— Вся страна ими кишит. В Корке писатели ворочают камни, в Клишандре — бродят по болотам. Помяните мое слово, настанет день, когда на каждое человеческое существо будет приходиться по пять писателей!
— Да, я действительно писатель. Прошло несколько часов, как я сюда прибыл, и мне уже кажется, что солнца не было тыщу лет, а только ливни, холод, блуждание по дорогам. Мой режиссер где-то меня дожидается, если б я только нашел это место. Но у меня уже ноги отнялись.
Старик наклонился ко мне:
— Вам что, уже здесь разонравилось? Свысока смотрите?
— Ну…
Старик отмахнулся:
— Почему бы и нет? Всем нужно смотреть на кого-то свысока. Вы смотрите свысока на ирландцев. Ирландцы — на англичан, а те — на весь мир. В конце концов, все потом улаживается. Думаете, меня раздражает выражение вашего лица. Вы приехали проверить наше дыхание и убедиться, что оно кислое, измерить наши тени и убедиться, что они коротки? Нет! Это я помогу вам раскусить эту треклятую страну. Идемте туда, где вы сможете стать свидетелем жуткого события, кошмарной сцены. Туда, где встречаются парки и норны. Истинная родина ирландцев… А-а, до чего же вы его возненавидите! И все же…
— Все же?
— Прежде чем уехать, вы полюбите нас всех. Мы неотразимы. И знаем это. В этом-то и вся беда. Оттого что нам это известно, мы становимся еще невыносимее, а это, в свою очередь, заставляет нас лезть из кожи вон, чтобы стать еще неотразимее. Вот так мы и гоняемся за своим хвостом по всей стране, ничего при этом не выигрывая и ничего не теряя. Вот! Видите ту процессию из безработных, топающих по дороге в дырявых лохмотьях?
— Да!
— Это первый круг ада! А видите тот молодняк на велосипедах со сдутыми шинами и колесами без спиц, крутящих педали босыми ногами под дождем?
— Да!
— Это второй круг ада!
Старик замолчал.
— А там… можете прочесть? Третий круг!
Я прочитал вывеску:
— «У Гебера Финна»… да это же паб!
Старик изобразил удивление:
— Действительно, пожалуй, вы правы. Идемте, я познакомлю вас со своей… семьей!
— Семьей? Вы же говорили, что неженаты!
— Так и есть. И все равно — вперед!
Старик хорошенько стукнул по двери. И мы оказались в баре — сверкающие краны и с десяток встревоженных лиц резко обернувшихся к нам посетителей.
— Ребята, это я, — возвестил старик.
— Майк! Ну ты и напугал нас! — сказал один.
— А мы подумали, может, случилось чего! — сказал второй.
— Может, и случилось — по крайней мере для него. — Он похлопал меня по локтю. — Что будешь пить, парень?
Я осмотрелся вокруг, хотел сказать — «вина», но вместо этого ляпнул:
— Виски, пожалуйста.
— А мне «Гиннесс», — сказал Майк. — Теперь познакомимся со всеми. Вот Гебер Финн, он владеет пабом.
Финн протянул мне виски.
— Скорее всего тем, что от него осталось после того, как его прозакладывали три-четыре раза.
Майк двигался дальше, показывая пальцем.
— Это О'Гейвин, у него самые шикарные болота во всем Килкоке, он добывает торф, чтоб не гас огонь в ирландских очагах. Он искусный охотник и рыболов, как в сезон, так и в межсезонье.
О'Гейвин кивнул:
— Я браконьерствую. На воде и на суше.
— Вы честный человек, мистер О'Гейвин, — сказал я.
— Нет. Как только я найду работу, — сказал О'Гейвин, — я покончу с этим.
Майк повел меня дальше.
— Следующий — Кейси, может подковать твоего коня.
— Кузнец, — сказал Кейси.
— Спицы твоего велодрына.
— Починка велосипедов, — сказал Кейси.
— Или свечи твоего драндулета.
