И вот сейчас Лебедь явился к
Тимофею для того, чтобы сполна отомстить.
Урки в уголовном мире считали себя голубой кровью и, исходя из каких-то св
оих моральных принципов, не поднимали руку на провинившегося собрата, а
призывали для кровавой работы жиганов, с которыми затем щедро расплачив
ались.
Ц Так чего же мы тянем. Мулла? Ц в нетерпеливой ухмылке скривил губы Леб
едь и вызывающе глянул на Тимофея. Потом он вытащил из-за поясе финку и сд
елал два шага в направлении осужденного. Ц Жаль, братва, что не голову эт
ому гаду придется отрезать.
Ц Убери, жиган, свои лапы от урки! Ц зло процедил сквозь зубы Тимофей и уг
рожающе посмотрел на приблизившегося. Тот остановился.
Мулла подал знак, и в доме воцарилось молчание.
Ц Ты, Тимоха, конечно, щипач от Бога, Ц глухо произнес Мулла. Ц Так и быть
, пожалеем тебя Ц режь пальцы на левой руке. Правую тебе обкорнать Ц все
равно что убить.
Некоторое время Удача внимательно рассматривал свои изящные пальцы, ко
торые сделали бы честь пианисту. Потом положил на край стола указательны
й и средний пальцы левой руки и, выхватив из кармана короткий острый нож, о
дним ударом отсек оба под самое основание. Кровавые обрубки покатились п
о столу.
Ц Ты не молчи, кричи, Тимоша! Ц сочувственно сказал Мулла, глядя на скрив
ившееся от боли лицо Тимофея. Ц Так-то оно легче будет.
Ц Ничего, как-нибудь справлюсь, Ц простонал Тимофей, отводя взгляд от и
зуродованной руки.
Ц Это еще не все, Тимоша. Сход решил, чтобы ты прикончил свою кралю собств
енноручно. И не вздумай отпираться, не говори, что ты не мокрушник. Срок да
ем тебе неделю. Дальше жди беды!
Тимофей на мгновение позабыл о боли, а потоп, глухо проговорил:
Ц Это я, братва, решил уже и без вас.
Ц Ну вот и договорились. Ц Мулла поднялся. Ц Ты уж извини, что мы к тебе б
ез стука вошли. А вы куда, жиганы? Или, может, я буду за вас обрубки уносить? Д
а не кривите вы рожи, заверните пальцы в бумагу и положите в карман. Вот та
к. Деньги брать любите, а работу исполнять другие должны? А ты чего стоишь?!

Ц прикрикнул Мулла на побелевшего Тимофея. Ц Руку тряпицей завяжи, а то
истечешь кровью. Пошли, жиганы! Не век же нам здесь куковать с этим Ромео.


Тимофей отыскал Лизу на шестой день, когда уже вовсе отчаялся ее найти и с
тал подумывать о том, что не миновать ему суровой кары от воровского сход
а. Он исходил всю Москву, по несколько раз в день наведывался в те места, гд
е раньше бывала Лизавета. Но. его бывшая возлюбленная как в воду канула: до
ма ее не было, никто ее не видел.
На шестой день Тима без всякой надежды на успех забрел Ц уже, наверное, в
тридцатый раз Ц на ту квартиру, где они когда-то проводили счастливые де
ньки. Он даже не мог сказать, что именно подтолкнуло его снова явиться в зн
акомый дом: надежда, отчаяние или тоска по минувшим дням. Меньше всего мож
но было ожидать появления Лизы в этом логове любви, которое он снимал для
их интимных свиданий. Подойдя к знакомой двери, он сразу понял, что Лиза в
квартире, даже почувствовал запах ее духов. Некоторое время Тимофей стоя
л у порога, боясь того, что должно было совершиться. Но, взглянув на переби
нтованную руку, он ощутил приступ ярости и решительно постучал. Дверь то
тчас открылась. Сначала он увидел на ее лице радостную улыбку, которая ме
дленно сменилась гримасой отчаяния.
