С глубоко запавшими глазницами, с мучнистым цветом лица, Фаррелл всем своим обликом напоминал болезненного юнца, состарившегося раньше времени. А ведь ему где-то около тридцати! Ну, может, чуть больше... А выглядит так, будто значительно моложе. Хотя как бы и старше... Бред какой-то! Моложе, старше... Придется все-таки дождаться, когда он оклемается. Тут уж ничего не поделаешь!Я притащил с веранды полосатый тиковый шезлонг, уселся и задумался. Нет, пока не поговорю с ним начистоту, обстоятельно, не успокоюсь! В конце концов, если не принять соответствующие меры, прикончат всех нас троих — Джоанну, Майка и меня. А ведь несколько часов назад, ранним утром, ничто не предвещало столь трагического поворота сюжета.Я сидел, смотрел на Фаррелла и вспоминал. * * * Телефонный трезвон раздался нежданно-негаданно, когда я и не думал просыпаться. Вообще под утро я всегда крепко сплю, а после обильных возлияний — в особенности. Трубку я поднял после третьего звонка.— Саймон? Я тебя не разбудила?Сон как рукой сняло, потому как это была Джоанна. Правда, с тех пор, как я разговаривал с ней последний раз, прошла целая вечность. Короче говоря, я постарался сделать вид, будто этот звонок для меня ровным счетом ничего не значит, и мгновенно принял решение — не делая никаких попыток перейти в наступление, остаться в глухой обороне.— Ты меня разбудила, — произнес я с расстановкой, собираясь положить трубку.Джоанна меня опередила.— Пожалуйста, не клади трубку, — сказала она, и голос у нее дрогнул.— В чем дело? — бросил я, более всего заботясь о том, чтобы интонация была как можно более сдержанной, хотя прекрасно слышал, что Джоанна с трудом справляется с волнением, то и дело переводя дыхание.— Саймон, по-моему, ты под парами... Прошу тебя, приди в себя. Я подожду.Я чертыхнулся в душе, положил трубку на подушку, сунул ноги в шлепанцы и зашаркал к окну, занавешенному армейским одеялом. Отогнув край, я впустил в комнату утреннюю зарю, уже перевалившую через гряду гор, на гранитных склонах которых мерцали и искрились розовато-зеленоватые вкрапления слюды, а кое-где латунно-желтоватые пятнышки пирита.Предгорья постепенно переходили в равнину, напоминающую клетчатую скатерть. По ее поверхности как бы расползлось пятно беспорядочно отстроенного города с квадратиками торговых центров, домов, спроворенных на скорую руку, прачечных самообслуживания, киноплощадок, где на вечерних сеансах показывали фильмы любителям следить за перипетиями чужой жизни, не выходя из своих автомашин.Старая часть города выделялась серовато-зеленоватым пятном — там росли могучие пальмы с раскидистыми кронами. Между прочим, на расстоянии яркие краски всегда кажутся темными.Вообще ничего пейзаж, подходящий! И речка есть, и железная дорога... Река начинается где-то в горах. А затем она катит свои воды в город прямо с холмов, поросших корабельной сосной, и несется на северо-восток — от железнодорожной колеи, точнее — от полотна железной дороги, которая протянулась от Техаса до самой Калифорнии.Город как город, ничего особенного! Не маленький... Можно даже сказать — весьма крупный административный центр. Вот только пыльный очень, оттого что прямо-таки стелется по земле. А жарища такая, ну прямо ад кромешный. И ничего... Между прочим, живем! Двести тысяч жителей на шестистах восьмидесяти квадратных километрах — со стандартными домами, автомобилями, супермаркетами и кегельбанами.Не сказать, чтобы уж очень шикарно, но бывает и хуже!Я стоял, щурился от яркого света и сожалел о том, что в лучшие дни черт меня дернул провести телефон.Ландшафт за оконным стеклом, окутанный дымкой, как бы колыхался. Это поднимался над городом тепловой поток воздуха пополам со смогом, что отнюдь не способствовало хорошей видимости. Но все же в той стороне, где за горизонтом были Техас с Мексикой, на склонах предгорий можно было различить пятна креозота, заросли кактуса, а по берегам притока нашей реки стволы канадского тополя.Чуть выше нечетко проступала на небосклоне зубчатая гряда ослепительно белых меловых утесов, искрящихся на солнце, будто снежные поля, с вершинами, поросшими строевым лесом, над которыми горделиво ликовала синева чистого неба. Такого унылого и тусклого из-за пыли на горизонте.Я обернулся, окинул взглядом свою сбившуюся постель — не первой свежести лежбище любителя допиться до самого себя. Правда, последнее время... Я вздохнул. Потом взглянул на часы. Было почти девять.— О'кей! — сказал я в трубку. — Доброе утро.— Ну вот, Саймон, совсем другое дело! Скажи, ты здоров?— Не совсем. У меня редкое клиническое заболевание, известное в народе как похмелюга.— Тебе надо бегать по утрам.