Он явно был очень молод, но даже сейчас, во сне, в нем не было ни капли мальчишества: высокие, резко очерченные скулы, прямая строгая линия носа и чересчур крупная нижняя челюсть, чтобы можно было говорить об истинной красоте. Зато слишком тяжелый подбородок украшала ямочка. Наверное, именно поэтому лицо, на котором пробивалась золотистая щетина, заметно отросшая с того дня, как его принесли в дом и уложили в эту кровать, привлекало ее сильнее, чем лицо любого красавчика.
Девушка не раз спасала животных из моря, которое окружало ее родной остров. Это было дикое побережье, где северо-восточные штормовые ветры и отголоски тропических бурь, приносившихся с юга, зачастую знаменовали собой смену сезонов. За свою короткую жизнь она пережила немало штормов и выходила немало морских тварей, которых потом выпускала в приливную волну. «Но этот человек, — думала она, — не менее экзотичен, чем любая из птиц, которых ураганом заносит в нашу тихую бухту».
Раненый пролежал в постели почти целую неделю. Большую часть времени за ним ухаживала хозяйка дома, а хозяин лишь изредка помогал. Но девушка тоже ежедневно наблюдала за больным, начиная с того утра, когда его принесли в дом, и ни разу не видела, чтобы он приходил в себя. Вот и теперь он лежал перед ней тихо и неподвижно. Его поместили в лучшей спальне. Раннее солнце освещало знакомую до мелочей резьбу на кровати, легкий ветерок играл занавесками. Ничего не могло быть на свете более надежного, домашнего. И все же она не осмеливалась подойти ближе, чтобы поправить простыню. «Это так глупо, — ругала она себя, — так глупо опасаться его. Ведь он совершенно беззащитен».
И вдруг он открыл глаза. Девушка так и ахнула.
Он знал, отчего это. Такое случалось и раньше.
— Привет, — проговорил он хриплым после долгого молчания голосом. — Я живой? Вы — не сон?
— О, — мгновенно покраснев, отозвалась она. Его голос оказался мужественным и в то же время усталым и слабым. — Да, конечно, вы живы, — быстро произнесла она и добавила, стараясь скрыть смущение:
— Как вы себя чувствуете?
— Но вы мне не снитесь? — спросил он снова, желая еще раз увидеть, как заливаются розовым румянцем ее щеки. Он знавал женщин, чьи скулы горели, словно дикие розы, пылали, точно солнечная охра, а также переливались всеми оттенками алого — от гибискуса до мака. Но он уже не помнил, когда в последний раз видел стыдливый румянец девушки. Естественный румянец, когда бледные щеки вдруг розовеют и при этом не остаются такими до тех пор, пока краску не отмоют мылом с водой или слезами.
Она была юна и прекрасна, хотя одета очень простенько и совершенно не накрашена. Все это тоже было для него в новинку. Он уже привык к женщинам, чья боевая окраска была видна за версту. Их внешность, конечно, производила более сильное впечатление. Но эта девушка действительно была хороша. Стройная, с прекрасной фигурой, прямыми блестящими темно-каштановыми волосами и ореховыми глазами в окружении длинных пушистых ресниц. У нее был маленький прямой носик и мягко очерченные розовые губы. Он заметил веснушки у нее на переносице, и это наполнило его душу необычайной нежностью, которая сразу укротила похоть. Увы, ненадолго.
Скромное платьице в зеленую полоску ей не шло, зато оно не скрывало чарующие формы высокой груди и узкую талию. Но стоило ему оторвать глаза от этого соблазнительного зрелища, как он понял, что незнакомка мелкими шажками удаляется от него. Что ж, с ее стороны это было предусмотрительно, но ничуть его не устраивало. Он лежал раненный, и сил у него было не больше, чем у блохи. Однако он дышал! И потом, он уже пережил самое страшное. Хотя сам чувствовал, что ему предстоит еще очень долго выздоравливать… И его вовсе не радовала перспектива все это время проваляться в постели одному.
— Ох! — воскликнул молодой человек, прижимая ладонь к сердцу, словно испытал новый приступ боли, откинулся на спину и опять смежил веки.
Девушка тут же вернулась к его постели. Он видел сквозь опущенные ресницы, как она взволнованна. «Так-то лучше», — подумал он, в душе улыбаясь, когда девушка подошла ближе и склонилась к нему. Запахло цветами. — Мама! — закричала она.
«Проклятие, — подумал он, смиренно вздыхая. — Кажется, я переиграл». Однако ему, к сожалению, действительно было нехорошо. И о чем он только думал, неизвестно! Впрочем, нет, известно, конечно, но ведь это же чистое безрассудство! Побывав на грани смерти, он вдруг страстно захотел доказать, что еще жив, и он не знал лучшего способа сделать это, чем развлечься с девчонкой. Но грудь у него действительно болела. При этом он совершенно не знал, кто эта девушка, и где он находится. Совсем не время думать о милых красотках, пусть даже умеющих краснеть по-настоящему. Что с ним случилось? Ведь он всегда был человеком, привыкшим полагаться главным образом на свою голову. «Должно быть, это из-за раны», — решил Танцор. Вспомнив, как ему едва-едва удалось вылезти живым из могилы, он погрузился в тяжкие раздумья.
