Но ничего такого, что заставило бы с задумчивым видом постоять на берегу, а то и крякнуть от восторга и удивления. Таких речушек на своем веку Журавлев повидал немало. Правда, в таких речках встречается весьма экзотическая рыба, например форель или хариус, а в камышах водятся уточки.
Привычную панораму речной идиллии нарушали столбы, по которым густо, плотной стеной, была натянута колючая проволока. Кое-где на столбах были закреплены таблички с предупреждающей надписью: «Запретная зона». Причем в некоторых местах ограждение взбиралось на косогор, следовало по крутому склону и уходило далее в лес.
Но предостерегающую надпись и огороженную территорию можно было бы воспринимать как чью-то неудачную шутку, — кто же сюда попрется за сотни километров от жилья! — если бы не автоматчики в камуфляже, которые иногда мелькали между соснами, а порой деловито, закинув оружие за спину, шли по песчаному берегу.
Так что дела здесь обстояли серьезно.
Вода в реке была мутной, желтоватой. Быстрое течение подхватывало падающие листья и уносило их вниз. Повинуясь какому-то порыву, Виталий присел на корточки и черпнул ладонью мутную воду. На пальцах остался темно-желтый налет.
Проводник, стоявший за спиной, равнодушно сообщил:
— Золото.
— Что вы сказали?
— Я говорю, на руке золото осталось, — без должного пиетета пояснил Михаил Глебович, восьмидесятилетний старик. — Здесь его много.
— Так, значит, территорию для того и огородили, чтобы черные старатели не промышляли? — предположил Журавлев.
— Вовсе нет. Здесь золото по всей реке, что вверх по течению, что вниз. Если так, то нужно по всему берегу колючку протягивать. — Хмыкнув, дедок добавил: — На это никакой проволоки не хватит.
— Вот оно как. И что, здесь никогда черные старатели не шалили?
Михаил Глебович махнул рукой.
— Шалили! Да и сейчас, бывает, шалят, — безмятежно прогудел он. — Только ведь с золотишком у нас в России всегда строго было, что раньше, что сейчас. Пробу начнешь отбирать, а из-за леса выскочит какой-нибудь чин с охраной да и повяжет. Никакие оправдания не помогут. Восемь лет тюрьмы безо всяких разговоров! С драгоценным металлом баловаться выходит себе дороже. — Задумавшись на секунду, он продолжил: — Хотя лет пятнадцать назад чего здесь только не творилось!
— Это когда страна разваливалась?
— Точно! Приезжали тут разные, хотели речушку между собой разделить. Дня не проходило, чтобы кого-нибудь не грохнули. Такие силы за ними стояли, что ого-го! — поднял он глаза к небу. — А сейчас как-то все устоялось. Тоже, конечно, золотишко ушлые люди намывают, но все больше на протоках да на ручьях, а сюда редко заходят.
— И что, нет никакой борьбы между группировками? — не поверил Журавлев.
— Возня, конечно, какая-то идет, но уже все равно не так шибко. По-тихому, что ли. Серьезный криминал не за золотом охотится, а за алмазами! А золотом промышляют те, кто этим делом и раньше занимался. Намыл несколько граммов и пошел продавать, а покупатель на него всегда найдется.
С рекой Вишерой у Михаила Глебовича Тарасова была связана вся жизнь, что и неудивительно. Родился он по соседству, в поселке Рудном, и с малолетства рыбачил на Вишере. А перед самой войной, после окончания горного техникума, был назначен начальником крупного участка, где добывали алмазы. Так и проработал там до самой пенсии.
Несмотря на преклонный возраст, держался Тарасов молодцом. Энергично преодолевал поваленные деревья, а по косогорам взбирался так, что ему мог бы позавидовать даже молодой сильный мужчина. Поэтому Журавлев считал большой удачей, что заполучил ветерана в качестве гида.
— А при Сталине как было?
Тарасов хмыкнул.
— Тогда особо не церемонились, увидит кто-нибудь из охраны на берегу работающего старателя, неслышно подойдет сзади и пальнет в голову. Так сказать, без суда и следствия. Таков был приказ, — развел он руками. — По закону военного времени. И все понимали, что так надо.
— А с трупом-то что делали?
— А что с ним делать? — всерьез удивился Тарасов. — Тут же выроют где-нибудь на берегу яму, да и бросят в нее покойника. Так что работники НКВД были и судьями, и прокурорами, и следователями, и исполнителями. Да и могильщиками тоже! Бывает, ходишь по берегу, смотришь, а из песка кость торчит. Река-то подмывает могилки. — Михаил Глебович не торопясь шагал по песчаному берегу, аккуратно перешагивая окатанные валуны. У старого кострища он ненадолго остановился, внимательно осмотрел сложенные рядком камушки и уверенно заметил: — Вот здесь недавно пробы на золото брали!
— Это под носом-то у охраны?
