Во всяком случае, когда я принял душ, побрился и оделся, часы в Мюнхене показывали десять утра — время завтрака. Я выглянул из окна и увидел, как со свинцового неба валится большими хлопьями мягкий снег, что полностью соответствовало моим представлениям о зиме в Европе.Я полистал телефонную книгу, отыскал номер телефона Эриха Вайгеля и попросил оператора гостиницы соединить меня с этим абонентом. В ожидании звонка я держал пальцы скрещенными, загадав, чтобы Хью Лэмберт так же бойко говорил по-немецки, как я: это означало бы, что Вайгель говорит по-английски, иначе они бы друг друга не поняли.— Вайгель, — произнес мне в ухо холодный ясный голос.— Меня зовут Холман, — сообщил я. — К сожалению, я не говорю по-немецки, мистер Вайгель.— Я говорю по-английски, — отчеканил тот же голос.— Хью Лэмберт посоветовал мне разыскать вас, когда я доберусь до Мюнхена, — начал я. — Это касается Моники Байер, то есть Брюль.— Да? — Голос доносился издалека.— По телефону трудно разговаривать, — решительно заявил я. — Может, мы могли бы с вами встретиться и обсудить данный вопрос?— Где вы остановились?— В отеле «Четыре времени года».— Прекрасный выбор, мистер Холман! У них на нижнем этаже — чудесный бар. Я встречусь там с вами в полдень.— Большое спасибо! — поблагодарил я. — Я высоко ценю...Но в трубке раздались гудки.Я спустился в бар приблизительно в одиннадцать сорок пять, устроился в уютной нише и заказал бурбон со льдом. Минут через десять к столику подошел парень:— Мистер Холман?Ростом он был примерно шесть футов два дюйма. Широкие плечи, крепко сбитое тело, светлые волосы коротко подстрижены, мясистый нос, глубоко посаженные светло-голубые глаза, узкий вертикальный шрам подчеркивал ямку на подбородке, очертания рта напугали бы даже могильщика. Как и говорил мне Хью, Вайгель и впрямь выглядел крутым парнем. Элегантность его одежды ни капельки не смягчала неприятного впечатления.— Не присядете ли, мистер Вайгель?— Danke Спасибо (нем.).

