказала она. – Спасибо, Джереми.
Он дошел с ней до лестницы, остановился и смотрел, как она поднимается наверх. Подниматься было трудно, словно она всходила на высочайшую гору. Когда Дженет остановилась и оглянулась, то увидела, что он хмуро смотрит на нее.
– Если в моих силах что-то для вас сделать, Дженет, я сделаю.
– Спасибо, Джереми.
– Вы дадите мне знать, когда потребуется моя помощь?
– Да, Джереми, я дам вам знать.
Он говорит о скандале, это ясно. Если кто-то узнает о том, чем она занималась этой ночью, или, если окажется, что она беременна, ее с позором выгонят из дома.
Она тихо открыла дверь своей комнаты, тихо закрыла ее за собой, села на край кровати, обхватила себя руками. Дженет сидела, раскачиваясь из стороны в сторону, и это движение странным образом действовало на нее успокаивающе.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10