– Не знаю. Пять лет назад организация явно вступила в период относительного бездействия: вы были не единственным агентом, которого вывели из игры, – та же участь постигла многих. Возможно, эта контора собиралась прекратить работу. Трудно что-либо утверждать наверняка. Но сейчас у нас появились основания думать, что она возобновила деятельность.
– Что вы понимаете под возобновлением деятельности?
– Точно не знаю. Именно поэтому мы и решили привлечь вас к этому делу. До нас дошли неприятные слухи. Похоже, ваше прежнее начальство по каким-то причинам снова собирает силы.
– По каким-то причинам... – тупо повторил Брайсон.
– Вы можете сказать, что они замышляют усилить всеобщую нестабильность – по крайней мере, так это могли бы сформулировать наши сильно умные аналитики. Но я невольно спрашиваю себя: зачем это им? Что они замышляют дальше? И я не знаю. А когда я не знаю подобных вещей, мне начинает становиться страшно.
– Очень интересно, – сардонически произнес Брайсон. – До вас доходили слухи, вы полагаете, вы демонстрируете мне какие-то расплывчатые фотографии – и при этом у вас нет ни малейшей зацепки, позволяющей разобраться, о чем же вы говорите.
– Именно поэтому нам и нужны вы. Прежний советский строй мог рухнуть, но нельзя сбрасывать со счетов военную верхушку. Посмотрите хотя бы на генерала Бушалова: на русской политической сцене он выглядит очень серьезным претендентом. И стоит только произойти какой-то неприятности; как он тут же обвиняет во всем Соединенные Штаты. Я предсказываю, что он взлетит на вершину власти. Совещательная демократия? Множество русских скажут только: ее нет – и не надо! В Пекине сидит сильная реакционная клика, соединяющая Собрание народных представителей и Центральный комитет. Я уж не говорю о китайской Народной освободительной армии, которая является самостоятельной силой. Неважно, как вы на это смотрите, но на карту поставлены большие деньги и большая власть. Уже один только общий образ мыслей способен заставить остатки «Шахматистов» объединиться с их пекинскими братьями. Но все это – лишь мои догадки. Потому что истины не знает никто, кроме плохих парней, а они нам ничего не скажут.
– Если вы действительно верите во все это, действительно считаете, что я сыграл роль полного болвана в крупнейшей шпионской игре века, то на кой черт я вам понадобился?
Двое мужчин долго смотрели друг другу в глаза.
– Вы учились у одного из лучших их умов, у одного из основателей. Кстати, в России у Геннадия Розовского было прозвище «Волшебник». Чародей. Знаете, в кого вы превратились в результате? – Данне рассмеялся, и снова закашлялся. – В ученика чародея.
– Черт побери! – снова взорвался Брайсон.
– Вы знаете, как думает Уоллер. Вы были его лучшим учеником. Вы понимаете, что я прошу вас сделать – ведь верно?
– Конечно! – язвительно откликнулся Брайсон. – Вы хотите, чтобы я снова вернулся туда.
Данне медленно кивнул.
– Вы – наша самая большая надежда. Я мог бы воззвать к вашему патриотизму, к лучшим сторонам вашей натуры. Но чтоб я сдох, если вы просто не задолжали нам этого!
У Брайсона голова шла кругом. Он не знал, что и думать, не знал, что ответить церэушнику.
– Не хотелось бы вас обидеть, – сказал Данне, – но если уж пытаться выследить их, то нам нужна лучшая ищейка, которую мы только сможем отыскать. Как бы поудачнее выразиться...
Он так долго вертел в руках незажженную сигарету, что из нее начали сыпаться крошки табака.
– Вы – единственный, кому знаком их запах.
Глава 4
Лучи яркого полуденного солнца заливали квартал на Кей-стрит и заставляли сверкать зеркальные стекла разнообразных учреждений и компаний. С противоположной стороны улицы Николас Брайсон внимательно наблюдал за домом номер 1324, одновременно и знакомым до мелочей, и глубоко чуждым. По лицу Брайсона катился пот. Белая рубашка постепенно становилась влажной. Ник остановился у окна пустого конторского помещения, осторожно поднес к глазам крохотный бинокль, быстро подстроил его и ладонью заслонил глаза от солнца. Несомненно, агент по продаже недвижимости, выдавший ему ключи от пустующего, сдающегося внаем помещения, нашел несколько странным желание бизнесмена провести одному несколько минут в комнате, которая, возможно, станет его кабинетом, чтобы, видите ли, ощутить ее – фэн-шуй и прочие подобные штучки. Агент наверняка принял Брайсона за одного из этих сверхчувствительных деловых людей из «Нового века», но, во всяком случае, он на некоторое время оставил клиента одного.