— А чему ты удивляешься? Может, сама охрана и намывала. Порядка-то сейчас куда меньше, чем при Сталине. Но хочу тебе сказать, что вот это место было очень прибыльное. Золото на Вишере россыпное, коренного месторождения так и не выявлено, но вот на этом месте оно побогаче будет. Я так думаю, одна из золотоносных жилочек через это место проходит. — Подождав, пока Виталий подойдет поближе, Тарасов поинтересовался: — А чего ты к золоту-то так привязался? Оно ведь не больше чем пустячок по сравнению с тем, что на Вишере добывают.
— Алмазы?
— Вот именно, алмазы! — потряс указательным пальцем Михаил Глебович.
Журавлев обратил внимание на то, что ладонь у Тарасова была изрядно скрючена артритом, покрыта крупными синюшными узлами. Такие вещи получаются при постоянном воздействии на организм холодной воды. Не исключено, что в молодости старичок баловался старательством, да и сейчас может иногда грешить тем же промыслом, ведь на одну пенсию в нынешнее время не проживешь.
Будто бы устыдившись своей уродливой руки, Михаил Глебович неловко спрятал ее за спину.
— Алмазы на Вишере — главная ценность! Они вне конкуренции.
— А как в сравнении с ними якутские алмазы?
Раздраженно махнув рукой, Михаил Глебович без затей поведал:
— Херня эти якутские алмазы! Там их и в самом деле много, но в основном очень мелких. Попадаются, конечно, хорошие экземпляры, но очень уж редко. — Перешагнув через обгоревшее бревно, Тарасов продолжил: — До семидесяти процентов ювелирных алмазов в России добывают именно на Вишере! Так что здешние алмазы — уникальные!
— А в сорок пятом вы тоже были начальником участка?
Лицо Тарасова напряглось. В глазах, еще минуту назад таких сердечных, мелькнула настороженность. Вот и нет уже прежнего добряка, а есть старик, изведавший за свою жизнь немало лиха. Прошла долгая минута, прежде чем морщинистая физиономия Михаила Глебовича приняла прежнее беспечное выражение. Значит, существуют такие секреты, которые он не желает открывать даже и через шестьдесят лет. Но улыбаться до бесконечности не имело смысла, пауза-то затягивалась до неприличия!
— Да. Я был начальником участка.
— В то время на Вишере тоже добывали алмазы?
Михаил Глебович прокашлялся.
— Добывали, только это была очень большая тайна. Об этом знал очень ограниченный круг лиц. Но хочу сказать, что добыча алмазов во время войны была не меньшей, чем сейчас. А может быть, даже и больше! Ведь надо же было с союзниками за поставки расплачиваться. А лучше, чем алмазы, для этого ничего и не придумаешь.
— Так вы с самого начала знали, куда пойдут алмазы? — удивился Журавлев.
За мысочком начиналась огороженная территория. Надо было поворачивать назад. Но в обратную дорогу пускаться почему-то не хотелось. Наверное, потому, что тихая природа располагала к длительному общению. Михаил Глебович устроился на плоском валуне и коротким взмахом руки предложил майору расположиться рядом, на бревне, прибитом к берегу течением. Предложено это было так естественно, что у Журавлева возникло ощущение, будто Тарасов находится в собственном кабинете.
— Откуда! — почти возмущенно воскликнул старик. — Об этом я уже после войны узнал. А прояви я в то время любопытство, так мне бы в затылок выстрелили и в речку сбросили. — Лицо его слегка потемнело, видно, накатили воспоминания. — Бывали у нас такие случаи. Но алмазов тогда добывали много, это я тебе точно могу сказать. Отправляли их партиями. Особенно богатой была та, которую мы приготовили в сорок пятом. Это я хорошо помню, война вроде уже закончилась.
— И как же вы отправляли алмазы?
— Очень просто. Приезжал грузовик с тремя военными, которые и забирали у нас камни.
— А чем же вам именно та партия запомнилась?
— Алмазы крупные поперли, на какое-то гнездо, видно, натолкнулись. Среди них иные были просто уникальные. Много по десять карат и больше. Ни до, ни после того случая я таких больше не видел.
— И сколько же было крупных алмазов? — спросил Журавлев, стараясь не показать своего волнения.
— Да сотни!.. Мы ведь все эти алмазы описывали. Один экземпляр этого списка отправляли с грузовиком, другой уходил в НКВД. Где-то и сейчас, наверное, в архивах пылится. А третий оставался в конторе.
— Вы груз как-то запечатывали?
— Конечно, а как же без этого! — удивился вопросу Тарасов. Махнув рукой в сторону запретной зоны, он продолжал: — Там у нас большое складское помещение имелось, где мы хранили алмазы. Все по-простому делали, не как сейчас. Но охрана надежная была, с автоматами. Проверяли всех, и за территорию можно было выходить только по специальному разрешению. Мы все камушки подсчитывали, описывали, какого цвета, какого блеска, какого размера, взвешивали их, а потом ссыпали в плотные холщовые мешочки и печатями сургучовыми запечатывали. После эти мешочки укладывали в специальный металлический контейнер.
