Внизу раздался голос Джафара:
– Темно, ничего не видно.
– Я же дверь открытой оставила, чего это он закрыл? – отозвался женский голос.
Чиркнула спичка.
– Я пойду луковый суп принесу, – сказала женщина, – он вкусный, наваристый.
– Нет уж, спасибо, ешьте сами, – угрюмо ответил Джафар.
Снова чиркнула спичка – видно, никак не загоралась.
– Другого-то нет ничего… Кажется, спичка наконец загорелась.
– Не обессудь, милок, уж чем богаты, тем и рады. Послышались шаги.
– То-то и дело, что вы голодного объесть рады. Все подчистую умяли, – говорил Джафар, поднимаясь по лестнице.
Женщина, стоя внизу – ее голос звучал глуше, – оправдывалась:
– Напрасно ты так. Мы ведь заботились о ней…
Джафар вошел, закрыл за собой дверь, и фраза оборвалась на середине. Он принес миску рисового киселя, яйцо и небольшой кулек, свернутый из исписанной тетрадной бумаги.
– Стыда у них нет, – пробормотал он.
– Ты еще не знаешь, что она мне нарассказывала, эта женщина. Ты за едой ходил, а она тут все время болтала.
– Бессовестные, – сказал Джафар.
Он опустился на колени, аккуратно поставил миску, положил кулек и яйцо и возмущенно добавил:
– Все сожрали!
– Она что-то странное говорила, – продолжал я. – Врала, по-моему.
Джафар попробовал кисель.
– Остыл уже. А был прямо кипящий. Кто-то поднимался по лестнице.
– Совсем холодный!
Джафар надбил яйцо о край миски, разломил пополам, осторожно выпустил желток в миску, белок выпил, а пустые скорлупки бросил на жаровню мангала. Вошла женщина с медной плошкой в руках.
Джафар показал рукой на мангал:
– Надо разжечь, мерзнет она.
– Раньше тут в нишах айву раскладывали, – вслух припомнил я.
Джафар протянул мне миску:
– На, если хочешь, дай ей, только сначала размешай и сахаром посыпь. Она, бедная, совсем обессилела.
Женщина поставила свою плошку на кирпичи мангала.
– Чай не в чем заварить, – сказал Джафар, – и уголь я забыл принести.
Он встал.
– Уголь у них в чулане, – объяснила женщина.
Я разболтал желток в киселе и спросил, где сахар. Джафар кивнул на кулек.
– Тетушка, где у тебя чайник? – ласково спросил он. Но несчастная старуха только хрипло дышала.
– Кажется, тоже в чулане, – ответила за нее женщина. Я надорвал кулек, и струйка сахара потекла в миску.
Джафар заглянул в чулан, там было совсем темно. Он вернулся, взял лампу, сказал мне:
– Погоди, не корми пока! – и скрылся за дверью.
Шорох сахара и надрывные хрипы тетушки были единственными звуками, слышными в комнате. Но и они постепенно замерли. На минуту стало совсем тихо, и тут комната снова осветилась, вернулся Джафар. Кулек у меня в руке опустел. Я смял его и зашвырнул в угол.
– Заснула, – сказала женщина.
Я увидел, что тетушка спит. Она сидела как прежде, привалившись к стене, тяжело дышала, но глаза у нее были закрыты. Джафар все еще стоял на пороге чулана, с одной только лампой в руках.
– Не нашел? – спросил я. – Нету чайника? А что ты там стоишь?
Он молча пошел, поставил лампу в нишу и повернулся ко мне:
– Парвиз-хан, подымайся.
– Как это?
– Уже поздно, пойдем.
– А кормить? – недоуменно спросил я, показывая на миску.
– Оставь на потом, она же спит.
– И то правда, – поддакнула женщина.
– Пошли скорей, – поторопил меня Джафар.
– Давай разбудим ее.
– А ну не спорь, быстро!
– Я с ней посижу пока, – вызвалась женщина, – она вот-вот проснется.
– Парвиз-хан, – прикрикнул на меня Джафар, – шевелись, дело к ночи!