Сердце Брайсона бешено колотилось, в висках пульсировала кровь. В современном деловом здании, служившем штаб-квартирой его работодателям, – в здании, которое так долго было его базой, его убежищем и местом обновления, островком постоянства и спокойной уверенности в непрерывно изменяющемся, полном насилия мире, – теперь не было ничего успокаивающего или радушного. Брайсон примерно с четверть часа наблюдал за ним из темной пустой комнаты, пока в дверь не постучали. Агент вернулся и хотел знать, какое решение принял клиент.
Было совершенно ясно, что дом 1324 по Кей-стрит изменился, хотя перемены эти были едва уловимы. Таблички у входа в здание, сообщающие о том, кто его занимает, сменились другими, на вид такими же банальными, как предыдущие. Гарри Данне говорил, что штаб-квартира на Кей-стрит покинута, но Брайсон решил не полагаться безоговорочно на его мнение. В конце концов, Директорат великолепно умел прятаться на видном месте. «Голая шкура – лучшая маскировка», – любил говаривать Уоллер.
Так что, неужели они действительно переехали? «Американский совет текстильного производства» и «Департамент зерновых культур Соединенных Штатов» звучало так же правдоподобно, как и названия несуществующих организаций, чьи вывески прежде служили маскировкой Директорату. Но зачем могла понадобиться эта замена? Кроме того, в здании 1324 по Кей-стрит произошли и другие перемены. За каких-нибудь четверть часа, пока Брайсон наблюдал за ним, через центральную дверь прошло необычайно много людей. Их явно было слишком много, чтобы все они могли являться сотрудниками Директората или даже работать на него, сами того не ведая. Значит, здесь теперь располагалась какая-то другая организация.
Возможно, Данне действительно был прав. Но у Брайсона уже включилась система сигнализации. «Никогда не принимай ничего на веру; подвергай сомнению все, что тебе говорят». Еще одно из правил Теда Уоллера. Оно отлично подходило и Уоллеру, и Данне, да и вообще любому человеку, занимающемуся подобной деятельностью.
Брайсон долго бился над вопросом: как пробраться в здание, не насторожив его обитателей? Ник подошел к этой задаче, как подошел бы к любой другой головоломке, возникшей в ходе оперативной деятельности и требующей решения. Он мысленно разработал десяток остроумных способов проникновения. Но все они не давали гарантии успеха и были сопряжены с совершенно непропорциональным риском. А потом Ник вспомнил еще один трюизм Уоллера («Не Уоллера, черт подери! Геннадия Розовского!»): «Если сомневаешься – иди через парадный вход». Пожалуй, это действительно было самым перспективным вариантом: войти нагло, в открытую.
И все же игра требовала подстраховки – таковы были ее правила. Брайсон поблагодарил агента, сказал, что заинтересован в этом предложении и попросил подготовить договор об аренде. Он вручил агенту одну из своих поддельных визитных карточек, а потом сказал, что спешит на другое деловое свидание.
Брайсон направился к парадному входу здания номер 1324. Все его чувства были обострены до предела. Ник готов был уловить любое внезапное движение, любое изменение в расцветке или поведении толпы, могущее послужить сигналом опасности.
Так где же теперь находится Тед Уоллер?
Где кроется правда? Кто в своем уме, а кто уже свихнулся?
На Брайсона обрушился грохот и скрежет уличного движения – просто потрясающая какофония.
" – Для вас это единственный способ когда-либо узнать правду.
– Правду о чем?
– Для начала – правду о себе самом".
Но что было правдой? Что было ложью?
«Вы считаете себя гребаным невоспетым героем... Вы верите, что пятнадцать лет служили своей стране, работая на сверхсекретную спецслужбу, так называемый Директорат».
Хватит! Так и свихнуться можно!
Елена! Неужели и ты тоже? Елена, любовь всей моей жизни, исчезнувшая из моей жизни так же внезапно, как появилась...
«Вы верите, что пятнадцать лет служили своей стране».
Кровь, которую я проливал; страх, выворачивающий все нутро; множество случаев, когда я находился на краю гибели или отнимал жизни других людей...
" – Я говорю о величайшем шпионском гамбите всего двадцатого столетия.
– Вы утверждаете, что вся моя жизнь была одним... грандиозным обманом?
– Если это вас сколько-нибудь утешит, вы были не одиноки. Подобная участь постигла десятки людей. Просто вы оказались самым значительным успехом Директората".
Что за безумие!
«Вы – единственный, кому знаком их запах».
Кто-то врезался в Брайсона, и Ник мгновенно развернулся, чуть пригнувшись, напрягшись, приготовившись атаковать. Но это оказался не какой-нибудь агент-профессионал, а всего лишь рослый, атлетически сложенный чиновник со спортивной сумкой, из которой торчали теннисные ракетки. Мужчина со страхом уставился на Брайсона. Ник извинился. Чиновник смерил его пристальным взглядом и поспешно двинулся прочь.
