А лицо человека, как сказал Чехов... Я вот только думаю, чем же так привлекательно "личико" Б.Н. Ельцина, тем более что глаз, отражения души человеческой, на нем не видать. А ведь любят его женщины! Правда, все больше в постклимактерическом возрасте, как заметил А. Дугин. Эх, Фрейд бы объяснил эти фаллические ассоциации... Но мне не до фаллосов было - необходимое число подписей лиц общеизвестных под письмами раздобыть бы! Они ж все в ссоре!
С утра до ночи я занималась тем, что зачитывала по телефону текст писем протеста. И мирила Розанову с Максимовым, Максимова с Егидесом, Синявского с Максимовым... Они ж известны! Можно было бы и Ростроповичу позвонить, тоже известен, но Максимов сказал, что язык того уже находится в желудке Ельцина... Известно, через какое место он туда попал! "По-пала" я на телефонный счет, долго уговаривая Зиновьева в Германии.
Нигде наши письма не напечатали. Кроме "Правды" в последний день ее существования. Да предатель знаменитый, Алик Гинзбург, переврав, процитировал кусочек! В своей мерзкой газетенке, наговорив мне, правда, кучу прелестных комплиментов. Вот же хамелеонище!
Радио не выключала, теле тоже нет. Третьего октября увидела приятеля своего, друга моего мужа, - несут раненым. Ну, значит, и супруг мой там где-то, может, уже... Плачу, бегаю от телефона к приемнику, к экрану, опять к телефону. "Самые медиатизированные события", как сообщило Си-эн-эн, самое большое количество погибших журналистов. И как раз фотографа, Сычева Володьку, привезли раненым в Париж. А летевший с ним телеоператор прямо в самолете помер. А потом начались известные вам дни посадок, подполья, неизвестности, запретов... Увидела Ваську, сына Проханова, по теле - живой, разговаривает с военными печально, что ж вы, мол...
Солдаты всегда спиной к своему народу,
А те, кто к нему лицом, те уроды
Либо наемные мальчики фортуны,
Либо менты с дубинами-дурами,
А солдаты всегда спиной к народу,
И когда они возвращаются, их обнимают за спины,
А ночью в них тихо плачут, чтоб не будить солдат любимых.
Встреча с "X.З." в Москве состоялась в квартире Василия, под завывания их невероятного пса, запертого на время встречи, под всевозможные возгласы главного "хэзэшника" Бегемота. Тогда - красивенького Игоря. Я сразу представила, как хорошо можно будет его загримировать и снимать в будущем клипе: крупным планом на апельсинах, символизирующих Абхазию, в которой "умереть - красиво", как поется в моей песне. Потом прибежал Марочкин, рассовавший своих деток по родственникам... и первая репетиция была назначена!
Всеобщее обывательское представление о том, что люди, играющие рок-н-ролл, - это такие кошмарные оторвы либо телевизионные стебари, совсем не подходит к группе "X.З.". Может, они и оторвут чего-нибудь и постебаться могут, но на вид это такие приличные мальчики, что задаешься невольно вопросом: "Слушай, а ты, это, на электрогитаре-то могёшь?" Оказалось, что они еще как могут! Главный Бегемот, он просто всем объявил: "В общем, вот, играйте-сочиняйте!" И они стали! И играть, и сочинять всевозможные обработки моим песням.
Там было два Леши, оба в очках. Один не пьет, другой не курит. А Володя, со зловещим прозвищем Карабас, он был похож на звеньевого из пионерлагеря! Но зато как он "крутил" ручки! Леша, который не пьет, оказался дотошным перфекционистом: "Не дотянула тут нотку-то... Да, вот!" Я оказалась к тому же шепелявой! Хотя, если учесть, что в сегодняшнем придворном мире каждый третий кандидат в депутаты и теледиктор был обделен в детстве заботой... не водили их к логопеду мамы!.. "Клара у Карла украла кораллы!" - вот на что надо проверять кандидатов... Так что мой дефект речи еще простителен. А второй Леша оказался моим однофамильцем, черт! В общем, мы с ним отпраздновали это на лестнице под портвейн и мои выкрики текстов песен! Портвейном Леша М. так играл на гитаре!... То есть бутылью... Надеюсь, что слушатели-читатели смогут все это услышать на диске "Трибунал Наталии Медведевой. Russian trip".
