Грешно, и шутка вышла бы плохая,Когда б теперь я сон его спугнул».«Конечно, — отвечала Алимена, —И не тревожь: ведь сила сна бесценна».
CLVI Когда уж долго юношу, лаская,Опутывал сетями легкий сон,И воля грудь наполнила былая,Вздохнув глубоко, пробудился он,А возле — никого. И, вновь вздыхая,Своей печали прежней возвращен,Он пред собою мыслью неостывшейВсе видит нежный взгляд, его сразивший.
CLVII Но чтоб себя не выдать вдруг позорноИ обмануть отцовское чутье,Вскочил и приоделся он проворно.Скрыв муку страсти, одолел ее.Красивое, спокойное притворно,Отер он полотном лицо своеИ взор, еще слезами орошенный, —И вышел вон, хоть несколько смущенный.
CLVIII И Джирафоне тотчас же встречаетИ спрашивает сына своего,Что было с ним и как он поживает.И, все еще любуясь на него,О том же Алимена вопрошает.А он в ответ: «Да, право, ничего.Я выспался — и не томит нимало,Прошла вся боль, что так меня терзала».
CLIX Но все ж отец решил приготовленьеГорячей ванны для него, — и вотЕе берет он только в уверенье,Что боль иная сердце не гнетет.О Джирафоне, что твое леченье!Любовное страданье не пройдет,И разве тут твоя поможет ванна,Когда глубоко в сердце скрыта рапа!
CLX Довольно же. И после омовеньяИзрядно грустно день проводит он.Два, три, четыре дня — одни мученья.Минутного он отдыха лишен,Все позабыв былые упоенья,В задумчивости мрачной погружен.Но мысль о той его не покидает,По ком и дни, и ночи он страдает.
CLXI Отец, и мать, и все дела на свете,Все — все равно, ничем не занят ум,И мысли нет ни об одном предмете,Вся жизнь кругом — какой-то праздный шум.Но лишь одна бессменно на приметеУ скованных, порабощенных дум,В одну лишь верит, лишь одной боится,-И ею создана его темница.
CLXII Когда бы в страстном, пламенном горенье —Не зная где — он мог ее сыскать,Весь исстрадавшись, принял он решеньеТого предела уж не покидать.И лишь в одном он ведал утешенье —Чтоб без помехи плакать, и вздыхать,И тихо вспоминать о том, что было,Что с милою его соединило.
CLXIII И Африко столь горю предавался,Что с каждым часом более страдал.Он обессилен был, он задыхался, —Без отдыха недуг его терзал.Он жизни против воли подчинялся:Цепями так Амур его сжигал,Что он почти от пищи отказался,День ото дня слабел и истощался.
CLXIV Уже с лица красивого сокрылсяРумянец юный, дальше — все бледнейИ все худей бедняга становился,Стал острым взгляд ввалившихся очей.И так он от печали изменился,Что юношу еще недавних днейЕдва напоминал теперь влюбленный,Безжалостным пыланьем опаленный.
CLXV Отец не мог бы выразить словами,Как мучился душою за него.И часто ободрял его речамиТакими: «Сын мой, молви, отчегоСтрадаешь ты? Клянусь тебе богами:Узнав причину горя твоего,Все сделаю, хоть из последней силы,Чтоб дать тебе, чего ты хочешь, милый.
CLXVI Коль силою нельзя предмет томленийТвоих достать иль разумом людским,Подумаем: есть способ, без сомнений,Мысль отогнать, которой ты томим,Чтоб больше ты не знал таких мученийИ был, как прежде, цел и невредим.Не дать тебе совета — быть не может,Сыночек мой, — иль век мой даром прожит?»
CLXVII И матушка частенько вопрошала,Чем он, любимый, столько угнетен,Что жизнь его такою горькой стала,И так уныл, и так расстроен он.«Сыночек, — говорит, — мне в душу палаТвоя тоска, и сердце рвется вонС отчаянья: не видеть не могу же,Что с каждым днем тебе все хуже, хуже».
CLXVIII Им Африко в ответ — не что иное,Как только, что худого ничего;Не знает, дескать, сам, что с ним такое.А то — чтобы оставили егоВ покое: голова иль что другоеПобаливает — только и всего.И от того не раз его лечили,Да все болезнь не ту в нем находили.
