Вспомните же, сколько при их правлении было изничтожено почтенных казанцев. Гиреям нужны только две вещи — золото и власть! Разве они пекутся о благополучии своих подданных?! А Казань? Теперь это не наш город. Его заполонили крымские мурзы, им отданы лучшие земли!
Чура сделал паузу, убедился, что его слушают внимательно, затаив дыхание. В первых рядах он заметил Кулшерифа и Худай-Кула.
Сеид Кулшериф в знак согласия слегка кивал головой.
Эмир Нур-Али сидел неподалеку от Кулшерифа и время от времени поглядывал в его сторону, пытаясь угадать мысли сеида. А тот словно дал обет молчания — выступать не торопился.
Чура между тем продолжал:
— Мы всего лишь пасынки на собственных землях! Не к чести казанцев быть последними у себя дома!
— Верно он говорит! — выкрикнул Нур-Али.
— Верно! — прокричал Худай-Кул.
Чура смерил его взглядом: «И ты сюда же, собака!» Он вспомнил, как совсем недавно улай так же поддерживал и Сафа-Гирея. Худай-Кул всегда был на стороне сильного.
— Верно!!! — подхватило великое собрание — курултай.
— Но что ты предлагаешь?
Эти слова, хотя и сказанные тихим голосом, услышали все. Как же иначе — ведь они принадлежали самому сеиду.
Кулшериф дотронулся морщинистой ладонью до подбородка, поросшего редкой седой бородой. Сеид ждал ответа.
— Я предлагаю написать письмо урусскому государю, чтобы он дал согласие на ханство Шах-Али! — наконец произнес Чура.
Огромное собрание вновь закипело.
— Он больше служит урусскому хану, чем своим правоверным!
Со своего места тяжело поднялся Кулшериф. Он был малого роста, но его увидели все. Кто-то из мурз подставил под его руку свое плечо. Сеид поблагодарил едва заметным кивком. Ждал, когда спадет первая волна возмущения. Кулшериф, будто под тяжестью взглядов, склонился. «Недолго он еще протянет!» — поймал себя на жалости Чура.
Курултай приготовился слушать мудрое слово духовного наставника.
— Чура Нарыков прав! — раздался над поляной сухой, чуть надтреснутый голос.
И настроение курултая изменилось. Слова сеида пророческие. Его устами говорит сам Аллах.
— Верно!
— На престоле должен быть Шах-Али!
— Тогда хан Иван уберет свои полки с наших земель. А что будет дальше… — сеид обвел толпу долгим взглядом, — ведает только Аллах!
Он провел руками по лицу, совершая святое омовение, и весь курултай в один голос выдохнул:
— Амин!
Воля господина
Город был близок. Сафа-Гирей уже видел крепкие стены Казани. На башнях и стенах он разглядел множество вооруженных людей.
— Неласково они встречают своего хана. Посмотрим же, что будет дальше, — и Сафа-Гирей хлестнул нагайкой коня по круглому лоснящемуся крупу. Жеребец, фыркнув, вынес хозяина на берег реки.
Во время весеннего паводка Казань-река разлилась особенно привольно — уже не перешагнуть, как некогда в сухие годы. Ее тихие, неторопливые воды подступили прямо к высоким стенам города.
«Сразу не взять, нужно будет придумать что-нибудь». Сафа-Гирей вновь огрел плетью жеребца. Тот обиженно заржал, взвился на дыбы и понес всадника по берегу речушки.
Три дня отряды Сафа-Гирея штурмовали Казань. Но город оставался неприступен.
Обратная дорога в Ногаи показалась долгой. Сафа-Гирей выехал далеко вперед своих сотен, рядом ехал улан Али. Кони шли рядом, шаг в шаг.
— Я хочу побыть один, — произнес хан. — Оставь меня!
Улан будто не слышал и продолжал следовать за Сафа-Гиреем.