А песни получились действительно отвечающими времени - драматичными, серьезными, настоящими. Может, они даже будут кого-то раздражать, потому что не станут развлекаловкой. И о том, как "меня обокрали, гады", прошлой зимой, и о семидесятых, о временах, когда "мы были свободны, не понимая этого", как в другой песне поется, а в этой о том, что тогда казалось, "жизнь началась" и все было возможно, и о том, что лучше поехать на войну и красиво умереть в Очамчирах, чем жить в этой уголовно-гражданской Москве, так иногда кажется... Не будет в них этой псевдотрагедийности, когда певицы готовы кататься по сцене колбасой из-за... "свечечки-свечи", и бедную Россию поминать в них не будут молодые травести на фоне Кремля. Такие песни, они вдохновляют разве что на этот злой стишок:
Хочу орать по-русски о любви!
Как будто я детей своих убила!
Хочу вопить по-русски о тоске!
Как будто я портянки на доске
Стираю без кусочка мыла!
О счастии нечеловеческом
По-русски!
Вопить-визжать, прокуренно хрипеть!
Веревку требовать,
Грозиться застрелиться,
В припеве раз пятнадцать умереть!
Россия! Мать-Отец и Дух Святой!
К ее душе заё.... взывать!
Как онанист в припадке импотентном,
До крови ее имя изодрать.
Явленья все природы перечислив:
Рябину-василек-березу-клен!
Опавших листьев не забыть! Снежок почистив,
Все посвятить тем, кто, как я, улюблен!
Побольше мощи, Боб, на барабанах!
Слабо "Металлике" и "Депеш мод" - отстали!
Нам, русским, руки только развяжи
Мы свяжем! Чтоб лучше! громче! круче завизжали!
По всей стране - и за бугром чтоб знали:
Как жить по правде-матке! не по лжи!
(Киркоров, чуть долл?аров одолжи...)
1993 г.
МУЗЫКА МОСКВЫ
(Неподсудные жалости)
Я лежу в Москве...
Я лежу на двенадцатом этаже высотки Хорошев-ского шоссе, и за окнами этого бетонного корабля стоит вой. Завывания, переходящие в рев, и я реву тоже. "Гуд ивнинг, Мистер Героин...", не анархисты и фашисты взяли город, порядки новые. Мистер Героин - исполнитель желаний - пожилой, аристократичного лоска мужчина, неестественной худобы. С темными кругами под глазами. У него тонкие длинные пальцы и суставы увеличены. Седые ухоженные волосы по плечи. Он играет на арфе. И у него длинные синие ногти. "Здравствуйте, мистер Героин. Исполните, пожалуйста, маленькое желание. Верните Сереженьку... хотя бы на ночь. На несколько часов. Пожалуйста, мистер Героин". Ветер воет в заоконной пустоте. Я вою в кулак. С. воет на лестнице. "Не бойся. Я возьму тебя в Холмогоры! Помнишь, мы смотрели это хорошее советское кино про мальчика Сережу... Я возьму тебя, как и его взяли... Мы едем в Холмогоры! - радостно кричал он, обнимая обезьянку-игрушку... Обними меня, я возьму тебя и в Холмогоры, и в Париж... Мистер Героин, на часик отпустите... Мистер, факинг Героин! Куда вы опять послали его? Где он?" На улице шторм, ураган и вьюга! Или это только на двенадцатом этаже бетонного склепа, стоящего меж двух ветровых коридоров... может быть, этого не слышат на пятом этаже. И туда не пришел Мистер Героин. На четырнадцатый пришел - там валяются использованные "софт машин".
