https://wodolei.ru/catalog/smesiteli/dlya_rakoviny/Grohe/ 
А  Б  В  Г  Д  Е  Ж  З  И  Й  К  Л  М  Н  О  П  Р  С  Т  У  Ф  Х  Ц  Ч  Ш  Щ  Э  Ю  Я  AZ

 

Она возвращает мне женщину, которую я обожаю, и наше дитя… нашу дочь…— Вашу дочь! — ледяным тоном повторил Ровенни.И в душу кардинала снова закрался необъяснимый страх. Фарнезе попытался одолеть это чувство и заговорил подчеркнуто твердо:— Конечно, Фауста обещала вернуть мне дочь… Она дала слово, и я…Ровенни рассмеялся:— Слово? Слово Фаусты? И ты ей веришь? Прислушайся же!В тишине медленно поплыл колокольный звон. Леденящие душу удары погребального колокола заставили Фарнезе вздрогнуть.— Отходная… — удивленно прошептал он. — Но кому? По ком он звонит?— Слушай! Слушай же! — и Ровенни сильно сжал ему руку.Голоса за стеной торжественно и протяжно затянули погребальное песнопение. Фарнезе рывком высвободил руку и закричал, объятый ужасом:— Кого отпевают? Кто умер? Кому отходная?Но голос его потонул в мрачных звуках похоронной церемонии.— Ну, Фарнезе! — с нескрываемой иронией произнес Ровенни. — Иди, иди же туда! Твоя госпожа Фауста ждет тебя там, за дверью… Иди, попроси ее вернуть тебе возлюбленную и дочь!— Моя дочь! — взревел Фарнезе.Он хотел подбежать к двери, но ноги не слушались его. Собравшись с силами, Фарнезе шагнул вперед, чувствуя, что вступает в мир смерти, в мир кошмара и неизъяснимого ужаса. Но он все еще не верил, все еще цеплялся за последнюю надежду…— Моя дочь! — повторил кардинал.Рыдания душили его. Он споткнулся и едва не упал, а затем налег на дверь и распахнул ее. На мгновение Фарнезе застыл на пороге: он был бледней покойника, волосы у него стояли дыбом, руки тряслись. Ему казалось, что голову сжимают невидимые железные обручи, а сердце вот-вот разорвется.Он сделал три шага вперед, он ничего не понимал… Его разум отказывался поверить тому, что видели его глаза. И еще раз голосом, в котором уже не осталось ничего человеческого, простонал Фарнезе:— Моя дочь!Перед ним действительно была его дочь! Его Виолетта! Это ей бил отходную колокол, заставляя несчастного кардинала вспоминать давние события на Гревской площади, когда вот так же звучал похоронный звон во время казни Леоноры… Сегодня, этим ясным и солнечным осенним утром, в монмартрском монастыре бенедиктинок заживо отпевали его Виолетту…На площадке, среди мраморных руин часовни, полукругом сидели епископы и кардиналы, сторонники Фаусты. А в центре в роскошном по-восточному наряде, под парчовым балдахином с золотой бахромой восседала сама Фауста — прекрасная, зловещая и… отталкивающая. Ее черные сияющие глаза были странно спокойны… Фауста-властительница, Фауста-папесса — вот какой увидел ее Жан де Кервилье, принц Фарнезе.Перед ней возвышался огромный старый крест: его дерево потемнело от дождей и местами покрылось мхом… гирлянда бледных роз обвивала поперечную перекладину. Это настоятельница монастыря Клодина де Бовилье приказала повесить на крест цветочную гирлянду — то ли из какого-то языческого суеверия, то ли из-за извращенного чувства красоты.А на кресте была распята девушка… Руки ее привязали к перекладине, ноги — к столбу; на ней было только тонкое льняное платье. Она уже потеряла сознание, а может, ее опоили каким-то зельем… может, девушка уже умерла… На кресте висела Виолетта, дочь кардинала Фарнезе!Вся эта чудовищная сцена, являвшая собой странную смесь великолепия и отвратительной жестокости, предстала перед глазами Фарнезе в тот самый миг, когда он распахнул дверь павильона. Нечеловеческий вопль, вырвавшийся из груди де Кервилье, заставил присутствующих обернуться. Вместе со всеми повернулась лицом к кардиналу и женщина, стоящая у трона Фаусты… И в ту же секунду ее крик, в котором звучала страшная мука, заглушил голос кардинала. Женщина бросилась к нему, и руки ее вцепились в кардинальское облачение — так годы назад в Соборе Парижской Богоматери кинулась к принцу Фарнезе Леонора де Монтегю.