— Ремонт автомобилей, — сказал Кейси.
Майк двинулся дальше.
— А это Келли, наш торфяной учетчик!
— Мистер Келли, вы ведете учет торфа, добытого мистером О'Гейвином на болоте?
Все засмеялись, и Келли сказал:
— Это распространенное туристское заблуждение. Так мы называем беговые дорожки. Я эксперт по скачкам. Я развожу лошадей…
— Он распространяет билеты на тотализаторе, — сказал кто-то.
— Букмекер, — сказал Финн.
— Но «торфяной учетчик» звучит солиднее, не правда ли? — сказал Келли.
— В самом деле! — ответил я.
— А вот Тималти, знаток искусства.
Я пожал ему руку.
— Знаток искусства?
— Я до такой степени насмотрелся на марки, что у меня теперь глаз наметан на живопись, — объяснил Тималти. — Вообще-то я почтмейстер.
— А это Кармайкл, который в прошлом году воцарился на местной телефонной станции.
Кармайкл, вязавший что-то на спицах, откликнулся:
— Моей жене нездоровится, все никак не поправится. Да поможет ей Бог! Я дежурю здесь, по соседству.
— А теперь скажи нам, сынок, — поинтересовался Финн, — что тебя гложет?
— Кит. И… — сказал я, выдержав паузу, — Ирландия!
— Ирландия?! — вскричали все.
Майк разъяснил:
— Он писатель, увяз в Ирландии и не в состоянии понять ирландцев.
В наступившем молчании кто-то произнес:
— А из нас кто понимает!
Хохот. Мистер О'Гейвин наклонился вперед:
— А что конкретно вы не понимаете?
Майк вмешался, чтобы предотвратить хаос:
— Правильнее сказать, недооценивает. Пребывает в замешательстве. Поэтому я отправляюсь с ним на большую экскурсию по самым жутким местам и горьким истинам. — Он умолк и повернулся ко мне. — Ну вот и познакомились, малыш.
— Майк, вы пропустили одного. — Я кивнул на перегородку в конце бара. — Вы не познакомили с… ним.
Майк присмотрелся и спросил:
— О'Гейвин, Тималти, Келли, вы кого-нибудь там видите?
Келли посмотрел туда:
— Не видим.
Я показал:
— Ну вот же. Ясно как божий день! Человек…
Тут встрял Тималти:
— Послушай, янки, не нарушай вселенское равновесие. Ты видишь эту перегородку? Существует незыблемый закон, по которому всякий, кому хочется немного покоя и тишины, испаряется, автоматически превращается в невидимку, пустое место, ничто, как только окажется за этой перегородкой.
— Это факт?
— Во всяком случае, в Ирландии достовернее не бывает. То пространство, размером два фута на один, считается более сокровенным, чем исповедальня. Туда человек может уйти, если ему надо вскормить свою душу без лишних разговоров и суеты. Так что, каковы б ни были намерения, то пространство, до тех пор, пока он сам не снимет с себя обет молчания, считается необитаемым и там никого нет!
Все закивали, гордясь словами Тималти.
— Молодец, Тималти, а теперь допивай свой стакан, парень, будь начеку, стой наготове, смотри в оба! — сказал Майк.
Я стал смотреть на мглу, которая клубилась, просачиваясь сквозь дверь.
— Зачем начеку?
— Затем что там, в тумане, всегда таятся Крупные События. — Голос Майка зазвучал таинственно. — Как исследователь Ирландии, не позволяй, чтобы хоть что-то осталось необъясненным.
Он вперился в темноту:
— Может произойти что угодно… и всегда происходит.
Он глотнул туману и замер.
— Тс-с! Слышали?
Вдали раздалось глухое шарканье ног, тяжкое дыхание, которое становилось все ближе, ближе, ближе!
— Что?.. — спросил я.
Майк смежил веки:
— Тс-с-с! Слушай… Да!