Взгляни в лицо прошлому! Взгляни в лицо правде! Взгляни в лицо Теду Уоллеру, которого на самом деле звали вовсе не так! По крайней мере в этом Брайсон уже не сомневался. У него до сих пор сохранились собственные контакты с бывшими работниками КГБ и ГРУ, которые ушли в отставку или оказались вынуждены сменить работу в меркантильные времена, наставшие после окончания «холодной войны». Были сделаны кое-какие запросы, документы проверены, данные подтверждены. Имели место несколько телефонных разговоров, прошедших под чужими именами, на вид совершенно бестолковых, но в которых проскользнуло несколько чрезвычайно многозначительных фраз. Ник связался с людьми, которых знал в прошлой жизни – в той жизни, которая, как он полагал, осталась позади. Торговец алмазами в Антверпене; бизнесмен-поверенный в Копенгагене; высокооплачиваемый «консультант» и «посредник» международной торговой фирмы в Москве. У всех этих людей имелась одна общая черта: все они в прошлом были офицерами ГРУ, успевшими с тех пор эмигрировать и расстаться со шпионской жизнью – как расстался с нею и сам Брайсон. По крайней мере, так он считал совсем недавно. И все они хранили кое-какие документы в банковских сейфах, или прятали зашифрованные магнитные ленты, или просто надеялись на свою незаурядную память. Все они удивлялись, слегка нервничали или даже пугались, когда к ним обращался человек, слывший легендой среди лиц их прежней профессии, человек, который некогда щедро платил им за информацию и помощь. Проверка была проведена по нескольким независимым каналам. Результаты подтвердились.
Геннадий Розовский и Эдмунд Уоллер действительно являлись одним и тем же лицом. Сомнений быть не могло.
Тед Уоллер – лучший друг, руководитель, наставник Брайсона! – на самом деле был глубоко законспирированным агентом ГРУ. Этот церэушник, Гарри Данне, снова оказался прав. Что за сумасшедший дом!
* * *
Войдя в вестибюль, Брайсон увидел, что панель интеркома, на которой он некогда набирал кодовый, постоянно изменяющийся номер, теперь исчезла. На ее месте красовался застекленный стенд с перечнем расположенных в этом здании юридических фирм и лоббистских организаций. Под названием каждой фирмы располагался список главных сотрудников этой фирмы и номера их телефонов. Брайсон с удивлением обнаружил, что на двери нет ни сигнального устройства, ни замка, ни какого-либо заграждения. Любой мог беспрепятственно войти в здание и выйти оттуда.
Внутренний вестибюль за стеклянной дверью – кажется, теперь там стояло обычное стекло, не пуленепробиваемое, – слегка изменился. Он выглядел как обычная приемная, и за высокой полукруглой мраморной стойкой сидел единственный охранник, он же секретарь. Молодой чернокожий парень в голубом блейзере и с красным галстуком поднял голову и с легкой заинтересованностью взглянул на Брайсона.
– У меня назначена встреча с... – Ник заколебался на долю секунды, потом у него в памяти всплыло имя из списка сотрудников одного из крайних лобби, – Джоном Оуксом из Американского совета текстильного производства. Я – Билл Тэтчер, помощник конгрессмена Вогэна.
Брайсон подбавил в свою речь легкий техасский акцент. Конгрессмен Руди Вогэн был весьма влиятельным политическим деятелем, представителем Техаса и председателем одной из комиссий конгресса. Он, несомненно, что-то да значил для текстильного совета.
Начались обычные предварительные переговоры. Охранник позвонил директору лоббистской группы. Исполнительный заместитель директора ничего не знал о запланированном визите главного помощника конгрессмена Вогэна по законодательным вопросам, но был счастлив встретиться со столь влиятельным лицом. Энергичная молодая женщина с белокурыми волосами тут же спустилась в вестибюль и провела Брайсона к лифту, всю дорогу извиняясь за произошедшую накладку.
Они поднялись на третий этаж. Прямо у лифта их встретил светловолосый мужчина в дорогом костюме: его волосы были тщательно уложены, и вообще он казался несколько излишне прилизанным. Мистер Оукс готов был кинуться к Брайсону с распростертыми объятьями.
– Мы чрезвычайно благодарны конгрессмену Вогэну за поддержку! – воскликнул лоббист, схватив руку Брайсона обеими руками и энергично встряхнув. Потом добавил доверительным тоном: – Я знаю, что конгрессмен Вогэн понимает, как это важно – защитить Америку от дешевого экспорта, сбивающего цены. То есть мавританские ткани – это не то, что нужно нашей стране! Я уверен, что конгрессмен прекрасно это понимает!
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13