.Он уселся, присматриваясь ко мне, и заказал подскочившему официанту пиво. Когда напиток был подан, он приподнял кружку в знак приветствия, выпил ее до половины и опустил на стол.— У меня маловато времени, мистер Холман, — произнес он сухо. — Буду благодарен, если вы сразу перейдете к делу.Я вкратце обрисовал ему положение вещей — как Анджела Бэрроуз поручила мне отыскать Монику Байер и как я обнаружил, что она с Дареном улетела из Лос-Анджелеса в Париж. Из слов Лэмберта я выяснил, что Мюнхен город, в котором она родилась, а единственный человек, с которым она пожелает здесь встретиться, — ее двоюродный брат Эрих Вайгель.Когда я закончил, он закурил сигарету, выпил еще немного пива, затем слегка пожал плечами:— Эта мадам Бэрроуз — та самая, которая выкупила здешний контракт Моники?— Да.— И она хочет вернуть Монику назад, поскольку вложила в нее капитал?— Полагаю, вы правы.— Какое мне дело до ее затрат и капиталовложений?— Имеется прекрасная роль в большом американском художественном фильме, съемки которого начнутся приблизительно через неделю. Если Моника возвратится назад к тому времени, тогда, возможно, с ее карьерой будет все в порядке. Если же нет, то она может поставить крест на своей карьере, во всяком случае в Голливуде. Анджела Бэрроуз не успокоится и будет преследовать ее, пока не разыщет. При наличии контракта и, очевидно, судебного дела о невыполнении его, не составит особого труда добиться, чтобы Моника нигде и никогда не снималась.Вайгель допил пиво, откинулся на спинку стула и взглянул на меня внимательно из-под тяжелых век. Это был поразительно бесстрастный взгляд, и на мгновение я почувствовал себя не человеком, а ничтожной козявкой.— Прежде чем я устрою так, что вы сможете повидаться с Моникой, мистер Холман, вам придется мне кое-что пообещать.— Например?— Вы не скажете ей, что вас сюда прислала мадам Бэрроуз, и не сообщите о причине, по которой прибыли в Мюнхен. И не обмолвитесь о своем желании забрать ее назад в Америку.— Черт побери, почему я должен с этим соглашаться?— Хорошо!— У него в голосе прозвучала недобрая нота. — В таком случае обещайте мне не делать этого при первой встрече с ней. Затем, если вы пожелаете ее снова увидеть... — Он пожал плечами.— Вы скажете ей все, что вам заблагорассудится.— Такое условие мне кажется неразумным, — произнес я в полнейшем недоумении, — но о'кей, мы договорились.Он взглянул на часы:— Мы встретимся с вами в вестибюле отеля в два часа. Рекомендую подкрепиться, мистер Холман, и надеть на себя что-нибудь теплое. Нам предстоит сегодня совершить довольно долгую поездку.Затем он встал со стула и, даже не сочтя нужным обернуться, вышел из зала.Я остался сидеть за столом с недопитым бурбоном и множеством оставшихся без ответа вопросов.Справившись со своим стаканом и плотно поев, я прошел в вестибюль и стал ждать Вайгеля; он появился ровно в два. Мы прошли к спортивной машине марки «мерседес», и через несколько минут Вайгель ввел ее в плотный поток транспорта.Первые минут двадцать мы вообще не разговаривали, и лишь когда позади остались пригороды Мюнхена и машина устремилась к покрытым снегом холмам, Вайгель произнес:— Нам придется проехать миль шестьдесят. До Хильфендорфа. Вы слыхали о нем?— Нет, — покачал я головой.— В переводе с немецкого это название означает «Деревня надежды». Когда-то Хильфендорф был известным курортом, славившимся минеральными водами, и люди охотно приезжали туда в надежде, что целебная вода излечит все недуги. Но позднее появились более крупные и лучшие курорты, и теперь Хильфендорф снова стал маленькой деревушкой.Я старался припомнить все курорты с минеральными источниками, упомянутые в путеводителях Моники Байер. Нет, никакой Хильфендорф там определенно не упоминался.— Так что же Моника и Дарен делают в Хильфендорфе? Вроде бы они не нуждаются в минеральной воде? спросил я.— Моника там одна, — последовал короткий ответ. — Дарен оставил ее на следующий же день после приезда в Париж.— Почему?Вайгель осторожно повел машину вниз по крутому опасному склону. Потом «мерседес», сердито заурчав, пошел на порядочной скорости на подъем.— Мы поговорим об этом позднее, — буркнул мой спутник, — у нас будет время на обратном пути в Мюнхен — уже после того, как вы повидаетесь с Моникой.По мере того как машина упрямо взбиралась в царство Баварских Альп, местность становилась все более и более живописной. Снегопад прекратился, небо немного прояснилось.Вайгель вел машину с какой-то порочной лихостью, используя мощность и маневренные особенности «мерседеса» до предела.Затем, примерно через час, он свернул с шоссе, и мы начали осуществлять крутой спуск по узкой дороге, которая петляла и вертелась во все четыре стороны. Повороты были настолько неожиданными и страшными, что у меня просто волосы встали дыбом.— Вот мы и приближаемся к Хильфендорфу, — объявил Вайгель.— Не забудьте о нашей договоренности, мистер Холман.Эта была не просьба, а утверждение.— Не забуду. Надеюсь, что наша договоренность имеет под собой реальную почву.— Вы в этом убедитесь.Деревушка приютилась в долине. Казалось, что она дремлет здесь вот уже четыре сотни лет и не собирается просыпаться ради кого-то или чего-то.Вайгель медленно поехал по главной улице, по обе стороны которой возвышались постройки в готическом стиле. Свернув вправо, он проехал еще примерно квартал. Затем остановил машину перед высокими чугунными воротами, которые были заперты. Мы вышли из машины, и Вайгель нажал кнопку звонка, вделанного в каменную стену возле ворот. Через несколько минут из здания вынырнул пожилой человек, облаченный в подобие врачебного халата, и отпер ворота.Пройдя по вымощенному булыжником тесному двору перед двухэтажным строением, мы с Вайгелем поднялись по трем ступеням широкого крыльца к входной двери.Открыла нам дверь довольно пожилая медсестра в белой форме; она вежливо наклонила голову, здороваясь с Вайгелем, и прежде, чем она отошла в сторону, пропуская нас внутрь, они перебросились несколькими фразами.Заперев входную дверь, медсестра провела нас по широкому вестибюлю к какой-то двери и тихонечко постучала в нее. Мужской голос внутри произнес:— Herein Войдите! (нем.).

!Сестра распахнула дверь, и я прошел следом за Вайгелем в типичный врачебный кабинет. Из-за письменного стола поднялся невысокий, совершенно лысый человечек в очках без оправы и поздоровался с Вайгелем по-немецки. Они коротко переговорили друг с другом, после чего Вайгель повернулся ко мне:— Это доктор Эккерт, мистер Холман.Маленький человечек поклонился официально и произнес уже по-английски:— Неrr Господин (нем.).

Вайгель сообщил мне, что вам необходимо встретиться с Fraulein Девушка (нем.).