— Ну уж нет! Если побегу, то не вернусь, потому как все обрыдло.— А я думала, ты скажешь, что надрался из-за меня, — выдала Джоанна с прямотой, присущей некоторым женщинам, уверенным в себе.Правда, голос у нее почему-то вдруг сел, она заговорила басом. Я едва успел подумать, что полгода назад Джоанна непременно добавила бы «дорогой», как сразу же, словно наяву, возникло на пленке памяти ее милое лицо. Завитки темных волос за аккуратными ушами. Я немедленно одернул себя. Спокойно, Крейн, обойдемся без слюней и без соплей!— А ты, как я посмотрю, совсем осмелела! — врезал я ей не без ехидства. — Или дома нет никого?— Саймон, я звоню из телефона-автомата, что на Корал-Драйв. Тут вот какое дело... — Она помолчала. — Словом, мне необходимо увидеться с тобой... Кое-что случилось там, где я работаю... Это не телефонный разговор, Саймон.— Джоанна, сразу говорю — я пас. Что там у вас случилось, меня не касается.— Саймон, я дрожу как осиновый лист. Меня бьет нервный колотун, — просипела она громким шепотом.— Неприятности с организацией? — высказал я предположение, глупее которого трудно было сыскать.— "Неприятности" — не то слово, — выдохнула она и закашлялась. — Саймон, ты же полицейский и...— Бывший, Джоанна, бывший... — оборвал я ее. — Нынче я копов обхожу стороной, да и твоих бойфрендов тоже.— Прошу тебя, Саймон! Ну пожалуйста... Я не могу говорить об этом по телефону. Пожалуйста, Саймон... — сказала она глухим голосом.Я выдержал паузу, а потом бросил в трубку небрежным тоном:— Ладно, приезжай! Есть у меня кое-какие дела, но так и быть — отложу до завтра.Джоанна повесила трубку, а я сел на край кровати и принялся тереть указательным пальцем переносицу. Прошло какое-то время, прежде чем я поднялся и потопал в ванную. Думай не думай, а побриться и произвести генеральную уборку у себя в пасти, где определенно ночевал эскадрон, — все же надо.«Ну и ну! Какая у меня потрепанная мордашка!» — изумился я, глядя на свое отражение в зеркале. Хотя, если быть объективным, вполне ничего себе... Загар, кстати, мне к лицу. А морщины-то, морщины какие глубокие — прямо морской волк, хотя я бывший полицейский, но побывавший во многих переделках. Нет, я точно парень хоть куда! Боевое прошлое всегда украшает мужчину... На подбородке шрам, на переносице отнюдь не врожденная горбинка. Короче говоря, мое первоначальное намерение служить справедливости однажды вошло в острое противоречие с суровой действительностью, и пошло-поехало... Но к счастью или, напротив, к несчастью, меня остановили, а точнее — уволили в запас и в принудительном порядке отправили, выражаясь официальным языком, на пенсию «в связи с 20-процентной потерей трудоспособности вследствие пулевого ранения во время выполнения служебных обязанностей». В мякоти правой ляжки у меня образовались две кисты — две цистоны, как выражаются медики, внутри которых находятся осколки двух пуль. Самодельные, поэтому в какой-то мере пластичные, они от удара расплющились и теперь являются причиной ишиаса, терзающего время от времени мою правую ногу нудной тупой болью. Однако заявлять, что я инвалид, потерявший 20 процентов способности передвигаться на своих двоих либо на своем джипе, было по меньшей мере опрометчиво. Куда ни шло, 0,2 процента, в особенности в ненастную погоду, но никак не 20! В общем и в целом, ранение в ляжку послужило предлогом для отправки меня на пенсию в самый разгар моей кипучей деятельности.Но разумеется, не причиной.Пальнул в меня полицейский по имени Джо Каттер. Это случилось поздним вечером. Он уверял, будто засадил мне в задницу пару пуль нечаянно. Мы тогда напали на след банды расхитителей скобяных и металлических изделий из одного склада. Кстати сказать, чего там только не было! Каттер, кажется, там покупал всякие железяки для своего «магну-ма-357», которым очень гордился. Вечера он проводил за токарным мини-станком в своей надраенной до блеска квартире, изобретал для любимой пушки всякие хитроумные приспособления и самодельные боеприпасы.Ну вот мы и договорились, что будем брать гангстеров в клещи, то есть Каттер врывается на склад с одной стороны, я — с другой. И ничего не получилось. Потому как он меня продырявил. И я попал в госпиталь.В общем, моя отправка на пенсию, против которой я не особо возражал, напоминала расставание без печали, когда не было любви. Понадоблюсь, найдут! Между прочим, досье на меня — дай бог каждому....Саймон Крейн. 