– Она же голодная. Я встал.
Женщина сняла с полки лампу и первая направилась к выходу.
– Даже не попрощались!… – с упреком протянул я.
Свет на секунду упал на тетушкино лицо. Поставив лампу за порог, женщина обернулась, и большая тень, скользнув по полу, накрыла тетушку.
Мы вышли на лестницу. Я тихо сказал:
– До свиданья.
– Не уноси лампу, пока мы спускаемся, – попросил женщину Джафар, – а то совсем темно.
– Я вас провожу.
– Ты не оставляй тетушку одну, – вмешался я.
– Она еще спит.
Джафар подтолкнул меня. Во дворе он остановился:
– Завтра поутру вернусь.
– Милости просим, – ответила женщина. Мы вышли на улицу. Ярко светила луна.
По дороге Джафар молчал. Я пересказал, что говорила мне та женщина, но он не проронил ни слова. Я посмотрел на небо. Было полнолуние.
– Джафар, погляди!
Он шел, не поднимая головы, и молчал.
– Джафар, случилось что?
– Все в порядке.
– Да нет, я же вижу.
– Что это ты видишь?
– У тебя лицо странное какое-то. И разговаривать не хочешь.
– А что проку говорить? Дядюшка умер.
– Что?…
– Умер, и точка. Ясно?
– Как так умер?
– Какое уж тут как, умер – и все. Еще не веря, я спросил:
– А когда?
– Не знаю.
– Кто тебе сказал?
– Никто, я сам видел. Он там, в чулане лежит.
Я повторил:
– В чулане?! Джафар кивнул.
– И ты промолчал?!
– А что было говорить? Незачем.
– Нет, ты, наверно, в шутку только… Он горько усмехнулся:
– В шутку, сынок, не умирают. Умер, умер Мешхеди.
Я задумался.
– А почему он в чулане?
– Ты же сам мне свой разговор с хозяйской дочкой пересказал. Так что теперь все понятно.
– Давай вернемся, – потребовал я.
– Для чего? Я тебя специально оттуда увел.
– А тетушка как же?
– Она тоже умерла. Я рассердился.
– Ну уж теперь ты врешь!
– Разве про такое врут? Умерла или вот-вот умрет.
– Джафар, пошли обратно! – твердо сказал я.
– Да мы уже почти дома.
Когда Джафар, сообщив маме главное, стал рассказывать подробности, и до меня наконец дошло, что все это правда. Джафар сказал, что пойдет за чтецом Корана, отведет его к покойнику нынче же вечером, а уж наутро отправится по остальным делам.
– День на исходе, – вмешалась Зарин, – а завтра выходной, никого не найдешь, ступай лучше сразу.
– Он же, бедный, не евши, – возразила бабушка. – Коран Богу-то и без чтеца известен, а покойника этим не оживишь, прости, Господи.
Я ушел к себе, забрался в постель, лежал и не мог заснуть. Я не испытывал ни усталости, ни страха. В голове не было ни одной мысли, только перед глазами неотступно стояла круглая сияющая луна. Ушел Джафар, вернулся откуда-то отец, потом весь дом погрузился в сон, все звуки стихли, за окнами была кромешная полуночная тьма. Тогда луна погасла, и я забылся сном.
Наутро отец позвонил, чтобы в дом Мешхеди Асгара послали гроб, и я услышал, как он изумленно переспросил: «Уверен? В чем?» Потом, через минуту, сказал: «Возможно, это было в другом месте». После этого он добавил, что покойник не женщина, а мужчина… «Ну что я могу поделать, что адрес один и тот же? Пусть вчерашняя не умерла, но этот-то умер…» Он еще немного послушал и резко произнес: «Ну уж это вы, уважаемый, сами виноваты. Могли бы толком выяснить, как зовут». Снова последовало недолгое молчание. «В любом случае, я не из управления культуры… ну хорошо, пусть школа. Не из управления культуры и не из школы, – закричал отец. – К тому же сегодня пятница, все закрыто. Поверьте, покойный не был ни швейцаром, ни учителем, ни учеником, ни директором. Он и грамоты-то не знал. И он 286
был мужского пола, старик, а не старуха. Он абсолютно точно покойник. Во всяком случае, он умер, и вы, дражайший, не затягивайте там. Всего хорошего. Хлоп! Отец повесил трубку.