Итак, он лежал мрачный и совершенно серый, несмотря на загар, когда в комнату торопливо вошла женщина средних лет, должно быть, мать юной незнакомки.
— В чем дело? Ему что, стало хуже? Я думала, он идет на поправку, — проговорила она, семеня к кровати.
— Он был… он пришел в себя. Он даже говорил, — смущенно пояснила девушка, — но потом вдруг охнул и снова закрыл глаза.
— Не стоит беспокоиться из-за меня, — слабо проговорил раненый, попытавшись сесть и резко переведя дух, когда ему это не удалось. На сей раз он не притворялся. Поглядев на обеих хозяек, он добавил:
— Я попробовал пошевелиться и понял, что пока не могу. Я не привык чувствовать себя инвалидом. Я…
— Ах!.. — услышал он и умолк, поняв, что на него в упор уставилась старшая из женщин. Младшая просто отвела взгляд.
Его резко очерченные губы раздвинулись в слабой безропотной улыбке.
— Не волнуйтесь, сударыня. Это часто случается, я уже привык. Сам я вижу себя, лишь когда бреюсь, причем обычно в полуслепое зеркальце. Матросы на этом проклятом корабле, которые выбросили меня на берег, порой называли меня Акулой. Вижу, вы поняли, почему.
— Вздор, — отрезала старшая хозяйка, — у тебя чудесные глаза. Похожи на испанские серебряные монеты.
«Однако „Акула“ — это очень точно», — подумала Ханна, снова взглянув на него. Она, конечно, никогда не видела вблизи живых акул. Но у них, наверное, такие же глаза, когда эти безжалостные хищники рыщут по морю в поисках жертвы: глаза цвета их собственной шкуры, яркие, серебристые, сверкающие опасностью и пониманием чего-то такого, что не дано понять человеку. Глаза незнакомца, глубоко посаженные и светящиеся, были довольно красивыми, но в то же время странными и даже страшными. И при этом взгляд был таким притягательным, что девушка на всякий случай отвела глаза.
— Испанские монеты? — переспросил он, устало улыбнувшись. — Такие же фальшивые? Так вот что вы обо мне думаете, сударыня?
— Я-то думаю, что ты лихой парень, — призналась мать Ханны. — Шутишь и флиртуешь не хуже любого ловеласа, а у самого в груди кинжальная рана глубиной с мою ладонь. А ведь ты едва очухался, причем в совершенно незнакомом месте. Мы целую неделю старались привести тебя в чувство. Ну ладно, позволь представиться. Ты находишься в доме Джереми Дженкинса. Дом стоит в бухте Глен. Я — Рейчел, хозяйка здесь. Это моя дочка Ханна. Ну а сам-то ты кто будешь?
Очевидно, соображал он еще не слишком ясно — так подумала Ханна, — потому что запнулся, пытаясь выговорить свое собственное имя:
— Благодарю вас за ваши старания и заботу, миссис Дженкинс. Меня зовут Танц… Тэн… Дэн Силвер. — Помолчав, он добавил:
— Прежде чем я расскажу вам свою историю, мне придется задать еще один вопрос.
Раненый уселся, опираясь на высоко взбитые подушки. Утреннее солнце освещало его мертвенно-бледное лицо. Несмотря на очевидную слабость, молодой человек выглядел возбужденным.
Четверо Дженкинсов сидели в полном составе в его солнечной комнате.
Рейчел занимала место возле постели больного. Ее высокий, широкоплечий, добродушный супруг Джереми устроился рядом, попыхивая трубкой. Долговязый юнец Джеффри, на лице которого отражались то подозрительность, то неподдельный интерес, стоял опираясь на дверной косяк — слишком заинтригованный, чтобы удалиться, слишком смущенный
Собственным любопытством, чтобы пройти в комнату. Наконец, прекрасная Ханна сидела у окна, словно купалась в лучах утреннего солнца.
Все они собрались здесь, чтобы услышать его историю. Они ведь спасли раненого, а потому заслуживали рассказа о его приключениях. Он, разумеется, решил придумать для них что-нибудь получше. Кем бы он ни был в прошлом и теперь, уж он-то сумеет отплатить за добро. Но для начала он хотел узнать побольше о них, об этих людях, живущих возле моря. Прежде чем что-то рассказывать, он должен был понять, что им уже известно.
— Говорят, когда человек переживает что-нибудь ужасное, милосердная природа порой облегчает его страдания, лишая памяти, — осторожно начал больной. — Я очнулся с болью в груди и обнаружил, что мне удалось чудом избежать смерти. Но как же вы нашли меня?