У каждого города своя музыка. Ортодоксальное звучание Парижа на саундтреке Ирмина Шмидта "Верди Прати Вальс". Правда, сейчас нужно будет добавить еще и "Карт де Сежур" и "Негресс Верт" - марокканско-алжирские мальчики, родившиеся, впрочем, уже во Франции. Лимита по-русски. А Москва? Какой у нее саунд? Красная площадь по виду это "стэйк тартар" - сырой фарш, много зеленых каперсов и сверху желток сырого яйца. Музыка для богатых - ГУЛАГ. В шестисотом "Мерседесе" они слушают про нары и парашу. Музыка для бедных - медитации без начал и концов. Музыка для снобов или выдающих себя за знатоков - Диаманда Галлас. Диаманда выходит на сцену дурацкого Театра эстрады - в этом уже сарказм и непонимание! - и буквально вспарывает себе брюхо, протягивает свои сиреневые кишки в зал (вряд ли его, зал-публику, видя). В кулуарах - "Какая техника!" - комментируют ее харакири.
"Я вам говорю, что мне надо с крылышками! - скандалит в магазине Жириновский. - Я лучше знаю, что надо женщине! Я за ними всю жизнь, считай, слежу..." Наконец, он дает продавщице в зубы и перелезает через прилавок. Хватает пакет гигиенических прокладок с крылышками, выдергивает из него сразу две и наклеивает их себе вместо погон на красный пиджак от Зайцева. "Как вас зовут, мне все равно - я вас люблю", - ремикс песни Пьехи в исполнении Пенкина несется по магазину. А Марат Гельман тем временем в маске Лужкова поет на эстраде ресторана "Алмаз" для солнцевской группировки голосом Кобзона:
Хочу быть сильным!
Хочу быть смелым!
Хочу позволить тебе нажить!
Стреляй направо! Стреляй налево!
Иди по трупам! Не дай прожить!
Откуда ни возьмись появившийся Бренер дает вы-стрел в воздух. Кулик на кабане тут же подвозит тележку с оружием, и собравшаяся в ресторане криминальная общественность молниеносно разбирает оружие и перестреливает друг друга.
Марат Гельман в маске Ю.М. Лужкова: "Все-таки я немало сделал для современного искусства, а вот это может бросить на меня тень!" Бренер машет руками: "Да нет! Не на тебя, а на Лужкова! Больше не будет денег памятники ставить!" Кулик: "И на месте Петра я наконец-то смогу поставить свою скульптуру "Плодородие"! (Скульптура представляет собой огромную металлическую конструкцию совокупляющихся быка и коровы. Половой орган быка сделан из метрового гидравлического насоса, выпускающего время от времени струю подкрашенной мелом воды.) Каждый желающий сможет "кончить" в корову. Я кнопочку специальную приделаю!" Бренер: "Моя акция "Семя", когда я дрочил в осушенный под храм бассейн "Москва", конечно, бледнеет по сравнению с "Плодородием", разве что на маковку выстроенного уже храма залезть..." Гельман: "И каждый желающий сможет стрельнуть в тебя. Ты назовешь акцию "Вечный Жид", а мы - "Возрождение православных традиций". Убьем двух зайцев!" Кулик: "Я как председатель "Партии животных"..." Гельман: "Ну, извини, извини. Не убьем, конечно, зайцев. Выебем!"
Как прилипчивые песенки-балбески попсы, так же прилипает и всеобщий стебальный стиль города.
Я иду по Москве. Я не иду, а будто совокупляюсь с Москвой. С ее жирной, скользкой, податливой плотью. "Чав-чав-чав" по щиколотку в нее. Мы все по весне будто во влагалище Матери-Москвы. Сейчас мы ее растормошим-оживим... Или она окончательно отдала себя Мистеру Героину? Увидевший однажды Бога, всегда будет хотеть еще, еще, еще... Боже мой, но тогда надо создать влекущее к себе еще сильнее божество! Музыка... Любовь... На все века, на все года... на все страны и города... Опиум.
