Лайему приходилось в это верить. У него не было другого выхода.
А что потом?
Она выкарабкается, и единственное, что может ей помочь, – это любовь к детям. Эта любовь является краеугольным камнем ее души, и никто, даже Джулиан, не сможет порвать эту связь, разлучить ее с Джейси и Бретом.
Когда Майк придет в себя, дети станут для нее важнее всего. Так было всегда. Она ушла от Джулиана из-за Джейси и вышла замуж за него из-за Брета.
И если ей снова предстоит встать перед выбором, то она принесет себя в жертву во имя своих детей, ради их благополучия.
Это понимание не только не успокоило его, но, напротив, навалилось дополнительной тяжестью. Джулиан никогда не представлял угрозы для их брака, и Лайем это знал. Опаснее была любовь Микаэлы к Джулиану. Прежде Лайем не сомневался, что жена его любит. Но теперь, когда он увидел, как она смотрит на Джулиана на свадебных фотографиях, растиражированных средствами массовой информации…
Лайем закрыл глаза. Казалось, сама жизнь остановилась, воцарилась гнетущая тишина. И в этой тишине билось сердце стареющего человека, жаждущего… неизвестно чего.
Глава 25
Микаэле снилось, что она снова в большом бревенчатом доме.
Снова плакал ребенок, и на этот раз она испугалась сильнее. Поэтому она побежала наверх и быстро пересекла пустующую веранду. За ее спиной кресло-качалка скрипнуло и дернулось, как будто его толкнули чьи-то невидимые руки.
Она повернула ручку входной двери и рванула ее так, что дверь отскочила и ударилась о противоположную стену.
– Эй? – позвала она шепотом.
Плач усилился. Она пошарила по стене и нащупала выключатель. У нее отлегло от сердца. Свет вспыхнул – огромный канделябр, который поддерживали оленьи рога, разбрасывал золотистую сеть по столовой. Она вдруг увидела себя со стороны, сидящую за столом: «Ну-ка, дети, расскажите, как вы провели сегодняшний день…»
Но вокруг не было никого, только откуда-то раздавался стук вилок и ножей по фарфоровым тарелкам. Где же все?
И снова раздался плач. Она прошла вдоль стола, затем поднялась наверх по лестнице из старых, расщепленных бревен. Казалось, что вокруг множество людей, что позади нее собралась толпа, которая перешептывалась и тем самым толкала ее в черную глубину. Однако стоило ей обернуться, как позади никого не оказывалось – она была в одиночестве. Только ее тень следовала за ней по пятам на второй этаж.
– Ма… мамочка…
– Где вы? – крикнула она. Тишина.
Она бросилась бежать, но теперь вокруг не было ни окон, ни дверей. Только детский плач…
Она бежала и бежала, пока не уперлась в глухую стену.
– Где вы?
Она резко обернулась. Выяснилось, что она стоит на крохотном обрывке ковра. Перед ней появилась дверь.
Дрожащей рукой она потянулась к ручке. За дверью лежала чернота. И вездесущий детский крик… Она пошарила по стене и включила свет.
В углу комнаты сидел ребенок, поджав колени к подбородку. На нем были фланелевые боксерские шорты – «как у папы» – и зеленая майка с эмблемой бейсбольной команды.
Он поднял на нее глаза. На его щеках виднелись следы слез, в карих глазах застыла боль.
Мальчик из больницы.
– Мама? – прошептал он.
– Брет! – воскликнула она, упав перед ним на колени и крепко прижав его к груди.
Она проснулась. Воспоминания кружились в мозгу бешеным водоворотом.
Брет. Брет. Брет. Это тот мальчик, которого она отвергла своим равнодушием, когда он поцеловал ее в лоб ласковым поцелуем, похожим на прикосновение крыла бабочки.
Это ее малыш.
Она потянулась к телефону, но, прежде чем снять трубку, взглянула на стенные часы. Было три часа ночи. Звонить слишком рано. Тогда она закрыла глаза, откинулась на подушки и снова отдалась во власть воспоминаний.
Она резко пробудилась. Половина десятого.
«Черт побери!» – мысленно выругалась она. Дети наверняка уже в школе.
Рядом с кроватью на столике стоял поднос с едой. Завтрак выглядел отвратительно. Казалось, она снова впадет в кому, если съест его. Она вздохнула и отодвинула поднос. Закрыв глаза, она вернулась к воспоминаниям прошлой ночи.
Брет. Джейси. Ее драгоценные дети. Она не помнила деталей, но главное к ней вернулось.
И еще Джулиан. Она помнила все бесконечные дни и ночи, когда ждала его звонка, когда засыпала в слезах.
И Лайем. Она вспомнила все вопросы, которыми терзалась, стремясь полюбить его. И то, как ей всегда не хватало его любви…
Она долгие годы ждала, что Джулиан к ней вернется, но в какой-то момент осознала, что надо жить собственной жизнью, самой зарабатывать на хлеб. Она закончила школу медсестер и стала работать в этом самом здании.
