Улыбаясь, он отказывался. Я все равно протягивал монетку, но он лишь оттал
кивал мою руку и качал головой. Я не понимал, почему он постоянно отказыва
ется от моих чаевых. И дело вовсе не в том, что я их редко предлагал: напроти
в, я старался давать ему на чай всякий раз; фактически он был единственным
человеком, кому я вообще давал на чай.
Ц Давай не будем, Ц сказал я. Ц Я ж тебе говорил: я всегда чаевые даю. Для
меня это вопрос принципа. Я Ц как Хемингуэй. Это моя вторая натура.
Хрюкнув, он взял мелочь и засунул в карман джинсов.
Ц Джим, ты странный человек: донкихотствующий тип, пропитанный отличны
ми качествами. Ты превосходишь лучшие образцы того, что может предложить
толпа. Ты мне нравишься, поскольку разум твой обладает широтой охвата.
От таких слов он засуетился. По нему, так лучше о чем-нибудь другом погово
рить. Он откинул со лба волосы, провел ладонью по затылку, пощипал загриво
к, пытаясь придумать, что бы на это ответить. Я отвинтил колпачок и поднял
бутылку.
Ц Салют! Ц И отхлебнул. Сам не знаю, зачем я купил этот вискач. Деньги за т
акое барахло я выложил впервые в жизни. Вкус у виски был отвратительный. У
дивительно обнаружить его у себя во рту, но пойло гуда действительно поп
ало и, прежде чем я успел сообразить, заработало на полную мощность, скреж
еща по зубам, заползая в глотку, брыкаясь и царапаясь, словно тонущий коша
к. Вкус ужасен Ц точно горелые волосы. Я чувствовал, как виски уже бухнулс
я вниз, творя у меня в желудке какие-то странные вещи. Я облизал губы.
Ц Великолепно! Ты был прав. Это великолепно! Вискач перекатывался в брюх
е волнами, снова и
снова, пытаясь найти себе место, чтобы прилечь, и я сильно потер себя по жи
воту, чтобы боль снаружи уравновесила жжение внутри.
Ц Чудесно! Превосходно! Невероятно!
В лавку вошла женщина. Краем глаза я углядел, как она подходит к сигаретно
й стойке. Затем развернулся и посмотрел на покупательницу. Лет тридцати,
может, больше. Возраст не имел значения: она Ц тут, вот что важно. Ничего в н
ей не было поразительного. На вид очень простенькая, однако я чувствовал
эту женщину. Присутствие ее перепрыгнуло через всю комнату и вырвало дых
ание из моей гортани. Меня затопило электричеством. Плоть моя затрепетал
а от возбуждения. В горле перехватило, в голову кинулась кровь. На женщине
было полинявшее фиолетовое пальто с пристегнутой меховой горжеткой. Ме
ня она, кажется, не замечала. Взглянула разок в мою сторону и отвернулась к
прилавку. На миг я увидел ее бледное лицо. Затем оно спряталось в старый м
ех, и больше я лица не видел.
Но одного взгляда мне хватило. Я никогда не забуду этого лица. Болезненно
белое, будто полицейские фотографии преступниц. Глаза Ц изголодавшиес
я, серые, большие и затравленные. У волос цвета не выло вообще: коричневые
и черные, светлые, но все же темные Ц я не запомнил. Она показала на пачку с
игарет, постукав монеткой о прилавок. Не сказала ни слова. Джим протянул е
й пачку. Он совершенно не чувствовал эту женщину. Просто еще одна покупат
ельница.