Ц Вижу, что не ждала! Ц хмуро произнес Тимофей и, оттеснив Лизу плечом, пр
ошел в комнату. Ц Да прикрой ты дверь, никогда не любил сквозняков.
Вот такЦ то лучше, Ц одобрительно кивнул он, услышав за своей спиной щел
чок замка, и, повернувшись, приблизился к испуганной женщине. Ц Ну, здрав
ствуй, Лизавета! Как живешь… стерва? Ц Тимофей стиснул пальцами подборо
док Лизы. Ему достаточно было увидеть ее, чтобы копившаяся все эти дни нен
ависть растаяла, подобно весеннему снегу под лучами солнца. Чего ему сей
час хотелось, так это сорвать с нее тонкое платье, не скрывавшее очертани
й высокой груди, и бросить на кровать ее жаркое упругое тело. Тимофей стар
ался распалить в себе ненависть, но она мгновенно гасла, стоило ему загля
нуть в болотный омут женских глаз. Он прошелся по комнате, потупив глаза, а
потом, приподняв забинтованную руку, не глядя на Лизу, зло произнес:
Ц Видишь! По твоей милости пальцев лишился. Ты ведь и не догадываешься, к
аково быть карманнику с изуродованной клешней! Ладно еще пожалела меня б
ратва, а то могли бы и на правой руке пальцы оттяпать. Ц Тимофей помолчал,
тяжелым взглядом уставившись в пол, а потом, вскинув глаза на Лизавету, хр
ипло спросил:
Ц А теперь говори, сука, кому меня заложила?
Лиза с ужасом смотрела на Тимофея, не в силах произнести ни слова.
Тимофей достал из кармана револьвер и положил его на стол. Металл, зловещ
е клацнув о полированное дерево, напомнил о том, что воровская любовь так
же опасна, как и заряженный револьвер.
Ц Родненький ты мой, миленький ты мой! Ц Лиза бросилась в ноги Тимофею.
Ц Да что же это ты?! Ц Она крепко обхватила его колени. Ц Неужели вот так
сразу… Да разве я могла бы! Люблю я тебя! Люблю… Разве я могу тебя предать?!

Сложно устроен вор, и любовь его всегда непростая: хоть он и считает, что ж
енщина приносит зло однако падок на ее ласки, на домашний уют и за эти мгно
вения тепла порой готов поступиться воровскими правилами. Но очень част
о лишенный нормальной жизни вор за любовь принимает всего лишь ее бачью
привязанность одинокой бабы, истосковавшейся по сильным мужским объят
ьям. А чаще всего любовь у вора бывает краденая, и от этого вкус ее кажется
терпким, а поцелуи хмельными и дурманящими. Расплачивается вор за страст
ные любовные ласки всегда щедро, как если бы провел последнюю в своей жиз
ни ночь любви.
Ц А кто ж, коли не ты?! Ц Тимофей оттолкнул от себя женщину. Лиза неловко з
авалилась на бок, и он увидел, как задралось легкое платье, оголив белосне
жное бедро. Ему стало тошно от мысли, что кто-то другой мог касаться этой г
ладкой кожи, мог нашептывать в точеное ушко ласковые словечки, и, подумав
об этом, он разозлился по-настоящему:
Ц Кто тебя подослал ко мне, говори, падла! Кому ты нас выдала?! Ц Тимофей ч
то есть силы рванул на девушке платье, и ткань, жалобно затрещав, высвобод
ила из плена тяжелую красивую грудь.
Ц Не убивай меня, Тимоша, все скажу! Ц Лиза вновь обняла его колени.
Ц Грешна я перед тобой, только не со зла я все это сделала. Меня жизнь заст
авила. Я сначала мужа своего спасала. На грех пошла. Потом, как увидела теб
я, все у меня в голове помутилось. Полюбила я тебя. Энкавэдэшники мне наобе
щали, что и тебя не тронут, и мужа отпустят. Только два года мы с ним и пожили
… Пришли однажды какие-то в форме и забрали моего Степу. Два месяца я ихни
е пороги обивала, не знала, где он, а потом достучалась до самого главного
их начальника он мне сказал: если хочу мужа живым увидеть, то должна с урка
чом сойтись, а все, что увижу и услышу, обязана на Лубянке рассказывать…
Воровская любовь Ц не всегда сладкое вино под хорошую закуску: чаще она
напоминает уксус и пахнет предательством, так что урке частенько приход
ится глотать горький плод измены.
