Мир вокруг них рухнул, исчез, оставив только жгучее стремление к чему-то там впереди, некой вершине, сверкающей в ореоле раскаленного, бешено вращающегося пространства. Каждое движение Савелия, как и движение Елизаветы ему навстречу и в такт, было шагом к этой вершине, и они были едины и неразделимы на пути к апогею наслаждения друг другом.
Пока не достигли его.
Савелий очнулся в тот миг, когда Лизавета со стоном разомкнула на его спине руки и успокоенно и удовлетворенно выдохнула. Сладко улыбаясь, она немного полежала, закинув руки за голову, потом резко вскочила и, чмокнув Савелия в щеку, ушла в ванную. Савелий, неторопливо одевшись, достал из чемодана папку, что вручил ему неделю назад американец, развязал тесемки и выложил ее содержимое: газетные вырезки и книжицу в мягком коричневом переплете. Самой верхней в стопке была вырезка из газеты «Казанский телеграф» от первого июля 1904 года:
ОБРАЩЕНИЕ К ЖИТЕЛЯМ
В ночь на 29 июня из Казанскаго Богородицкаго женскаго монастыря злоумышленниками похищена чудотворная икона Казанской Божией Матери и Образ Спасителя в драгоценных ризах. Доводя до всеобщаго сведения об этом, полицмейстер г. Казани обращается ко всем истинно русским православным лицам с усерднейшею просьбою помочь в розыске Святых Икон и виновных в похищении этих икон. Всякое указание, могущее послужить к розыску похищеннаго и обнаружению виновных, будет принято во всякое время.
При единодушном содействии общества можно надеяться на успех розыска. Не откажите же в помощи.
Казанский полицмейстер Панфилов.
«Плохи же твои дела, господин полицмейстер, — внутренне усмехнулся Савелий, — коли ты обратился за помощью к своим горожанам». И стал просматривать вырезки далее. Берясь за новое дело, он всегда готовился к нему тщательно, не пренебрегая никакими, пусть и мелкими деталями. Так и теперь, берясь за предложенное ему дело, сделав которое можно будет уходить на покой, он должен знать все, что так или иначе связано с предметом его охоты. К тому же в ночь похищения иконы Казанской Божией Матери на ней была вторая риза. Та самая, с короной императрицы.
Глава 2 НЕОЖИДАННЫЙ ЗАКАЗ
Митрофан заявился на квартиру Савелия совершенно неожиданно. Как бы пришел в гости. Дескать, шел мимо да дай, думаю, зайду, ибо пять верст бешеной собаке — не крюк. При старике Парамоне был он валетом, а теперь ходил в королях, коих на Хитровке было всего двое, он да Васька Грач с черным, как у мавра, лицом. Дружбы особой Савелий с Митрофаном не водил, но последний, конечно, ведал, что Родионов — приемный сын Парамона Мироновича, знаменитого туза Хитровки, и всегда относился к нему уважительно. Одет Митрофан был не по-фартовому, цивильно: серый бостоновый костюм в тонкую полоску, жилет со звездой, крахмальную рубаху, галстух. На ногах кожаные штиблеты, на голове — атласный котелок. Было видно, что до «карасей» и «бобров», коих он некогда обрабатывал десятками на «гоп-стопе», ему не было уже никакого дела — не по рангу. Проведя нежданного гостя в кабинет и усадив его в кресло, Родионов сел напротив и приготовился слушать.
— Я чего к тебе, Савелий Николаевич, пришел… Дело у меня до тебя есть, — начал Митрофан.
— Слушаю тебя, — уселся поудобнее в кресле Савелий.
— Я тут с человечком одним знакомство свел. Тот еще «карась». Ксива у него целиковая на иноземного гражданина Северо-Американских Штатов, — ухмыльнулся Митрофан. — Однако по-русски гутарит, как мы с тобой. В «Эрмитаже» познакомились, случайно как бы, но, думается мне, встреча нашенская была им нарочно подстроена, чтобы на тебя, значица, выйти.
— Чего ему надо? — коротко спросил Савелий.
— Он хочет корону императрицы Екатерины Великой, — после некоторого молчания ответил Митрофан. — Он и приехал специально за ней.
— Что? — вскинул брови Савелий.
— Корону императрицы Екатерины, — ухмыляясь, повторил бывший громила.
— Замечательное желание, — констатировал Савелий. — Но я-то тут при чем?
— А при том, что корона эта вот уже пять лет как лежит-полеживает в одном из личных сейфов управляющего Государственным банком в Казани.
— В Казани?
— Да. Так сказал американец. Ты слышал о краже чудотворной иконы, которую умыкнули в девятьсот четвертом году из Казанского монастыря?
— Да, помнится, читал в газетах что-то такое.
— Корона Екатерины была вделана в ризу этой иконы. Икона пропала, до сих пор ее ищут, а корону — нашли. Вернее, ее части, кроме одной. Вор разрезал корону на куски, чтобы потом продать ее частями. Но его быстро взяли и заперли в крытке. А корону починили…
— Отреставрировали, — поправил Митрофана Савелий.