Глава 4
Снаружи по ступенькам прогремел пьяный топот ботинок. Настежь распахнулись створки дверей. Внутрь, пошатываясь, ввалился изувеченный человек, обхватив кровавыми руками окровавленную голову. От его стона у каждого посетителя в баре пробежал мороз по коже. Некоторое время слышалось только, как лопаются пузырьки пены в узорчатых кружках; все лица — бледные, румяные, пунцовые, с паутинками капилляров, обернулись к незнакомцу. Над каждым глазом дрогнуло веко.
Мужчина в изорванной одежде стоял, раскачиваясь из стороны в сторону, с глазами навыкате и дрожащими губами. Присутствующие сжали кулаки. «Ну?! — беззвучно кричали они. — Давай же, говори! Что стряслось!»
Незнакомца сильно качнуло вперед.
— Авария! — прокричал он. — Авария на дороге!
Тут у него подкосились колени, и он рухнул на пол.
— Авария!
Человек десять кинулись к нему.
— Келли! — Голос Гебера Финна сотрясал бар. — Беги на дорогу. И поосторожнее там, один раненый у нас уже есть. Не суетись. Джо, беги за доктором.
— Погоди! — раздался негромкий голос.
Из отдельной клетушки в темном конце бара, где лучше всего погружаться в философские размышления, на толпу щурился темноволосый мужчина.
— Доктор! — воскликнул Гебер Финн. — Вы были тут все это время!
— Ладно, помолчи! — закричал доктор и поспешно скрылся в темноте, а с ним еще несколько человек.
— Авария… — Уголок рта у лежавшего на полу задергался.
— Полегче, ребята.
Гебер Финн и двое других бережно уложили пострадавшего на стойку бара. Он лежал на инкрустированном дереве, прекрасный, как смерть. В граненом зеркале маячили сразу два ужасных отражения.
Снаружи, на ступеньках, толпа застыла в оцепенении, словно в сумерках океан поглотил Ирландию, а теперь обступает их со всех сторон. В гигантской дробилке туман перемолол и загасил луну и звезды. Чертыхаясь, все ошалело ринулись вперед, чтобы кануть в пучину.
Я стоял у них за спиной, в ярко освещенном дверном проеме, лишь бы не оказаться втянутым в это действо, которое смахивало на сельский ритуал. С того самого дня, как я оказался в Ирландии, меня преследовало ощущение, будто я проживаю на театральной сцене. И теперь, не зная своей роли, мне оставалось только таращиться на бегущих.
— Но, — неуверенно возразил я, — на дороге не было слышно шума машин.
— Разумеется, — чуть ли не с гордостью отвечал Майк.
Из-за артрита он не мог спуститься ниже верхней ступеньки, топтался на месте и что-то кричал в белесые глубины, поглотившие его приятелей.
— Перекресток обшарьте! Вечно там сталкиваются!
— Перекресток! — раздался топот гулких шагов, далеких и близких.
— И шума аварии не было слышно, — сказал я.
Майк презрительно фыркнул:
— По части шума со скрежетом мы отстаем. Но аварии все равно есть, достаточно туда сходить. Только не беги. Тьма-тьмущая, черт ногу сломит! А то налетишь сослепу на Келли — носится как угорелый. Или наткнешься на Финна — этот если налакается, то дороги не разбирает (не говоря уже о том, что по ней ездит). Финн, фонарь есть? От него мало толку, но все равно возьми. Ступай, слышишь?
Я на ощупь пробирался сквозь туман, окунулся в ночь, идя на грохот башмаков и хор голосов, что раздавались впереди. Пройдя сотню ярдов навстречу бесконечности, я услышал приближение людей, которые переговаривались сиплым шепотом:
— Осторожней!
— А, черт!
— Не растряси его!
Меня отбросила в сторону пышущая паром кучка людей, которые внезапно вынырнули из тумана, неся над головами некий помятый предмет. Я успел заметить бледное, окровавленное лицо, потом кто-то выбил у меня фонарик.
Инстинктивно, чуя в дали сияющий, как виски, Финнов паб, похоронная процессия устремилась в знакомую надежную гавань.