CLXIX И в этой жизни тяжкой изнывая,Однажды Африко печальный пасСвои стада и, взоры подымаяРассеянно, бродил за часом час,Все о своей любезной размышляя,Из-за которой таял он и гас.И вот увидел он источник ясный,Светившийся светлей звезды прекрасной.
CLXX Деревьями густыми окруженный,Местами сенью веток затемненОн был. Полюбовался им влюбленный,Сел у корней; склонился грустно он,Раздумьем о злосчастье сокрушенный,К какому был любовью приведен.В воде себя узнав, он поразился,Как мрачен вид его, как изменился.
CLXXI И вот, к себе исполнен состраданья,Сраженный переменою своей,Не в силах он удерживать рыданья,Все горше плачет он, все горячейИ день злосчастный первого свиданьяУже проклясть готов душою всей.«Ах, — молвит, — за какие прегрешепьяВлачу я жизнь, не зная утешенья!»
CLXXII И, опираясь на руку щекою,А на колено локоть положив,Он говорил и слезы лил рекою:«О злая жизнь моя, пока я жив!Так этою отягчена тоскою,Пускай растает, словно снег в разлив.А я, как хворост на огне, сгораю,И нет спасенья мне, нет мукам — краю.
CLXXIII Уйти от страсти к девушке жестокой,Пленившей сердце мне, я не силен, —Чтоб не желать ее с тоской глубокойВсего превыше. Вижу — заключенВ столь крепкие оковы, одинокий,Что день и ночь пылать я обреченВ огне недвижно: выйти нет надежды,Коль смерть не поспешит закрыть мне вежды».
CLXXIV Потом, любуясь, он глядел на стадо:Резвилися коровки и бычки,Он видел — целовались; всем отрадаБыла в любви, не ведавшей тоски.Он слушал птиц; полны живого склада,Звучали их любовные стишки,И весело пичужка за пичужкой,Влюбленные, порхали друг за дружкой,
CLXXV Любуясь, Африко грустил без меры:«Счастливые созданья, вы верней,Вы более меня друзья Венеры,И как вы радостней в любви своей,В усладах тех, каким не знал я веры!И как должны хвалить вы горячейАмура за любовь, за упоенье,Что вам дано сполна — и в разделенье!
CLXXVI Вы стройно песни радости поете,Порхаете, беспечны и легки,А плачу я, в страданьях и заботеИ день, и ночь, изнывший от тоски;Исход я вижу в смертной лишь дремоте,Свободы жду от гробовой доски,Отрады, хоть малейшей, ждать не смеюОт завладевшей волею моею».
CLXXVII И тут, вздохнув глубоко и умильно,Расплакался так горько мальчик мой,И слезы полились так изобильно,Что щеки, грудь казалися рекой,Струями слез омоченные сильно, —Так злостной был охвачен он тоской.И к светлому склонившись отраженью,Беседовал он с собственною тенью.
CLXXVIII И с нею потуживши над собою,Слезами переполнивши поток,Сменяя долго мысль одну другою,Он несколько сдержать рыданья могПри мысли, поманившей дух к покою,Открывшей в сердце тихий уголок,Напомнившей о сладком упованье:Венера ведь дала обетованье.
CLXXIX Но видя — не приходит исполненье,А между тем он до того дошел,Что чувствует уж смерти приближенье,Сказал: «Венера бед моих и золВедь и не помнит; зреть ли ей томленье,Которым смертный рок меня борол?»Почтить богиню жертвоприношеньемРешает он — как напоминовеньем.
CLXXX Он на ноги встает, идет он живоТуда, где неба не закрыт простор,Умелою рукою взял огниво,Разводит видный, блещущий костер.И целую поленницу, красивоСрубив ее, над пламенем простер.Потом овечку, что глазам отрада —Тучна была, — он быстро взял из стада.
CLXXXI И, взяв ее, к огню подвел; сначалаМежду колен своих установил;Потом, как дело знающий немало,Ее он прямо в горло поразилИ кровью, что по капле истекала,Он окропил огонь; и разделилОвечку на две части, и рукамиПоспешными их возложил на пламя.