Китаец лежит на боку с трубочкой опиума. Дым, дым белый, молочный, и из него выплывают маки. Вкусивший однажды слезу мака всю жизнь будет плакать. Духовное сильнее плотского? Да нет, надо совокупляться, делать любовь, ебаться, и тогда не будет времени на опиум... Опята. Искусственные опиаты. Чушь какая-то. На улице опять светло ночью - снег. Снег как животное. Будто кушает, поедает что-то. Хруп-хруп-хруп - кого-то.
Я бегу по Москве.
Я бегу в темноте, когда кажется, что кто-то сзади уже дышит в спину, и тогда я слышу свое сердце под ложечкой и бегу - у-у-у-у! сердечко.
"...Надо дать полную свободу своей психике, надо ослабить все задерживающие и критикующие инстанции нашего сознания... ... преодолеть точку зрения легального сознания... ведь именно оно и есть та сила, которая в качестве цензуры исказила истинное содержание..." * Мистер Героин... деградация всех человеческих постулатов - не укради, не убей, не обмани, не предай. Полное отсутствие критических инстанций.
Я не сплю в Москве.
Уже минут тридцать воет и визжит сигнализация чьей-то тачки внизу. Сколько людей в этом доме уже встало, приняло корвалол, валокордин, покурило, пописало, выпило рюмочку и прокляло тысячу раз! Прокляло владельца этой гадкой сигнализации на его ебанной машине. Тысячи проклятий на его голову. За эту его музыку. И ничто ее не останавливает! И как сигнализация этой гадкой машины визжит, так и в сознании раба Мистера Героина визжит: "Ширнуться! сейчас! ширнуться! вмазаться! сейчас!!!" И как долго это будет продолжаться?! Уничтожить машину! Это ведь в ней сигнализация! Но придет владелец машины... придет владелец раба, Мистер Героин... и человек-раб побежит к своему повелителю, мастеру, любовнику... Это же измена! Любовный треугольник - он, она и Мистер Героин.
А как же наша любовь
На все века, на все года,
На все страны и города...
Я пою в Москве
Я пою в помятые микрофоны, мой голос несется из разорванных усилителей, и вообще - не везде есть заземление и может вырубиться электричество. Вдруг.
Женщина запела.
Женщине хорошо.
Спи. Я люблю тебя.
На полочке рядом с Черной Королевой стоят три солдатика. Охрана. Моя. Я Черная Королева города Москвы и мои зеленые защитники. Это не декоративные мальчики. И на сцене со мной не декорация. Как это делают - люди с гитарами и без шнуров. Вы ж понимаете - у них радио! И "Корг" тоже на батарейках?!
Еще не спето столько песен! Мистер Героин, до свидания пока.
Уходите, идите! Дайте отдохнуть хоть немножечко. Песенки спеть - записать. Пожить.
Женщина запела.
Женщине хорошо.
И все это Москва
998
И все это Москва...
А в Париже нагая семидесятилетняя Дина Верни в косынке, повязанной а-ля украинка, бегает в саду Тюильри меж своих двойников в юности - работы "ню" скульптора Майоля. Она истошно вопит: "А котелок по жопе бьет, идти спокойно не дает! По шпалам, бля, по шпалам, бля, по шпалам!" - песню, записанную ею на пластинку.
На ступеньках, ведущих к павильону "Жю де Помм", стоит семилетний Миша Шемякин и громко топает до зеркальности начищенными сапогами кавалериста, доставшимися ему от деда. Время от времени он наносит себе на лицо и обнаженный торс ножевые порезы. Позади него хор мальчиков. Шуфутинский, Алешковский, Розенбаум, Макаревич, Новиков, Вилли Токарев, Ваня Московский, Александр Скляр, Гарик Сукачев подпевают Дине Верни: "Свобода, бля! Свобода, бля! Свобода!" Москва везде. Москва. Мир. Рим. Морг.
1998 г.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36