Ц Понятно, Ц протянул Тимофей, хотя ровным счетом ничего не соображал и
вряд ли в эту минуту способен был сосчитать хотя бы до десяти. До последне
го мгновения он продолжал надеяться, что Лиза невиновна и по-прежнему ем
у верна. Прозвучавшие слова признания придавили его к земле и застлали г
лаза черным туманом. Он чуть приподнял руку, нащупал на столе револьвер, п
однял его и, направив ствол в перепуганные глаза Лизы, резко надавил на сп
уск.
Выстрел раскатился по двору и спугнул стайку голубей. Минуты две птицы т
ревожно летали над домом, а потом опять как ни в чем не бывало опустились н
а асфальт клевать рассыпанные крошки.
У Тимофея не было сил перешагнуть через бездыханное тело. Он даже не услы
шал, как в комнату вошла бабуля, жившая по соседству: несколько секунд она
стояла в дверях, шальным взглядом смотрела на человека, стоявшего с рево
львером в руках, а потом из ее горла вырвался истошный вопль, и она выскочи
ла из комнаты, захлопнув дверь. А еще через пять минут, ударами сапог распа
хнув дверь, в комнату ворвались четверо милиционеров. Они направили ство
лы Тимофею в грудь, и вор понял, что опера только и ждут повода, чтобы изреш
етить его пулями. И тут ему вдруг неимоверно захотелось жить. У него перед
глазами пронеслась вся его недолгая жизнь, голодное детство без отца и б
ез матери, его шальная воровская юность с вечной необходимостью убегать
, прятаться, рисковать, лихие молодые годы среди уркачей, братвы и блатных
девиц. Он вдруг понял, что, собственно, еще ведь ничего и не увидел в жизни, ч
то она, как скорый поезд, все время проносилась мимо, оставляя ему на придо
рожной насыпи лишь жалкие отбросы да горький запах паровозной гари.
Тимофей бросил револьвер себе под ноги и спокойно произнес:
Ц Что же вы стоите… товарищи? Вяжите меня! Я не сопротивляюсь.
Ц Жить хочешь, паскуда? Ц злобно процедил один из оперов Ц круглолицый
краснощекий парень и с сожалением нехотя воткнул свой наган в кобуру Ц
Ладно, поживи еще. Вяжите его крепче, братцы!

Глава 3

Суд, перед которым предстал Тимофей, был скорым. Судья, сухощавый мужчина
лет сорока пяти, нудным, тягучим голосом приговорил Тимофея за убийство
сотрудника НКВД к высшей мере наказания Ц расстрелу. В сопровождении че
тырех молоденьких милиционеров вор выходил из зала под осуждающие крик
и толпы. Но были среди присутствовавших в зале и его подельники. Каждый из
них понимал, что это последнее свидание с Тимофеем и через некоторое вре
мя душа осужденного отлетит в мир иной…
Сутки приговоренный провел в камере смертников. Бессонной ночью в узкой
комнатушке одного из подвалов Лубянки он вспоминал свою путаную жизнь.

Неимоверно хотелось жить, и оставшиеся два дня Тимофей воспринимал едва
ли не как подарок Господа Бога. А ведь на воле он часто не замечал за карта
ми или пьянством, как пролетают целые недели.