Здесь она впервые увидела Лайема, когда тот пришел навестить своего отца. В те дни она чувствовала себя одинокой и потерянной. Незадолго до этого она прочла в газете сообщение о новой женитьбе Джулиана, и оно подорвало ее уверенность в себе. Когда Лайем предложил ей руку и сердце, она согласилась.
Она знала, что Лайем влюбился в нее с первого взгляда, и хотя не чувствовала по отношению к нему того же, ей был необходим человек, который любил бы ее, заботился о ней. День за днем, пока они вместе сидели у кровати его умирающего отца, она ощущала, что значит быть любимой и желанной.
И потом, когда выяснилось, что она беременна, выбраться из этой ловушки оказалось уже невозможно. Она до сих пор помнила каждую минуту того дня, когда призналась ему, что у нее будет ребенок.
Они приехали к водопаду Ангела, их любимое место, и устроили пикник на одеяле. Когда она рассказала Лайему про ребенка, он сначала рассмеялся, а потом сразу же попросил ее стать его женой.
Она ответила, что уже была замужем. «Я уже была замужем. Я любила мужа всем сердцем. Боюсь, что буду любить его до конца своих дней».
«Понимаю», – сказал он. Но на самом деле только она понимала, что это значит. Она разбивала сердце человеку, который любит ее так, как она любила Джулиана. Ей хотелось бы верить в то, что они могут быть счастливы. Странно, но в каком-то смысле так и было. Постепенно в ее душе выросла любовь к Лайему, но она никогда не теряла голову от этой любви. Честно говоря, она просто не позволяла себе этого делать – теперь это очевидно.
Она всегда продолжала ждать Джулиана. Где-то в глубине души юная девочка-идеалистка сохранила уголок, предназначенный для истинной любви, в котором до сих пор горела свеча – маяк, зажженный для Джулиана. Именно поэтому сосуд ее любви к Лайему оказался хрупким, как тонкая ледяная корочка, покрывающая поверхность глубокого озера. Да и как иначе, если она до сих пор не может внутренне расстаться с Джулианом?
Только теперь она отчетливо понимала, что отчаянно сожалеет об этом. Прошлое представлялось ей тугим узлом, неводом, наполненным водорослями и тиной. Интересно, удастся ли ей когда-нибудь развязать узел и разыскать в илистой каше бесценные жемчужины?
Стоило ей закрыть глаза, как перед внутренним взором тут же возникал яркий, светящийся калейдоскоп ее жизни. Его фрагменты она видела в букетах цветов и кадках с растениями, в стопке визитных карточек, сложенных на подоконнике, в кипах записок с телефонными сообщениями, которые медсестры приносили ей каждое утро.
В Ласт-Бенде она нашла свое место в жизни, этот мир принял ее как свою. Но самое ужасное заключалось в том, что она этого не понимала. Долгие годы ей казалось, что она здесь чужая. Несмотря на то что она принимала участие в десятке благотворительных мероприятий и организовала клуб верховой езды в городе, каждый раз, садясь за стол во время дружеского обеда или распивая пунш с соседями после посещений церкви, она чувствовала себя не на месте, одинокой среди чужих людей. Виной тому тяжкий и отвратительный груз мнительности, который она несла на своих плечах с юных лет. Она так привыкла к этому грузу, что не заметила, как заплечный мешок оказался пуст.
Микаэла глубоко ушла в свои думы и не расслышала стука в дверь.
На пороге стояла Роза. Она выглядела старой и усталой, как ни странно, седые волосы были распущены, а не забраны в тугой пучок. На ней были черные брюки с отутюженными стрелками, красный свитер под горло. В руках она держала большую книгу.
– Я помню свою жизнь, мама, – сказала Микаэла, даже не поприветствовав мать, и уселась на кровати.
Роза остолбенела от неожиданности и округлившимися глазами уставилась на дочь.
– Ты вспомнила? Все?
– Как Брет… после вчерашнего?
– Просто чудо! – Роза пришла в себя и подошла к кровати. – Он в порядке. У твоего малыша железная сила воли. Ну и, конечно, доктор Лайем от него не отходит.
– Можно мне повидаться с детьми прямо сейчас? – судорожно сглотнув, спросила больная.
– Брет ушел на экскурсию. Его класс отправился наблюдать за семейством орлов в Рокпорт – сейчас как раз время миграции. У Джейси в двенадцать часов экзамен по социальным дисциплинам. Это часть ее выпускной программы.
– Похоже, жизнь идет своим чередом и без меня, да, мама? – разочарованно улыбнулась Микаэла.
– Это ненадолго. Я привезу их обоих к тебе днем, ладно? – Роза протянула дочери книгу в кожаном переплете. – Это тебе.
– Дорогая, наверное? – сказала Микаэла, поглаживая переплет.
– Иногда тратить деньги не жалко, а, наоборот, приятно. Миртл, твоя подружка из магазина, сказала, что ты давно хотела иметь такую.
Этого Микаэла, конечно, помнить не могла, но ей всегда хотелось завести альбом для семейного архива. Еще одно начало бесконечной вереницы дней, устремленной в будущее.