CLXXXII Одну за Меизолу оп возлагает,Другую — за себя, чтобы узнать,Не чудо ли сейчас же воссияет;Во благо, в зло ль — ее лишь увидать,Всю па пего надежду возлагает.Он уповает, должен уповать!И на колени он к земле склонился,В таких словах к Венере обратился:
CLXXXIII «Богиня, что над небом и землеюВсех выше властью мощною своей,Краса-Венера — сын Амур с тобоюСражает души и сердца людей,-Бегу к тебе с сердечною мольбою,О, не отвергни же мольбы моей,Благослови — и счастье мне содеешьТы, что сердцами всех живых владеешь!
CLXXXIV О, знаешь ты, с готовностью какоюСтрелу Амура принял в сердце яВ день, как узрел Диану пред собоюС толпою нимф изящной у ручья,Тогда же; как страданьем и тоскоюОтозвалась в груди стрела твояПо девушке стыдливой, столь прекрасной,Что лик ее в душе остался страстной,
CLXXXV А после — что я вынес за терзанья,Приятые покорно за нее,Что за томленья, что за воздыханья, —Нх видит ясно веденье твое!И как Фортуна все мои желаньяПрезрела, отравив мне бытие, —Свидетели леса: объятый ими,Я их наполнил воплями моими.
CLXXXVI Еще — лицо мое изобличаетВполне, что сталось с жизнию моей,Как безысходно в пламени сгорает,Как скоро смерть конец положит ей;От всех твоих обид она спасает,Коль с помощью не поспешишь своей.И если не пошлешь целенья боли,От смерти жду конца моей неволи.
CLXXXVII Ты полагала первое началоМоим терзаниям, когда, с сынкомРодным явясь в виденье, мне сказала,Чтоб смело к цели шел своим путем,И, молвив так — ты знаешь, — обещалаНевдолге увенчать любовь концомБлагим. Потом я, раненый, покинутНа ложе мукам, что досель не минут.
CLXXXVIII И вот — твоим я словом обнадежен,Всю душу предал ей — любви моей:Мне твой завет — я верил — непреложен.И раз ее нашел, увиден ей,Но вмиг ее сомненьем уничтожен:Дика, жестока, ринулась быстрейСтрелы прочь от меня — стрелы летучей,Из лука пущенной рукой могучей.
CLXXXIX Я не нашел молений и прельщений,Чтоб хоть взглянула бы издалека;Ничто ей, видно, не было презренней,Чем жизнь моя. Как пес борзой, легка,Поняв, что из последних напряженийБегу за нею, — вдруг, дерзка, дика,Вмиг обернулась, на меня взглянулаИ крепкою рукой копье метнула.
СХС Тогда — богиня, видишь ты, — разящийУдар бы этот мне смертелен был,Когда бы ствол, передо мной стоящий,Собой удара не остановил.И скрылась в горы. Я в тревоге вящейПокинут, одурачен и уныл.Ее не видел больше. Все ищу я,С тех пор один стеная и тоскуя.
CXCI Тебе, богиня, всеми я мольбамиМолю, доступными сынам земли:Поникнуть милосердными очамиНа жизнь страдальную благоволиИ сына милого с его стреламиСкорее в сердце Мензолы пошли,Чтоб и она страдала и горелаЛюбовным пламенем, как я, всецело.
CXCII А если нет на то благоволенья,Молю, когда достигнет жизнь мояПредела, пусть замедлятся мгновеньяПоследние земного бытия:Да видит смерть мою, ее томленьяВозлюбленная милая моя;Хоть не была б ей смерть моя утехой,Как жизнь теперь стоит одной помехой».
CXCIII Речь Африко едва остановилась,Как он увидел, на костер дивясь:Малейшая в нем головня светилась,Овца в огне внезапно поднялась —И часть одна с другой соединилась —И ожила, и, не воспламенясь,С блеяньем громким прямо постояла,И загорелась, и в огонь упала.
CXCIV Так чудо разогнало все сомненья,И Африко не мог не зарыдать;Венера, понял он, его моленьяБлаговолила ласково принять,Что возносил он, полн благоговенья.Он стал ей благодарность воссылать,Увидя в чуде том знаменованье,Что кончиться должно его страданье.