— Я хотел сказать тебе, хан, — произнес вдруг Али. — Не возвращайся в Сарайчик, там тебя ждет смерть… Я должен был убить тебя, Сафа-Гирей.
Хан оставался невозмутимым, он как будто не слышал оброненных слов. Только мозолистая крепкая ладонь потянулась к темной холке коня. Тот на мгновение замер, ласка хозяина была ему приятна.
— Но я не смог этого сделать. Ты — великий хан. И окажи мне честь находиться рядом с тобой.
Сафа-Гирей благодарно улыбнулся:
— Спасибо тебе за эту весть. Я никогда не забуду твоей услуги.
Кони продолжали идти рядом и в такт шагов раскачивали косматыми головами.
— Посмотри, что там за пыль на горизонте?
— Где? — удивленно приподнялся на стременах улан.
— Там! Смотри!.. Смотри!
— Где же? — повернулся Али к Сафа-Гирею, и тут же вороной клинок, рассекая ребра, по самую рукоять вошел улану в грудь.
— За что? — прошептал он, и кровавая пена с помертвелых губ закапала на поднявшуюся после дождя полынь.
— Волю господина надо исполнять!
Улан еще некоторое время пытался удержаться в седле, широко раскачиваясь из стороны в сторону, а потом, натягивая поводья, рухнул лицом в чужую казанскую землю. Конь поднялся на дыбы, заржал громко, и эхо долго разносило этот крик-печаль по всей степи.
Сафа-Гирей повернул назад к своему войску.
— В Ногаи не поедем. Путь наш лежит в Хаджи-Тархан. Там нас ожидает теплый прием, а коней — сытный овес.
Воинство Сафа-Гирея уже давно перестало удивляться решениям хана и послушно свернуло с наезженной дороги в степь, в сторону Астраханского ханства.
Нежданная весть
Войско великого князя Ивана Васильевича остановилось большим лагерем у широкой, не успевшей еще освободиться от ледового плена Итили. На следующий день по велению государя решено было переправиться по льду к городу. А ночью неожиданно прошел ливень. Берега уже не могли удержать стихию, и вода прорвалась, затопив лагерь. Повозки, груженные пушками, ядрами, продовольствием и прочим скарбом, вязли в рыхлом снегу, а то и просто проваливались под лед, увлекая в мутную пучину и отроков. Над Итилью раздавались крики о помощи, предсмертное ржание коней, ругань. Воины бросали оружие, сбрасывали кольчуги и пытались добраться до берега вплавь.
— О святая Богородица, спаси и сохрани! Заклинаю тебя! — молился в страхе молодой государь. — Видно, грешен, вот и наказывает меня сын твой… Заступись!
А весна, начавшаяся в том году особенно рано, продолжала показывать свой крутой нрав. Итиль широко затопила пашни, луга и леса. И войско Ивана Васильевича без соизволения воевод стало отходить от Казани.
Со стен города неудачу великого князя приветствовали восторженно, и Кулшериф, взывая к ликующей толпе, беспрестанно повторял:
— Сам Аллах помогает нам воевать против неверных.
А на следующий день, свернув знамена, снялся со своего места и передовой полк государя. Иван Васильевич возвращался в стольный град.
Недолго печалился самодержец и уже через месяц стал готовить новый поход. Во все стороны земли Русской скакали гонцы, собирая великое войско. Приготовление к новому походу приостановила неожиданная весть: земля Казанская просила на ханство Шах-Али.
Государь обратился за советом к своему духовному наставнику митрополиту Макарию.
— Как быть, святой отец? — спрашивал молодой, не искушенный в тонкостях государственных дел Иван Васильевич.
Макарий, полуобняв юношу, мудро вещал:
— Шах-Али, государь, другом завсегда нам был. Интересы наши исполнял исправно. Он и отцу твоему Василию Ивановичу добром служил. За что и не люб народу казанскому, за то и изгнан был из града Казани. Царем он был и в граде Касимове и там служил честно. А коли в чем и повинен был, так его уже и Бог простил, раскаялся давно. Отпиши, государь, послам казанским о согласии твоем. Пускай Шах-Али царем казанским сделается, и нам от того большая польза будет. — Митрополит помолчал, снизу вверх посмотрел в глаза государя.