Когда через три дня звонко, нарушив долгую тишину, лязгнул замок камеры и
четверо красноармейцев уныло, будто это им самим предстояло идти на расс
трел, шагнули через порог, сердце Тимофея бешено забилось. Нет, просто так
он не дастся, решил он про себя и, стиснув зубы, бросился на вошедших охран
ников: одного, ближайшего, он оглушил ударом кулака и вырвал у него из рук
винтовку, другого отшвырнул ударом ноги в угол камеры и добил штыком, а дв
оих оставшихся расстрелял в упор. Возможно, тем самым он хотел вырвать у с
удьбы еще несколько часов жизни. Теперь он готов был драться за каждую се
кунду своего бытия. Имея в руках оружие, он собирался дорого продать свою
жизнь. Через несколько часов дверь камеры резко распахнулась, и внутрь з
апустили трех могучих кавказских овчарок.
Первую бросившуюся на него собаку Тимофей проткнул штыком в момент прыж
ка, и она упала ему на грудь. Это уберегло его от страшных челюстей второго
кавказца, который смог только располосовать зубами полу его рубахи. Отп
рянув, Тимофей схватил винтовку за ствол, как дубину, и с размаху обрушил п
риклад на медвежью башку овчарки. Третий пес, которому мешали добраться
до приговоренного две другие собаки, смог наконец броситься вперед, вцеп
ился Тимофею в руку и повалил его на пол. Однако Тимофей подхватил винтов
ку свободной рукой и сделал ею выпад, словно шпагой. Острый трехгранный ш
тык вонзился в собачье брюхо, горячая кровь брызнула Тимофею в глаза. Узн
ик сделал еще один выпад, стараясь разодрать брюшину пса острием штыка. П
ес разжал челюсти, заскулил и, неистово мотая головой и поджав хвост, заби
лся в угол, волоча за собой шлейф кровавых внутренностей. Он скулил и дерг
ался еще минуту-другую, а потом затих в луже собственной крови рядом со св
оими мертвыми сородичами. Все было кончено, но еще долго Удача судорожно
сжимал в руках винтовку, ожидая, что в дверь ворвется еще какое-нибудь чуд
ище. Однако в коридоре царила гробовая тишина.
Через полчаса Тимофей увидел, как распахнулся глазок в двери, и удивленн
ый юношеский голосок протянул:
Ц В-о-о-т гад! И собак порешил!
Тимофею захотелось плюнуть в глазок, но стоявший за дверью человек словн
о почувствовал его желание и скрылся за толстой пластиной железа.
Тимофей сумел вырвать у судьбы еще немного времени и сейчас наслаждался
существованием. Он жил! Прокушенная рука налилась болью, но если бы ему ск
азали, что ради жизни нужно пожертвовать обеими руками, то он смирился бы
и с этой потерей. Восторг переполнял душу Тимофея. Он не обращал внимания
на разбросанные по камере трупы солдат и собак.
Скоро Тимофей услышал за дверью тихую возню. Однако теперь его уже ничег
о не пугало, он приготовился ко всему. Жажда жизни была столь сильна, что е
сли бы сейчас в его камеру втолкнули медведя, то и медведю через пару мину
т борьбы пришел бы верный конец, лежал бы косолапый с распоротым брюхом, и
здавая предсмертный хрип. Но окошко в двери отворилось, и Тимофей увидел
усатую физиономию начальника тюрьмы.
Ц Не желаешь помереть по-человечески, гаденыш, тогда расстреляем тебя к
ак бешеного пса в этой же камере. Это надо же, чего отчебучил! Сколько люде
й порешил! Лучших сторожевых порезал! Сидоренко!
Ц Слушаю, товарищ начальник!
Ц Чего раззявился?! Бумаги у тебя?
Ц Так точно!
Ц Зачитывай приговор… Все-таки мы власть. Нужно все сделать как положен
о, а иначе на самосуд начнет смахивать. Да погромче читай, а то у тебя голос
хлипкий. Таким голосом, как у тебя, только девкам на завалинке похабные ча
стушки петь.
В камеру опять заглянула смерть. Она предстала не в белом саване с огромн
ой косой на плече, а в облике начальника тюрьмы с большущими рыжими усища
ми. Она материлась, словно торговка на базаре, грозила взысканиями оторо
певшей тюремной охране и требовала выполнения всех инструкций.
1 2 3 4 5 6 7