Я же таращился на нее по-прежнему. Я знал, что не должен так пристально смо
треть. Но мне было наплевать. Я чувствовал, что стоит ей только увидеть мое
лицо, и она не станет возражать. Горжетка у нее под белку, пальто Ц старое
и разлохмаченное в подоле, доходившем только до колен. Оно плотно ее обле
гало, преподнося мне всю фигуру. Чулки Ц металлического цвета, со светлы
ми полосками там, где побежали стрелки. Синие туфли со сношенными каблук
ами и расклеившимися подошвами. Я улыбался и уверенно смотрел на нее, пос
кольку совсем ее не боялся. Такая женщина, как мисс Хопкинс, меня расстраи
вала, с такой женщиной я чувствовал себя абсурдно Ц но не с женщинами на к
артинках, к примеру, и уж точно не с такой, как эта. Улыбаться ей было так лег
ко, так нахально просто; так весело было чувствовать себя непристойным. М
не хотелось сказать что-нибудь грязное, бросить какой-нибудь намек врод
е «фью-у! я могу принять все, что ты сможешь мне предложить, сучка этакая». Н
о она меня не видела. Не оборачиваясь, расплатилась за сигареты, вышла из м
агазина и зашагала вниз по бульвару Авалон к морю.
Джим выбил чек и вернулся ко мне. Начал было что-то говорить. Ни слова не от
ветив, я вышел. Просто вышел и двинулся по улице вслед за женщиной. Она был
а уже в дюжине шагов от меня, спешила к набережной. На самом деле я не сообр
ажал, что преследую ее. Поняв же это, я остановился как вкопанный и щелкнул
пальцами. О! так ты, значит, извращенец! Сексуальный извращенец! Так-так-та
к, Бандини, вот уж не думал, что до подобного дойдет; я очень удив
лен! Я чуть помедлил, вырывая зубами и выплевывая здоровенные куски заус
енцев. Но думать об этом не хотелось. Лучше думать о ней.
Она не была изящна. Походка упрямая, грубоватая, шла она с вызовом, как бы г
оворя: спорим, не остановите! К тому же ее шкивало из стороны в сторону, ино
гда она оступалась на обочину, а иногда чуть не сталкивалась со стеклянн
ыми витринами по левую руку. Но как бы она там ни шла, фигура под старым фио
летовым пальто волновалась и перекатывалась. Шаг длинный и тяжелый. Я со
хранял то же расстояние, что и вначале.
Меня лихорадило: бред и невозможное счастье. Да еще этот запах моря, чиста
я соленая сладость воздуха, циничное холодное безразличие звезд, внезап
ная хохочущая интимность улиц, наглая туманность света во тьме, чахоточн
ое сияние вспоротого месяца. Я любил это всё. Мне хотелось визжать, издава
ть странные звуки, новые звуки горлом. Будто голым идешь по долине, а со вс
ех сторон Ц красивые девушки.
Пройдя так по улице с полквартала, я вдруг вспомнил о Джиме. Я обернулся: н
е вышел ли он посмотреть, почему я так внезапно удрал. Тошнотное чувство в
ины. Однако в дверях Джима не было. Пусто перед его яркой лавчонкой. Бульва
р Авалон вообще не подавал признаков жизни. Я поднял глаза к звездам. Они к
азались такими голубыми, такими холодными, такими надменными, такими дал
екими и полными предельного презрения, такими чванными. От ярких уличных
фонарей казалось, что бульвар окутывают легкие ранние сумерки.
Я миновал первый перекресток, когда она дошла до подъезда кинотеатра в с
ледующем квартале. Она отрывалась, но я не возражал. Ты не уйдешь, о прекра
сная леди, я иду за тобой по пятам, и тебе не удастся меня избежать. Но куда ж
е ты идешь, Артуро? Ты соображаешь, что преследуешь совершенно незнакому
ю женщину? Такого ты никогда раньше не делал. Каковы твои мотив
ы? Мне стало страшно. Я вспомнил о полицейских патрулях. Женщина притягив
ала, меня к себе. Ах, так вот в чем дело Ц я ее пленник. Мне было стыдно, но я ч
увствовал, что ничего плохого не делаю. В конце концов, я вышел немножечко
пройтись по ночному воздуху; прогуливаюсь перед сном, знаете ли, офицер. А
живу я вон там, офицер. Уже больше года, офицер. Мой дядя Фрэнк. Вы его знаете
, офицер? Фрэнка Скарпи? Ну разумеется, офицер! Все знают моего дядю Фрэнка.