30 лет. Рост 185, глаза — серые, волосы — черные. Холост. Родители умерли. Образование: начальная школа, средняя школа, университет. По профессии — историк. Какое-то время работал в газете. Поднаторел в этом деле основательно. Так что моя вторая специальность — журналистика. Спортивные достижения тоже имеются. Как водится, бейсбол. В течение двух лет был непременным участником чемпионата страны «Уорлд сириз» среди обладателей кубков Американской и Национальной лиг с участием канадских команд. Играл и в теннис. Окончил курсы добровольной военной подготовки с присвоением звания офицера запаса по окончании университета. Я почему посещал эти занятия? Потому что студентов освобождают от платы за обучение. Правда, по завершении высшего образования полагается отслужить в регулярной армии. От шести месяцев до двух лет. Я выбрал двухгодичную службу в чине лейтенанта в частях разведки и госбезопасности сухопутных войск. Затем вкалывал репортером в течение года в одной газете. Короче говоря, целых три года раздумывал над своим призванием, иными словами — прикидывал, как и где лучше всего приносить пользу для страны.Наконец, со свойственным мне рвением я приступил к обязанностям полицейского, а спустя какое-то время, когда пообтесался и стал мало-мальски кумекать, что к чему, заделался сыщиком. И естественно, весьма преуспел на этом поприще, отловив с десяток рэкетиров. После чего снова оказался в рядах обыкновенных полицейских, оттого что не догадался вовремя переболеть юношеским максимализмом. Впрочем, не я один подхватил в молодые годы этот недуг. То есть я хочу сказать, что нашлись среди моих коллег несколько человек, которых привлекали не только весьма сносное жалование и приличная пенсия после двадцати лет службы в полиции. Некоторые, и я в их числе, полагали, что закон, и только закон, является точно отлаженным механизмом, призванным наставлять оступившихся на путь истинный. А когда поняли, что в жизни очень часто многим закон не писан, повели себя разнообразно. Некоторые приняли решение действовать исключительно в рамках закона, другие перешли на работу в ФБР, кое-кто ополчился на подростковую преступность, а иные, вроде меня, бросились в погоню за успехом и с ходу натолкнулись на непробиваемую стену, называемую мафией.Кое-где ее называют ассоциацией, я употребляю термин «организация». Вообще-то правильнее было бы говорить «тайное общество».Будучи по образованию историком, позволю себе небольшое отступление. Многие наслышаны о тайных обществах прошлого, в свое время сосредоточивших абсолютную власть над людьми, но мало кто знаком с анатомией пороков и зла в человеческом обществе.Мы и не подозреваем, что семена зла, посеянные давным-давно, способны, оказывается, прорастать даже несколько столетий спустя.К примеру, мафия — организация, соединяющая в себе жестокость, присущую средневековым ассассинам, приверженность коммерции, свойственную тамплиерам, и массовость, с которой способны соперничать, пожалуй, только масоны, с величайшей конспирацией, которой отличались все тайные общества во все времена.А сейчас небольшой экскурс в историю мафии. В 1282 году на острове Сицилия в городе Палермо возникла патриотическая организация, ставившая своей целью освобождение Сицилии от французского ига. Девиз ее был: «Смерть всем французам — это клич Италии». На итальянском языке это звучит так: «Морте алля Франсия Италия анелла». Начальные буквы этих слов служили паролем для членов организации. Что произошло с ней за семь столетий, знают все, но о размахе, с каким мафия действует, известно лишь некоторым.Сразу хочу подчеркнуть, что сама структура этой организации надежно гарантирует безопасность ее членов и обреченность их жертв. Все, конечно, знают, что самое низовое звено мафии — семья. Разумеется, нетрудно догадаться, кто является ее членами. Отцы, дети, братья, конечно же и сестры, двоюродные братья, шурины, девери... Попробуй разруби такого рода семейную поруку, когда неосторожно вырвавшееся слово ставит под удар не кого-нибудь, а сына или брата! Такое не прощается. Святая святых мафии, «омерта» — страшный закон молчания, обратно пропорционален закону мести. Это помнят все члены организации и никогда не забывают.По семейному принципу сформировалась и американская коза ностра, когда у нас в Штатах появились первые сицилийские иммигранты. Без знания языка, без профессии, неграмотные крестьяне умели лишь метко стрелять, молчать и оставаться верными до гробовой доски тем, кто дал хлеб им и их детям.Несколько семей иногда объединяются в коска, что значит «бедро». Семейный принцип и здесь сохраняет свою силу. Бедра составляют ассоциацию. Она держит под контролем либо какой-то бизнес, либо отрасль промышленности. Ассоциации и составляют мафию.Я, когда начал работать в полиции, основательно изучил принцип ее организации.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22