Долговязый Иван Васильевич усердно внимал мудрым речам духовного наставника. А Макарий продолжал:
— Только надобно ему наказать про полон русский. Да про то, что Христа на басурмановой земле забывают православные, в нового Бога уверовали. Аллаху молятся, баб ихних в жены берут.
— Хорошо, Макарий, быть по сему!
В тот же день Шах-Али предстал перед государем. Царь принял его как равного, посадил подле себя.
— Ты — царь, и я — царь, — заговорил Иван Васильевич. — Я царь московский, ты же царем казанским сделаешься. Обещай же, что не предашь меня, как Сафа-Гирей, и братом мне будешь!
— Обещаю.
А государь меж тем продолжал:
— Сафа-Гирей, прежний царь казанский, земли русские обижал да в полон всякого народу набирал. Как на царствие станешь, то полон русский отпустишь, а мне на том грамоту отпишешь.
Шах-Али почувствовал на своем плече прикосновение государевой руки. Тяжела оказалась честь: Шах-Али рухнул на колени.
— Прости, государь, за прегрешения. Век правдой служить буду, как отцу твоему служил, Василию Ивановичу.
Плохая приметА
Утро следующего дня Шах-Али встретил в дороге. Он ехал в Казань в сопровождении тысячи стрельцов. А на десятый день пути на высоком холме он увидел стены города и островерхие крыши минаретов.
— О Аллах, исполни мою мечту, сделай меня счастливым. Пусть Казань навсегда останется в моей власти! — просил Шах-Али.
Город встречал бывшего и будущего хана настороженно. Неласковы были взоры мурз, встречавших Шах-Али. Он въехал в Казань через Ханские ворота в сопровождении небольшой свиты. Следом шествовал отряд русской стражи — только ей и доверял Шах-Али.
Появилась еще одна группа встречающих. Впереди был Чура Нарыков. Именно Чуру и хотел видеть в этот час Шах-Али. Сейчас, как никогда, важна поддержка могущественного эмира. Обменялись приветствиями, воздавая хвалу Аллаху.
— Хан, — приложил Чура руку к груди. Голова замерла в почтительном поклоне. — Нам нужен только ты. Войско же хана Ивана пусть остается за пределами Казани.
Вот он, знак беды. «Эмиры и мурзы хотят лишить меня поддержки царя, но если я откажусь, тогда придется распрощаться с Казанью». Шах-Али туго натянул поводья, и удила глубоко врезались в губы жеребца. Будущий хан размышлял всего лишь мгновение, потом он повернулся назад и махнул рукой поотставшему отряду:
— Отъезжайте в Москву, я остаюсь здесь… И передайте Ивану Васильевичу, что свое обещание я помню.
Князь Дмитрий Палецкий, поклонившись бывшему касимовскому царю, молвил:
— Не беспокойся, государь, все будет исполнено, — и, повернувшись в сторону ожидавшей его дружины, произнес: — Вот и проводили мы царя Шах-Али, исполнили волю государя, а теперь и в Москву можно подаваться.
Приблизился Чура:
— Достойнейший Шах-Али, тебя ждут во дворце.
Будущий хан ослабил поводья, и конь звонко зацокал копытами по булыжнику.
Через чугунную решетку Ханских ворот Палецкий видел широкую спину Шах-Али. По обе стороны от него ехали касимовские мурзы. «Эти в обиду не должны дать, — подумал князь, — да уж больно мало их!» — Беспокойство уже тронуло его сердце.
«Что же сказать Ивану Васильевичу, государю? — думал он растерянно. А Шах-Али все дальше и дальше удалялся от ворот. — Не обернется. Примета плохая, а ему сейчас удача нужна».