Прекрасный человек. Он вам и подтвердит, что я его племянник. Нет нужды мен
я задерживать в данных обстоятельствах.
Я шел, а перевязанный палец шлепал меня по ляжке. Я бросил взгляд вниз: вот
он, этот ужасный белый бинт, хлопает по мне с каждым шагом, движется вместе
с рукой, большой белый уродливый комок, такой белый и сияющий, будто каждо
му фонарю на улице про него все известно: зачем он здесь и почему. Мне он оп
ротивел. Подумать только! Прокусил себе большой палец до крови! Можете се
бе представить, чтобы так поступил человек в здравом уме? Говорю вам, он по
терял рассудок, сэр. Он уже делал раньше странные вещи, сэр. Я вам рассказы
вал, как он крабов убивал? Я думаю, этот парень спятил, сэр. Я бы предложил ег
о задержать и проверить ему голову. Тут я сорвал бинт, швырнул в канаву и в
ообще отказался о нем думать.
Женщина уходила в отрыв. Теперь она удалилась на целых полквартала. Я же б
ыстрее идти не мог. Плелся медленно, убеждал себя немного поспешить, но пр
итормаживала мысль о полицейском патруле. В порту полиция Ц из централь
ного участка Лос-Анджелеса; очень крутые они фараоны, на очень крутом мар
шруте Ц сначала арестуют человека, а потом скажут за что, к тому же возник
ают из ниоткуда, но пешком Ц никогда, только на бесшумных быстрых «Бьюик
ах».
Ц Артуро, Ц сказал я себе, Ц ты определенно шагаешь к неприятностям. Те
бя арестуют как дегенерата!
Как дегенерата? Какая чепуха! Я что, не могу выйти прогуляться, если хочетс
я? Вон та женщина впереди? Я совершенно ничего о ней не знаю. Мы в свободной
стране, Богом клянусь. Что я могу сделать, если она движется со мной в одно
м направлении? Если ей это не нравится, пускай перейдет на другую сторону,
офицер. Как бы там ни было, это Ц моя любимая улица, офицер. Фрэнк Скарпи Ц
мой дядя, офицер. Он подтвердит, что я всегда гуляю по этой улице перед тем,
как отойти ко сну. В конце концов, это свободная страна, офицер.
На следующем углу женщина остановилась чиркнуть спичкой о стену банка. П
отом прикурила. Дымок повис в мертвом воздухе кривыми воздушными шарика
ми. Я привстал на цыпочки и заторопился вперед. Добежав до неподвижных кл
убов, я весь подобрался и втянул их в себя. Дым от ее сигареты! Аг
а.
Я знал, куда упала спичка. Еще несколько шагов, и я поднял ее с земли. Вот она
лежит у меня на ладони. Необыкновеннейшая спичка. Никакого ощутимого ра
зличия с прочими, однако спичка необыкновенная. Наполовину сгорела, эта
сосновая спичка со сладостным ароматом, прекрасная, точно самородок ред
кого золота. Я ее поцеловал.
Ц Спичка, Ц произнес я. Ц Я люблю тебя. Тебя зовут Генриетта.
Я люблю тебя душой и телом.
Я положил ее в рот и начал жевать. Уголь на вкус был как деликатес, горько-с
ладкая сосновая древесина, хрупкая и сочная. Вкусно, восхитительно вкусн
о. Та самая спичка, которую она держала в пальцах. Генриетта. Прекраснейша
я спичка, какую мне только доводилось жевать, мадам. Позвольте мне вас поз
дравить.
Теперь женщина шла быстрее, и за нею дрейфовали сгустки дыма. Я на ходу ими
упивался. Ага. Бедра у нее перекатывались клубком змей. Я чувствовал его г
рудью и кончиками пальцев.
Мы приближались к кварталам кафе и бильярдных вдоль набережной. Ночной в
оздух тренькал людскими голосами и далекими щелчками бильярдных шаров.
Перед «Экме» неожиданно возникли стивидоры с киями в руках. Должно быть,
услышали стук женских каблуков по тротуару Ц выскочили внезапно, а тепе
рь стояли перед входом, ждали.