— …отреставрировали и упрятали в банк до лучших времен, чтобы, когда икона найдется, все вернуть на прежнее место.
— Ты сказал, что какой-то одной части не хватает, — заметил Савелий. — Какой?
— Я этого не ведаю, Савелий Николаевич. Все знает этот американец. Я потому и пришел, чтобы предложить тебе это дело.
— Ты сказал американцу обо мне?
— Нет, что ты. Намекнул только, что знаю одного медвежатника, который мог бы потянуть подобное дельце.
— И что американец?
— Предложил мне организовать с тобой встречу в месте, которое ты выберешь сам, — как само собой разумеющееся, доложил Савелию Митрофан.
Вор в чине маза, лучший медвежатник Российской империи Савелий Николаевич Родионов, дворянский сын, надолго задумался. Намечающееся дельце, несомненно, было весьма интересным, такого ему давно не подворачивалось. Вскрыть сейф в губернском отделении Государственного банка — это вам, господа мазурики, не копейки в базарный день из карманов зевак тырить.
— Хорошо, я согласен, — кивнул наконец Савелий. — Зеленая беседка на Тверском бульваре против дома актрисы Ермоловой. Знаешь?
Митрофан молча наклонил голову.
— Ровно в полдень…
— Лады, — поднялся Митрофан.
* * *
Тверской бульвар был уже иным, чем, скажем, при прадеде Савелия, секунд-майоре Павле Петровиче Родионове, поселившемся в Москве после выхода в отставку. Не было липовых аллей — их вырубили на дрова французы еще осенью 1812 года; не было шелковичных деревьев, изничтоженных в одну ночь по приказанию генерал-губернатора графа Арсения Андреевича Закревского, узнавшего о недовольстве ими («не деревья, палки какие-то») императора Николая Павловича, коему злые языки припомнили сей случай с шелковичными деревьями, когда прилепилось к нему обидное прозвище Палкин. Вместо английских дорожек, аккуратно посыпанных некогда мелким гравием, стелились теперь под ногами гуляющей публики залитые асфальтом тротуары. Но, как и прежде, бульвар оставался излюбленным местом прогулок москвичей.
Самых разных людей можно было встретить на сем бульваре в погожий день!
Здесь выгуливали своих собачек дородные московские барыни из старых боярских родов; важно прохаживались, сверкая золотом эполет, генерал-адъютанты свиты Его Величества государя императора Николая Александровича и статские генералы в чинах действительных и просто тайных советников.
Здесь можно было повстречать какую-нибудь мировую знаменитость, которую вопреки ее воле и желанию притащили на Тверской бульвар, дабы показать всем, вот, дескать, какие мы — запросто гуляем и держим беседу с академиком (членом-корреспондентом) таким-то такой-то Академии наук.
Поэты и художники в беретах и касторовых шляпах, целыми днями высиживающие в кофейнях и кондитерских, выплескивались на бульвар шумными стайками, похожие на воробьев, собирающихся позавтракать конским навозом.
Древние старушенции, коим давно уже пора бы перестать коптить небо, с такими же, как они, дряхлыми компаньонками или мамками да няньками гусиным шагом дефилировали по бульвару, в упор лорнетируя прохожих и вслух возмущаясь вольными нравами нынешней молодежи.
А сколько здесь было франтов и франтих! По ним запросто можно было составлять каталоги новейших французских и италианских мод, а затем рассылать их по самым модным московским магазинам — Циммермана на Сретенке и Отто Краузе на Кузнецком мосту.
А сколько здесь завязывалось новых знакомств! Сколько плелось хитроумных интриг! Словом, настоящая московская жизнь кипела только здесь, на Тверском бульваре.
Когда Савелий подъехал на извозчике к дому Ермоловой, вознице едва удалось развернуться: все проезды по Тверскому бульвару и около были заставлены каретами, крытыми колясками и уже нередкими для Москвы «Бенцами» и «Роллс-Ройсами».
Гуляющей публики было много. Не меньше, чем в Троицын день. У фонтанов, стилизованных под арабский Восток, резвились дети — гувернанткам стоило больших трудов блюсти их, у кондитерских и кофеен буквально толпились страждущие откушать мороженого, бисквитов или чашечку дымящегося «мокко».
Разрезав поперек фланирующую по бульвару толпу, Савелий подошел к беседке, увитой плющом, взглянул на наручные часы. Ровно двенадцать. Из беседки тотчас вышел улыбающийся Митрофан:
— Здравствуй, Савелий Николаевич.
— Здравствуй, Митрофан, — пожал протянутую руку Савелий.
— Проходи, — отступил в сторону король Хитровки.
Навстречу Родионову из-за стола поднялся полный господин в белом летнем костюме и солнцезащитных очках.
— Савелий Николаевич Родионов, дворянин.
— Берк Гендлер, подданный Северо-Американских Штатов, коммерсант.
— Очень приятно, — присел за стол Савелий. — Митрофан сказал мне, что вы хотели со мной встретиться. Чем могу служить?