Вступление во власть
В мечеть Кулшерифа народу набилось до отказа. Каждый хотел увидеть нового хана, и огромная толпа теснилась у самого входа. Здесь собралась вся Казань — от мала до велика. В центре, в парчовых халатах, стояли карачи, здесь же был и сам Кулшериф. Все ждали появления Шах-Али. Наконец появился и он. Нарядный. Беззаботный.
По знаку Кулшерифа Шах-Али пересек залу и, подобрав под себя ноги, уселся в центре большого ковра. Хан не внушал почтительности: роста маленького, толст, лицо безбородое. И это сильно смущало мулл.
Но Шах-Али, счастливый, не замечал недоуменных взглядов и усмешек стоящих рядом карачей и мулл. Он смотрел на благожелательно настроенный казанский люд. Всюду улыбки, улыбки, улыбки… И нет им конца! Неужели именно этот народ когда-то лишил его власти?..
К ковру, на котором восседал Шах-Али, подошли четверо карачей, самых знатных и самых богатых: эмир Чура Нарыков, эмир Булат, улан Худай-Кул, эмир Нур-Али. Под восторженные возгласы толпы они подняли за углы ковер, на котором сидел Шах-Али. Краснея от натуги, карачи прошли по мечети — каждый из присутствующих должен видеть счастливое лицо будущего хана. Осторожно, будто толстое тело Шах-Али было святыней, они опустили ковер в центре мечети.
— Да здравствует казанский хан Шах-Али! — прокатилось под высокими сводами главной мечети государства.
— Али!.. Али!.. Али! — охотно откликнулось эхо.
— Славься же во веки веков!
Кулшериф, прикрыв глаза, прочитал благодатную молитву, восхваляющую деяния Аллаха.
— Слава Всевышнему, что он дал нам на ханство казанское Шах-Али! Амин! — наконец произнес он и провел узкими ладонями по сухому волосатому лицу.
— Амин! — раздалось вокруг, словно вздох.
Так Шах-Али стал казанским ханом во второй раз.
Сопровождаемый многочисленной свитой и народом, новый властелин покинул священную обитель. Людской поток вслед за Шах-Али схлынул на мощенную серым булыжником площадь и разлился по узким улочкам.
Весь день город ликовал. Всюду были выставлены бунчуки — так Казань приветствовала нового хана.
А московский посланник Дмитрий Вольский возмущался:
— Войско русского царя в город не пустили, воеводу не приветили, а посла государя Ивана Васильевича не во дворце держат, как чину его подобает, а в посаде, на самых задах. Словно сироту какого-то или родственника дальнего. Сказано об этом будет государю московскому. Не пожалует он казанских бояр, хулу им воздаст.
— Верно, — соглашался с князем тысяцкий, — прогневается государь и заново с войском пойти может. Несдобровать Казани, коли вся земля Русская поднимется.
А счастливый Шах-Али, не чувствуя настороженных, а порой и просто ненавидящих взглядов, шел по персидским коврам к ханскому дворцу.
Утром под тонкие и протяжные призывы муэдзинов со всех концов города к мечетям поспешили мусульмане. Этот день для ханства был необычным — в главной мечети проповедь читал сам Кулшериф: — Да будет славен казанский хан Шах-Али по велению Господа нашего. Ибо все, что происходит на земле, следует от соизволения его, а не от прихоти людской. Так пусть же Шах-Али будет добрым господином и заступником нашим, справедливым судьей и бережливым хозяином. Пусть Аллах сохранит его и весь род его славный от беды и напасти. Амин!
Мурза и князь
Через Ханские ворота в сопровождении большого отряда казаков в Москву выезжал мурза Чапкун Оттучев.

Это ознакомительный отрывок книги. Данная книга защищена авторским правом. Для получения полной версии книги обратитесь к нашему партнеру - распространителю легального контента "ЛитРес":


1 2 3 4 5 6 7