– Спасибо, мама. Чудесный подарок.
– Раньше ты не была такой дурой. Открой-ка!
– Дурой? – Микаэла изумилась, потому что мать никогда не называла ее так. – Я бы попросила уважительно относиться к тому, что после травмы головы я немного туго соображаю.
– Извини, – спохватилась Роза. – В последнее время я слишком много общалась с твоим малышом, и это отразилось на моем лексиконе. Вчера, например, я сказала, что мультик был «тухлым».
– Узнаю своего Бретти. Год назад он назвал бы его «паршивым» или «дрянью». Теперь, значит, «тухлый»!
Микаэла раскрыла книжку. Первая страница представляла собой лист прозрачной бумаги с прикрепленными к нему засушенными фиалками. В самом центре аккуратным почерком Розы было выведено: «Микаэла Кончита Луна Троу Кэмпбелл».
Длинный список имен заставил Микаэлу ощутить себя членом королевской фамилии. Она перевернула страницу и увидела старую черно-белую фотографию с потрепанными уголками. На ней они с матерью были запечатлены на фоне барака, предоставляемого сезонным рабочим, – лачуга без ванной, где ютились по двенадцать человек в одной комнате.
Воспоминания об этом времени до сих пор жгли Микаэле сердце, засев в нем, как осколки битого стекла. Те дни омрачили тенью ее душу, острыми клиньями врезались в мозг.
Но у Розы не было выбора. Не имея образования, бедная испанка с трудом говорила по-английски, и альтернативой сбору яблок была бы…
– Наверное, я бы тоже так поступила, – задумчиво произнесла Микаэла.
– Как «так»?
– Если бы Джейси бросилась ко мне в объятия и посмотрела на меня голодными глазами, я бы сделала то же, что и ты.
– Я готова была отдать все что угодно, только бы перестать любить его и начать любить себя. Но я рада, что мой грех заставил тебя добиваться в жизни большего.
Микаэла впервые видела свою мать плачущей.
– Мне жаль, что я только сегодня сказала тебе об этом.
Микаэла перевернула еще несколько страниц альбома. На каждой была ее детская фотография, а живая изгородь на заднем плане постепенно разрасталась.
Потом появился свадебный снимок. Джулиан и Кайла.
Микаэла изумилась. Эту фотографию она прятала от всех в наволочке.
– Лайем нашел ее, пока я была в коме, – догадалась она.
– Да, – печально кивнула Роза.
Она легко представила себе, как тяжело было Лайему увидеть этот снимок. Она нарочно сохраняла его в тайне, потому что не предполагала, что какой-нибудь мужчина сможет выиграть в состязании, которое она называла истинной любовью. И даже Джейси она удалила из этого состязания.
Микаэла медленно переворачивала страницы, завороженная образами той далекой жизни, которую когда-то вела. Она забыла, как молода была, когда вышла замуж за Джулиана.
Сначала ее лицо на снимках выглядело счастливым и улыбающимся, но постепенно улыбка тускнела, а на смену ей приходило уставшее, не по годам повзрослевшее лицо.
На всех фотографиях Майк и Джейси были вдвоем. Место счастливого отца семейства пустовало. Это казалось тем более странным, что снимали их посторонние люди.
– О, мама, – тяжело вздохнула Микаэла.
– Посмотри на это, – сказала Роза, быстро перевернув несколько страниц до того момента, когда на снимках появился Лайем.
– На что? – не поняла дочь.
– На свою улыбку. Она вернулась. Я заметила это на первой же фотографии, где вы сняты с Лайемом.
– Тогда почему я не люблю его, мама? Что со мной случилось? – грустно спросила Микаэла.
– Ты сама знаешь ответ.
– Все потому, что я собственноручно превратила свою жизнь в кошмар.
– Ты еще слишком молода, – рассмеялась Роза. – Чтобы превратить свою жизнь в кошмар, нужно очень много времени. Поверь, я знаю.
– Но как мне справиться со всем этим? – беспомощно обратилась Микаэла к матери.
– Позволь мне поделиться собственным опытом, – посерьезнев, сказала Роза. – Когда ты что-то утаиваешь, держишь в секрете, вещи приобретают власть над тобой. Взгляни на свою жизнь пристальнее, Микита, отстранись от нее… и, возможно, ты удивишься той картине, которая предстанет твоему взору.
Глава 26
Микаэла считала мгновения до встречи с детьми. После ухода Розы она провела почти час с физиотерапевтом, который учил ее правильно пользоваться ложкой. Кто бы мог подумать, что это так сложно – зачерпнуть ложкой овсяную кашу и донести ее до рта! В какой-то момент ей захотелось взять тарелку и швырнуть ее в стену. Но потом она вспомнила о том, что мужчины могут позволить себе такой выход энергии, а женщины – нет, и все потому, что мужчины не знают, что такое уборка.
Около полудня она подошла к окну и печально посмотрела на занесенную снегом автостоянку, украшенную традиционными рождественскими гирляндами.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32