— Мальчишки ловили омаров и наткнулись на тебя на пляже. Ты наполовину был в воде, наполовину — на суше, и в жилах твоих, наверное, почти не оставалось крови. Во всяком случае, так нам показалось. Должно быть, холодная вода спасла тебя от смерти. Так часто бывает, — со знанием дела пояснил Джереми, — соль и холод как бы запечатывают рану. Мне часто доводилось вынимать крючок из собственной руки, и я именно так останавливал кровь, — задумчиво промолвил он. — Я ведь был рыбаком, пока не начал торговать, стоя за конторкой. Но благодаря этому ремеслу я неплохо поднялся. Нынче у меня самый большой дом во всей округе. Вот почему тебя принесли к нам. А ты так ошалел от боли, что пытался уползти в море, вместо того чтобы карабкаться на берег. Благодари провидение за то, что начинался прилив, а ты был слишком слаб, чтобы с ним бороться. Тебя вытащили из воды, всего в песке и крови, и принесли прямо к нам. Больше мы ничего не сможем тебе рассказать. Разве, пожалуй, только то, что накануне ночью видели, как из пролива уходил капер. Дэн Силвер кивнул мохнатой головой. — Очень странно, что вы меня взяли в дом, — заметил он. — Неужели не боялись, что приютили пирата? — Говорил он беззаботно, хотя при этом украдкой пристально всматривался в лица хозяев.
— Даже если б и так, нам нечего особенно опасаться, — ответил Джереми. — Ведь ты был в полушаге от смерти. Однако уж не хочешь ли ты признаться нам, что ты как раз из этих?
— Будь я пиратом, с моей стороны было бы очень глупо признаваться в этом, не так ли? — с горькой усмешкой сказал гость. — И потом, они никогда не поступают так жестоко со своими, как поступили со мной. Все же я не могу просить вас поверить мне на слово, друзья мои, поскольку вы меня совсем не знаете. Так что я расскажу вам свою историю, а уж вы сами решайте, верить мне или нет.
Его странные серебристые глаза устремились куда-то очень далеко, и он начал, глубоко вздохнув:
— Что до того, как я сюда попал, вы знаете почти столько же, сколько я сам. Что касается моей жизни перед этим… Я простой моряк и стал им с самого детства. Я родился в Англии, но покинул родные берега, как только сумел взобраться по сходням. Я видел уже двадцать семь весен и за это время исходил шесть из семи известных морейnote 1. Сколько удивительных историй я мог бы рассказать вам! Но только не сегодня. Последняя моя история началась в прошлом году, когда я под парусом покинул Лондон.
Дженкинсы дружно кивнули. У него действительно было характерное британское произношение.
— Я нанял прекрасное торговое судно, направлявшееся к карибским берегам с грузом специй и красивых тканей, — продолжал гость. — Но увы, мы не добрались до цели. Менее чем через месяц нас захватили в плен пираты. Мы пытались ускользнуть от них…
— О, это почти невозможно, — вставил Джереми, выпуская ароматное облако табачного дыма.
— Именно так, — вздохнул Дэн. — И они очень скверно отнеслись к нашему Плану, смею вас заверить. Не стану вдаваться в подробности, — добавил он, многозначительно поглядев на Ханну, — но должен сказать, что они оказались совсем не симпатичными людьми, то есть абсолютно. Они взяли нас на абордаж. Я остался в живых, как и большинство достаточно сильных и здоровых матросов… Но не офицеров. Так уж заведено у пиратов. Я, должно быть, по натуре живуч. Мне вдруг пришло в голову, что, окажись я хорошим моряком, я смогу ходить с ними, пока не найду способ удрать на свободу. Я действительно хороший моряк, хотя они не очень-то во мне нуждались. С другой стороны, я умею грести не хуже любого, и я греб. Это было нелегко, но человек на многое способен. Пока я был у них в плену, они не искали новой добычи, а потому моя совесть не так мучила меня, как физические страдания.
Он усмехнулся. Слушатели перевели дух. Но потом его лицо словно затянуло тучами, глаза стали блестящими, серебристыми и плоскими, как море перед штормом, а голос зазвучал очень грубо.
— Не прошло и месяца, как я подслушал один разговор. Тогда-то я и понял, что должен бежать, пока еще возможно. Они собирались идти на Мадагаскар, чтобы продать всех своих рабов, как вы понимаете… включая и меня.
Ханна ахнула, ее родители лишь с пониманием покачали головами.
— Говорят, беи охотно покупают христиан-невольников, — пояснил Дэн.
— Увы, это так, — со вздохом подтвердил Джереми.
— Да, — продолжал Дэн, — стоит человеку попасть в ярмо, и он уже никогда не увидит свободы на этой грешной земле. А поскольку я вовсе не был уверен в том, что меня пустят на небо, то решился бежать.
Он подождал, пока женщины справятся с улыбками, а мужчины перестанут смеяться его шутке. Но, отсмеявшись, Джереми вдруг проницательно поглядел на своего гостя.
— Однако корабль, который мы видели в проливе накануне той ночи, когда тебя нашли, был «Антонио». Его капитан — мистер Кидд, а он не корсар. Он торговец из Нью-Йорка, его хорошо знают повсюду, от острова Манхэттен до Устричной бухты.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10