— О да, — рассмеялся Гендлер. — Вы сразу, как это, быка за рога?
— Ну а что тянуть вола за хвост, — поговоркой на поговорку ответил Савелий.
— Верно, верно, — поспешил согласиться американец. — Вы, конечно, человек деловой, для вас время — деньги. Признаться, я много слышал о вас. В своем роде вы человек-легенда. Поэтому я и попросил господина Митрофана устроить мне встречу с вами. У меня к вам есть деловое предложение.
— Слушаю вас, — спокойно ответил Родионов.
Гендлер полез в узенький кейс и достал папку. Развязав тесемки, он поворошил пухлой ладонью газетные вырезки, потрогал книжицу в коричневом переплете, ненатурально вздохнул и глянул выпуклыми рыбьими глазами на Савелия.
— Господин Митрофан, очевидно, ввел вас в курс дела. Я хочу, чтобы вы достали мне корону вашей бывшей императрицы Екатерины Великой.
Савелий поднял бровь.
— То есть вы хотите, чтобы я выкрал ее из банка? Я вас правильно понимаю?
Толстяк слегка скривился, но быстро взял себя в руки.
— Ну, если вы желаете быть столь откровенным… Да, я хочу, чтобы вы выкрали нужную мне вещь из банка. Мне говорили, что вы есть самый знаменитый взломщик сейфов в вашей империи.
— Это правда, — подал голос Митрофан. — Савелий Николаевич — лучший медвежатник России.
— А вы знаете, что Государственный банк — это сигнализация, специальный штат караульных, неспящие сторожа и сейфы с секретными замками?
— Да, я знаю. Поэтому и плачу за работу полмиллиона рублей.
Митрофан шумно сглотнул и уставился на американца. Савелий, надо признаться, тоже был крепко ошарашен таким солидным гонораром.
— А сколько будет стоить эта корона на ваших аукционах? Полтора миллиона, два? А может, пять? — придя в себя от названной суммы, спросил Савелий.
Берк мягко улыбнулся.
— Извините, господин Родионов, но это коммерческая тайна. Впрочем, точной цифры на данный момент вам не сможет назвать никто. К тому же корона имеет один изъян.
— Какой же? — осторожно спросил Савелий.
— Корону венчал золотой крест с брильянтовой осыпью. Ищейки, что искали сию реликвию, его так и не нашли. И теперь на короне его нет. А это значительно снижает ее цену. Человек же, похитивший корону, некий церковный вор Стоян, о кресте молчит. Очевидно, надеется воспользоваться им, когда выйдет или сбежит из тюрьмы.
— А где он сидит? — непринужденно поинтересовался Савелий.
— О, в вашем самом ужасном узилище, — закатил глаза Гендлер. — В Шлиссельбургской крепости.
Савелий кивнул и в упор посмотрел на американца:
— Мне нужен аванс.
— Нет проблем, господин Родионов. Сколько?
— Половину всего гонорара, — безапелляционно сказал Савелий.
— Согласен, — быстро ответил Гендлер и положил кейс на стол.
— Если предприятие сорвется, — скажем, вы проболтаетесь или короны вдруг не окажется в Казани, — аванс не возвращается. Ежели меня заметут — аванс не возвращается, — жестко продиктовал свои условия Савелий.
— Резонно, — после некоторого раздумья ответил Берк. — Я согласен.
— Ну вот и славненько, — потеплел взглядом Савелий. — Значит, договорились. Митрофан, прими деньги у господина Гендлера.
В кейсе американца — случайно? — оказалось ровно двести пятьдесят тысяч, состояние, на которое десяток рядовых обывателей могли бы прожить вполне сносно лет тридцать пять — сорок. Отдал Берк Гендлер и папку с тесемками, где были собраны материалы о краже летом 1904 года знаменитой чудотворной иконы, в которую была вделана интересующая американца корона.
— Думаю, вам полезно будет ознакомиться с этим делом, — заявил Гендлер, передавая папку в руки Савелия.
Выходили они из беседки не враз, а друг за другом по прошествии некоторого времени. Так предложил американец.
— Я остановился в отеле «Метрополь». Позвоните мне, когда все закончится. Мой нумер сорок шестой, — заявил он вместо прощания и ушел, безмятежно насвистывая какой-то мотивчик. Минут через пять-семь оставили беседку и Савелий с Митрофаном.
— И не боязно тебе с такими деньжищами? — усмехаясь, спросил Митрофана Савелий, когда они поджидали извозчика.
— Не, — ответил бывший громила. — Ежели что, то у меня волына имеется.
— Ну, тогда другое дело, — усмехнулся Родионов. Сам он предпочитал работать без оружия и только в самых редких случаях брал с собой небольшой «бульдог» самой новейшей марки, так, попугать, ежели что. Потому как путать благородное ремесло вскрывателя несгораемых шкафов и сейфов с мокрухой он считал самым наипоследнейшим делом. Он никогда еще не стрелял в людей и не намеревался делать это и впредь. В отличие от Митрофана, за душой коего числилось несколько успокоенных им навечно людей.
1 2 3 4 5 6