CXCV И так как уж почти что закатилсяЛик солнечный, чуть видный над землей,Все стадо он собрать поторопилсяИ тотчас же погнал его домой.Он даже весь в лице переменился,Повеселел. Пришел под кров родной —Тут и отец, и мать его встречают,И лица их от радости сияют.
CXCVI Когда же небо звезды осиялиИ ночь пришла, тогда они втроемПоужинали вместе, поболталиО всяких новостях, о том, о сем;К тому душа и сердце но лежалиУ Африко: скучал он их житьем.И вот пошел он спать уединенный,Надеждой, новой думой увлеченный.
CXCVII Но прежде чем хоть бы на миг забылсяИль вспомнил бы, что есть на свете сон,Раз тысячу, скажу, поворотилсяВ своей постели с боку на бок он.И ясно, что всем сердцем он стремилсяЛишь к пей, которой был так истомлен.Но все же хоть в надежде укреплялся,Меж да и нет невольно колебался.
CXCVIII Все ж наконец под утро соп усталыйВлюбленному неслышно взор сковал.Спал на спине он тихо, как бывало.Венерин образ тут ему предстал,А на руках — Амур, младенец малый,И луком, и стрелами угрожал.Тогда богиня — так ему приснилось —Ему такою речью провещилась;
CXCIX «Я принимаю жертвоприношеньеИ речь, какою ты меня молил,И в полное за них вознагражденьеПолучишь все, чего себе просил.И будь отныне в крепком убежденье:Отказа в помощи всех наших силТебе не будет: я и сын с тобою;Совет мой чти; ко благу все устрою.
СС Добудь себе наряд обыкновенныйДля девушек, совсем как их шитье,Широкий, длинный до ног непременно.Достав себе лук, стрелы и копье,Иди простою нимфою смиреннойНа поиски — и ты найдешь ее.Тебя за нимфу примут, выйдет дело,Ты только с ними будь открыто, смело.
CCI И как увидишь Мензолу, беседойС ней о вещах священных начинай,Божественных, — приятно проповедуй,А между тем себя не забывай.Тому, что знаешь сам, на деле следуй,И только, сын мой, сердцу помогай —Оно научит всем речам учтивымИ для нее приятным и красивым.
CCII И только лишь денек твой прояснится,Увидишь — и тогда откройся ей.Она, как птичка, лесом устремитсяОт соколиных яростных когтей.Но сделай — пусть не так тебя боится:Ведь побежит, так побежит быстрей,Чем схватишь ты ее; не сомневайся;Слукавив, своего уж добивайся.
CCIII Насилия но бойся: так поранитЕе мой сын, что из твоих когтейУж не уйдет; получишь все, что манит,И в полноте, по воле ты своей.Пусть мой совет тебе законом станет —И совершишь, и овладеешь ей».Рекла — исчезла. День уж загорелся.И Африке вскочил и вмиг оделся.
CCIV И понял он видение ВеперыГлубоко — и возрадовался он,И этот план пленил его без меры.Тут пламень в сердце так был разожжен,Что весь пылал он, полон крепкой веры:Ведь уж теперь возьмет ее в полон.Обдумывать он начал предприятье;Все дело в том: как раздобыть бы платье?
CCV И вспомнил, поразмыслив, что хранитсяУ матери красивейший наряд —Она в него лишь изредка рядится, —И молвил он себе: «Вот был бы клад,Когда б его добыть!» Лишь отлучитсяМать из дому — и будет он богат.В потайном месте так он платье спрячет,Что после взять — уж ничего не значит.
CCVI И тут судьба явилась благосклоннойИ доброю к нему. Едва погасИ бледный лик луны в лазури сонной,И звездный свет, и дня был близок час,Как Джирафоне встал и, побужденныйРаботой спешной, вышел вон как раз,Нимало не замедля. Вся забота,Пошла вослед старушка за ворота.
CCVII Тут не был Африко ленив на дело.Увидевши, что в доме — никого,Туда, где платье, поспешил он смелоИ скоро без труда сыскал его.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10