Она прошла вдоль шеренги молчаливых глаз, и те следили за нею, медленно по
ворачивая шеи, пятеро мужиков, кучковавшихся в дверях. Я отставал футов н
а пятьдесят. Я презирал их. Один, монстр с прицепленным к карману рыболовн
ым крючком, извлек изо рта сигару и тихонько присвистнул. Ухмыльнулся ос
тальным, прочистил горло и харкнул серебристой ленточкой на мостовую. Я
презирал этого мужлана. Знает ли он, что существует городское распоряжен
ие, запрещающее извергать на тротуары слюну? Ему неведомы законы приличн
ого общества? Или он просто необразованное человеческое чудовище, вынуж
денное харкать, харкать и харкать чисто из своей животной природы, отвра
тительного порочного телесного позыва, что заставляет его изрыгать мер
зкую слизь, когда хочется? Знать бы хоть, как его зовут! Я бы его сдал в отдел
здравоохранения и подал бы на него в суд.
Тут я дошел до подъезда «Экме». Мужики и за мной пронаблюдали Ц бездельн
ики, лишь бы на что-нибудь позексать. Женщина уже шла по тому кварталу, где
все здания черны и пусты Ц сплошной огромный ряд черных голых провалов.
На миг остановилась перед одним окном. Затем двинулась дальше. Что-то в ок
не привлекло ее внимание и задержало.
Дойдя до этого окна, я понял, в чем дело. То была витрина единственной засе
ленной лавчонки в квартале. Магазин подержанных вещей, ломбард. Рабочий
день давно окончился, и магазин закрылся, а на витрине горой навалены укр
ашения, инструменты, пишущие машинки, чемоданы и фотокамеры. Объявление
в витрине гласило: «Платим Самые Высокие Цены За Старое Золото». Я знал, чт
о она прочла эту бумажку, и перечитывал ее вновь и вновь. «Платим Самые Выс
окие Цены За Старое Золото». «Платим Самые Высокие Цены За Старое Золото
». Теперь мы оба ее прочли, она и я Ц Артуро Бандини и его женщина. Чудесно!
И разве она не вгляделась пристально в глубину лавки? Бандини так же пост
упит: как женщина Бандини, так и сам Бандини. В глубине горела маленькая ла
мпочка над небольшим приземистым сейфом. Комната была просто набита ста
рьем. В одном углу стояла проволочная клетка, за которой приткнулась кон
торка. Глаза моей женщины видели все это, и я не забуду.
Я повернулся идти за ней дальше. На следующем перекрестке она сошла с тро
туара в тот момент, когда светофор вспыхнул зеленым: ИДИТЕ. Я подскочил, ст
ремясь перейти улицу тоже, но свет изменился на красный: СТОЙТЕ. К черту св
етофоры. Любовь не терпит барьеров. Бандини должен прорваться. Вперед, к п
обеде! И я перешел через дорогу. Женщина оказалась всего лишь в двадцати ф
утах, и округлая тайна ее форм уже переполняла меня. Вскоре я обрушусь на н
ее. Вот это мне в голову как-то не приходило.
Ну, Бандини, так что ты будешь сейчас делать?
Бандини не медлит. Бандини знает, что делать, Ц не так ли, Бандини? Разумее
тся, знаю! Я заговорю с нею сладкими словами. Я скажу: приветствую, возлюбл
енная моя! Какая к тому же прекрасная ночь; и не станешь ли ты возражать, ес
ли я немного пройдусь с тобою? Я знаю немного утонченной поэзии, вроде Пес
ни Песней и еще этой, длинной, из Ницше… ну, про сладострастие Ц что ты пре
дпочтешь? А тебе известно, что я писатель? Да, в самом деле! Я пишу для Вечнос
ти. Давай пройдемся до самой линии прибоя, и я расскажу тебе о своей работе
, о прозе для Вечности.
Но когда я нагнал ее, случилось странное.
Мы поравнялись.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22