— А контейнер пломбировали?
— А как же! В нескольких местах печати ставили. И попробуй сорви хотя бы одну печать. Голову расшибут! Все это мы делали на виду у контролера и начальника смены, а за спиной при этом еще два автоматчика стояли. У нас даже мыслей не возникало, чтобы вынести алмазы. А потом, при той строгости, какая тогда соблюдалась, это было совершенно невозможно. — Старик заметно понизил голос: — Честно тебе скажу, жить очень даже хотелось! Жизнь-то подороже всех этих алмазов будет.
— А куда грузовик с контейнером уезжал?
Старик пожал плечами:
— Да разве можно было о таком спрашивать! Лучше и не знать ничего.
— А сами вы как думаете?
— Есть у меня предположение. Скорее всего, в сторону поселка Изумрудный. Там находилась большая зона. Думаю, что какое-то время груз мог быть там. Но наше дело — сторона! Прояви я подобное любопытство, так сейчас бы с тобой не разговаривал.
— Грузовик приезжал по чьей-то команде?
— Конечно. По запросу начальника смены, он был полковником НКВД. Я ведь отвечал только за свой участок, а таких на Вишере было четырнадцать! В добыче полковник мало чего понимал, но за порядком следил строго. Фамилия у него такая смешная была — Стропила! Наверное, откуда-то с Украины. И сам он какой-то неотесанный был, как кусок горбыля. Уши большие, торчком, нос поломан, едва ли не на щеке лежал. Весьма неприятный тип. Я как его видел, так у меня всякий раз возникало желание взять рубаночек и пройтись по всем этим неровностям. Так вот, когда контейнер наполнялся, он тут же связывался с центром по телефону и докладывал, что груз готов к отправке.
— И как скоро приезжала машина?
— Как правило, уже через несколько часов. Из кабины выходил только один офицер, водитель всегда на месте оставался, а из кузова выпрыгивала пара солдат. Серьезные люди, — цокнул языком Михаил Глебович, — никогда ни с кем не разговаривали. Всегда при пистолетах, у каждого на поясе противотанковая граната висит. Загрузят контейнер и тут же в дорогу! Причем офицер всегда кузов снаружи еще закрывал.
— Строго, — сдержанно согласился Журавлев.
— Знаешь, у меня такое впечатление, что они даже машину минировали.
На перекате с шумом плеснула рыба.
— Откуда такое предположение?
— Все-то тебя интересует, майор! Я ведь немного с взрывным делом знаком. В начале войны в разведшколе учился, диверсионное дело проходил, думал, что за линию фронта пошлют, рассчитывал немецкие эшелоны под откос пускать, а меня на Вишере оставили, — в голосе старика прозвучала откровенная досада. — Так вот, хочу тебе сказать, что в грузовике как-то спустило переднее колесо. Я и вызвался его поменять. Солдатам-то не положено, они при контейнере состоят. Зыркают во все стороны, как будто бы и в самом деле какого-то нападения ожидают. А когда я передок домкратом поднял, посмотрел под днище, а там электродетонатор закреплен, а проводок от него в кабину тянется. Подрывная машинка у офицера, повернул ключ, замкнул цепь, и машина взлетела на воздух.
— Что же это такое получается? Офицер сам себя, что ли, подрывать должен был? — засомневался Журавлев.
— Знаешь, я об этом много думал. Получается, что так. Это чтобы алмазы врагу не достались. Ты особенно этому не удивляйся, время тогда было такое, каждый готов был умереть. Если на войне не убили, так будь готов к тому, чтобы здесь погибнуть. Такова была логика.
— Интересные вещи вы рассказываете, Михаил Глебович.
— А ты не удивляйся и сам рассуди. Вот отбили, к примеру, у них алмазы. Каково им после этого? Им ведь все равно уже не жить. Наверняка бы к стенке поставили, ведь времена были ой какие суровые!
Вздоха Журавлев не услышал, а вот нотка гордости в голосе Тарасова прозвучала отчетливо. Даже в старости приятно осознавать, что ты являлся частичкой великого дела.
На противоположном берегу Вишеры, в том месте, где излучина была особенно крутой и где вода, совершая стремительный вираж, ударялась в крутой берег, выщелачивая глину, сидел мужчина в камуфляже и рыбачил. Примерно через каждые две минуты он взмахивал длинным удилищем, и на крючке, сверкая белой чешуей, трепетала рыба. Наверняка это был один из тех, кто охранял территорию. Имея свободный час, решил человек провести его с пользой — и сам приятно отдохнул, и рыбка хорошая на ужин будет.
— Места тут у вас рыбные, — заметил Журавлев.
Прищурившись, Тарасов кивнул:
— А чего им рыбным-то не быть, если речка покойниками подкормлена. Я здесь рыбачить не могу, как вспомню, сколько на этой реке людей сгинуло!
1 2 3 4 5 6