Сзади замаячили тени и послышался леденящий душу стрекот насекомых.
— Кто там? — крикнул я.
— Мы, с велосипедами, — прохрипел кто-то. — Авария все-таки.
Луч фонарика упал на идущих. Я вздрогнул. И тут села батарейка.
Но я успел различить двоих деревенских парней, без труда сжимавших под мышкой два дряхлых черных велосипеда. Без передних и хвостовых огней.
— Что?.. — проговорил я.
Но они прошли мимо, унося с собой происшествие. Туман поглотил их. Я, покинутый, стоял один на пустой дороге, с дохлым фонарем.
Когда я открыл дверь паба, оба «тела», как они их называли, были уже распростерты на стойке бара.
Собралась толпа не выпивки ради, но врачу было не пройти, ему пришлось боком протискиваться от одной жертвы ночной езды вслепую по мглистым дорогам к другой.
— Один — Пэт Нолан, — прошептал Майк. — Остался без работы. Другой — мистер Пиви из Мэйнута, торговец сигаретами и сластями. — Нарушил он царившее молчание. — Так они мертвы, доктор?
— Может, помолчите? — Доктор смахивал на скульптора, который никак не справится с композицией из двух мраморных фигур в натуральную величину. — Положите одного на пол.
— На полу окочурится, — сказал Гебер Финн. — Внизу ему смерть. На стойке лучше, мы тут теплого воздуха надышали.
— Но, — сказал я тихо в замешательстве, — я никогда не слышал про такие аварии. Вы уверены, что обошлось без машин? Всего лишь эти двое на велосипедах?
— Всего лишь? — вскричал Майк. — Да на велосипеде, если постараешься, можно разогнаться до шестидесяти километров в час, а под горку, на длинном спуске — до девяноста, а то и девяноста пяти! Вот они и неслись, без передних и задних фар…
— Но это же запрещено законом!
— Не хватало еще, чтобы правительство совало нос в нашу жизнь! Так вот, несутся эти двое, без фар, из одного города в другой, словно удирают от смертного греха! Навстречу, но по той же стороне дороги. Говорят, всегда нужно ездить по встречной полосе, так, мол, безопасней. Вот и полюбуйтесь, до чего их довела эта официальщина. Люди гробятся! Как? Непонятно? Один по правилам ездил, а другой — без. Лучше бы им там, наверху, помалкивать! А то вот лежат эти двое и концы отдают.
— Концы отдают? — вздрогнул я.
— А ты прикинь! Что мешает двум крепким парням, что мчатся очертя голову один из Килкока в Мэйнут, другой из Мэйнута в Килкок, столкнуться лбами? Туман! И ничего больше! Только туман стоит на их пути, не давая их черепушкам втемяшиться друг в друга. А когда они врезаются на перекрестке, происходит то же, что в кегельбане. Бах! Кегли разлетаются! Вот и они подлетают футов на девять, кувыркаясь в воздухе, голова к голове, как милые дружки, велосипеды сцепились, словно два кота. Потом все это обрушивается наземь и лежит, дожидаясь прихода ангела смерти.
— Но ведь они же не…
— Ты так думаешь? В прошлом году не было в Ирландском свободном государстве ночи, чтобы хоть кто-нибудь не загнулся в какой-нибудь чертовой аварии!
— Ты хочешь сказать, в год погибает три с лишним сотни ирландских велосипедистов?
— Святая и горькая истина.
— Я никогда не разъезжаю по ночам на велосипеде. — Гебер Финн смотрел на тела. — Только пешком.
— Ну так треклятые велосипедисты на тебя наезжают! — сказал Майк. — На колесах ли, пешком ли, все равно какой-нибудь недоумок гонит тебе навстречу. Да они скорее тебя пополам перережут, чем поздороваются. О, какие смельчаки превращались в дряхлые развалины, калечились или хуже, а потом всю жизнь мучились головными болями.
1 2 3 4 5