– О Боже мой! Похоронить и то нельзя без хлопот. Он сердито, рывками надел абу.
– Ну и времена! Даже гробовщиков приходится упрашивать. Раньше пары слов было достаточно, а нынче они, видите ли, желают досконально знать, кого хоронят. Вконец обнаглели, мерзавцы!
– Они придут с гробом, а там тетушка, испугается еще. Может, мне пойти побыть с ней? – предложил я.
На этот раз никто не умилился моей отзывчивости. Только отец молча и злобно посмотрел на меня.
– Что с ней теперь будет?
Мой вопрос прозвучал упреком – про тетушку как-то забыли. Все молчали. Потом отец с горечью произнес:
– Сейчас надо об умершем позаботиться. Там посмотрим…
Он на минуту задумался и добавил:
– Еще этот Аббас, скотина такая! До чего ж народ лживый пошел! Клялся, что передаст деньги дядюшке, а сам прикарманил, не вернешь теперь. Кстати, он ведь в управлении финансов работает, а в похоронной конторе упомянули какого-то учителя…
Отец не договорил и ушел к себе в комнату.
– Надо было с Джафаром пойти, – вздохнул я. – Мне бы только взглянуть на него…
Я сказал это и вдруг испугался.
– Зачем тебе, – прошептала Зарин, – он же мертвый.
– Он весь вечер за стенкой, в чулане, пролежал… Помнишь, тогда давно, его током ударило? Я его с тех пор больше не видел.
К горлу подступил комок. Я выбежал из комнаты и стал слоняться по двору. Отец вскоре куда-то ушел.
Около полудня я стоял на тротуаре у дверей нашего дома и смотрел, как соседские мальчишки играют в чижа. Вдалеке появился Джафар. Он держал в руке детскую вертушку на длинной палке, и разноцветные пропеллеры крутились у него над плечом. В другой руке у него была корзина с покупками. Я вернулся во двор. Мне хотелось узнать про похороны, но спрашивать самому было страшно.
Во дворе Симин с Мехри что-то вязали. Мама стояла на пороге своей комнаты. Бабушка и тетка сидели в залитой солнцем столовой, сквозь распахнутые двери видно было, как бабушка перебирает четки, а тетка чистит рис. Я поднялся по лестнице и уселся на солнце. Рогайе с шумом мела пол. Из женщин не хватало только Зарин. Джафар вошел во двор.
Увидев его, мама тут же спросила:
– Что так долго, Джафар?
– Обмывалыцик запоздал. С утра в баню подался, сегодня же пятница.
– Джафар, а это тебе зачем? – подбежала Симин.
– Это? Да увидал по дороге, приглянулась вещица, вот купил для Мастуре.
Джафар говорил о своей дочке.
– Девочки в такое не играют.
– Ну так что ж, красивая штука, мне самому понравилась.
Подошла Мехрангиз, взяла у него игрушку, тряхнула. Пропеллеры закружились.
– А других цветов были? – поинтересовалась она.
– Да пустяковина это, из обычной бумаги, – отмахнулся Джафар.
Мне очень хотелось спросить, как там тетушка. Мехри повторила:
– Ну так были?
– У торговца их целая охапка, только ерунда это.
– А что ж ты нам не купил? Мы тоже хотим.
– Мехри-ханум, она только для малышей годится, для мальчиков.
– Ну и пусть, все равно пойди купи!
– Идти-то далеко. Это на другом конце города. Знаешь ведь, куда я ходил.
– Да смилуется над покойником Господь, – пробормотала бабушка.
Мехри не унималась:
– Обязательно купи!
– Когда в следующий раз пойду, – негромко сказал Джафар.

1 2 3 4 5 6 7 8 9 10