Брюль.Я с минуту смотрел на него, потом перевел взгляд на Вайгеля:— Она больна?— Через минуту вы сами все увидите.— сухо ответил он.— Пять минут, пожалуйста. — Эккерт сурово посмотрел на него. — Не более!— Я понял, — произнес Вайгель. — Позднее мы с вами потолкуем.— Как угодно, — вежливо ответил доктор Эккерт. Я к вашим услугам.Он снова уселся за стол, мы же вышли в вестибюль.Пожилая сестра повела нас по коридору и, остановившись перед другой дверью, извлекла из кармана связку ключей, выбрала один и заговорила по-немецки с Вайгелем.— Она хочет, чтобы мы на минуточку задержались здесь, сама же войдет первой, — пересказал мне Вайгель ее слова. — Возможно, — он замялся, подыскивая нужные выражения, — она опасается, как бы не было затронуто человеческое достоинство, понимаете?— Конечно, — сказал я на всякий случай, хотя ровным счетом ничего не понял.Медсестра, прикрыв за собой дверь, исчезла в комнате. Мы ожидали в молчании, пока она снова не появилась через минуту и знаком не пригласила нас войти.Внутри помещение больше походило на камеру, чем на палату или комнату. Малюсенькое зарешеченное окно находилось почти под самым потолком и пропускало ровно столько света, чтобы придать помещению призрачный, нереальный вид.Мебель состояла из деревянного топчана, придвинутого к стене, маленького столика и стула с прямой спинкой.На топчане сидела девушка, скрестив ноги. Не посчитав необходимым поднять голову, когда мы вошли, она продолжала нежно баюкать тряпичную куклу, которую держала на руках. Широкое и бесформенное одеяние, вроде ночной рубашки из белого материала, достигало ее щиколоток. Обуви на ногах не было. На балахоне виднелись пятна от пролитого супа и прочей еды. Спутанные черные волосы, вьющиеся крупными кольцами, ниспадали на плечи.— Моника? — ласково окликнул девушку Вайгель; ему пришлось трижды повторить имя, прежде чем она подняла голову.Вплоть до этого момента я хранил в памяти ту прекрасную, сделанную крупным планом фотографию, которую мне дала Анджела Бэрроуз. Девушка из Космоса с развеянными по ветру волосами. Переброшенная через плечо непокорная прядь. Темные выразительные глаза.Крупный дерзкий рот...Спутанные черные волосы производили шоковое впечатление, но куда больший шок я испытал при взгляде на ее лицо. Оно было — как бы это выразиться? — лишенным всякой индивидуальности. Бегающие глаза пусты, ни на секунду ни на чем не задерживаются. Рот широко раскрыт. И я увидел, как из одного угла его вытекла на подбородок тоненькая струйка слюны. Девушка этого даже не заметила.Вайгель заговорил с ней по-немецки по-прежнему мягко и сострадательно. Но девушка, не обращая внимания, продолжала баюкать куклу монотонным, неживым голосом. Вайгель помолчал какое-то время, затем перешел на английский:— Как ты чувствуешь себя сегодня, Моника?Он задавал множество подобных стандартных вопросов, даже сказал что-то о кукле, но не добился никакой реакции. Прекратив бесполезные попытки, он посмотрел на меня и кивком головы указал на дверь. Я понял его, и мы вместе вышли из комнаты. Сестра сразу же заперла дверь снаружи.Когда мы вошли в кабинет к Эккерту, он предложил нам сесть и принялся хлопотать вокруг нас, словно мы его пациенты.Первым заговорил Вайгель.— Доктор Эккерт — один из лучших психиатров в нашей стране. Он руководит маленьким частным санаторием В ряде стран под словом «санаторий» подразумевается психиатрическая лечебница.

, чтобы иметь возможность наблюдать за несколькими специальными случаями и лечить больных по своей методике.— Он закурил сигарету с какой-то холодной решительностью.— Доктор, я хотел бы, чтобы вы сообщили мистеру Холману свое мнение о состоянии мисс Брюль.— Хорошо. — Лысая голова доктора энергично закивала, поблескивая под светом висевшей наверху лампочки, и я поймал себя на том, что ищу на стенах солнечных зайчиков. — Надеюсь, господин Холман, вы понимаете, что я не могу сделать окончательных выводов на столь ранней стадии заболевания?Стекла его очков без оправы требовательно сверкнули, и мне пришлось согласно кивнуть головой.— Во-первых, налицо полный упадок сил. Абсолютная, — он задумался, подыскивая подходящее слово, абсолютная регрессия. Полагаю, я правильно выразился по-английски? Она совершила, фигурально выражаясь, полнейшую регрессию, возвращение к младенческому состоянию, почти к зачаточному. Она совершенно не может себя обслуживать, понимаете? Разучилась есть, мыться, причесываться. Полагаю, это кататония Кататония — психическое расстройство с преобладанием двигательных нарушений.

. — Он несколько раз энергично кивнул.— Да, определенно кататония! Несомненно, вызванная большим эмоциональным шоком, сильной душевной травмой, и, учитывая ее ранние потрясения...— Теперь голова его закивала очень медленно.— Я сожалею, глубоко сожалею, но пока у меня нет особых надежд на ее выздоровление в будущем.— Я не уверен, что правильно вас понял, доктор, сказал я. — Вы считаете ее безумной?— Я не люблю это слово, — сухо ответил он.— Но в общепринятом смысле данного термина, так, как он трактуется в словарях, да. Мисс Брюль безумна.— И как вы считаете, она может выздороветь?— Не исключено.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17