Кардинал задохнулся, захрипел и замолк. Леонора, разъяренная и прекрасная, как львица, устремила взор на Фарнезе. В ее взгляде читались и бешенство, и ненависть, и сомнение, и отчаяние. Потом женщина медленно повернулась к Жанне Фурко, стоящей на коленях рядом с крестом.— Вот наша дочь! — прошептала Леонора. — Жан!.. Жан Фарнезе, вот наша дочь!— Нет, — ответил кардинал. — Наша дочь там!И он протянул руку к кресту.— Вот Виолетта, вот наша девочка!— Цыганка? Эта презренная цыганка?— Да. Это наша Виолетта!Леонора устремила взор к кресту. Руки ее дрожали, неописуемое изумление читалось на лице. Вскоре оно сменилось выражением ужаса.— Моя дочь?! — пролепетала Леонора. — Правда? Не может быть! Но я узнаю, узнаю мое дитя!.. Помогите, помогите же, надо снять ее с креста! Может, она еще жива… Подожди, доченька моя, подожди… твоя мать сейчас спасет тебя…Кардинал Фарнезе не двигался с места. Он попытался собрать все силы и сделать хотя бы один шаг, но это ему не удалось. Крик рвался из его груди… но голоса не было… На лице кардинала жили только глаза.Он смотрел на свою любимую, на свою обожаемую Леонору… Он забыл о кресте, забыл о дочери: Леонора здесь, она говорит с ним, она узнала его!А мать тем временем кинулась к распятию и приникла к ногам дочери. Она не плакала, не стонала. Речь ее была сбивчивой, слова вырывались из груди толчками, словно кровь из смертельной раны. Леонора целовала маленькие босые ступни Виолетты, посиневшие от стягивавших их веревок. Потом она обхватила столб и с поразительной для столь хрупкого создания силой попыталась вырвать его из земли.Она то и дело недоуменно и умоляюще оглядывалась на мрачные лица кардиналов, на недвижную Фаусту и повторяла, ничего не понимая в происходящем:— Помогите же… ради Бога… помогите… она еще жива… я спасу ее… Господа, помогите же матери… я никогда не видела своей дочери, не знала, кто она… Но я люблю ее, так люблю… Подожди, доченька, потерпи еще немного…Она вновь взялась за врытый в землю столб, но тут силы оставили ее и несчастная Леонора распласталась в пыли… Однако руки ее продолжали обнимать основание креста. Внезапно она приподнялась на колени, возвела глаза к дочери… и снова упала. Дыхание ее прервалось… Цыганка Саизума, женщина в красной маске, была мертва.Когда кардинал Фарнезе увидел, как его возлюбленная вновь рухнула на землю, он сразу понял, что больше ей не подняться. Он сделал шаг, второй, склонился над мертвым телом Леоноры, взял ее на руки, прижал к груди и тихо произнес:— Умерла!И такая горечь и такая ненависть прозвучали в его голосе, что солдаты, вооруженные алебардами и охранявшие трон, попятились, а кардиналы опустили глаза.Фарнезе поцеловал губы любимой и бережно опустил ее на землю, а затем выхватил кинжал и вскричал, указывая на Фаусту:— Будь ты проклята! Будь проклята! Я расправлюсь с тобой!Он хотел броситься к ней, чтобы убить, но ноги опять не послушались его. И вдруг кардинал понял, что жить ему больше незачем, ибо все в нем уже умерло. Тогда он медленно поднял руку с кинжалом и пронзил себе грудь, а потом, собрав остатки сил, обнял свою мертвую возлюбленную… и успокоился рядом с ней навеки…Жан де Кервилье наконец-то соединился с Леонорой де Монтегю… соединился в смерти!Кардиналы, присутствовавшие при этом зловещем спектакле, пытались казаться бесстрастными, но на них словно повеяло замогильным холодом. Кое-кто встревоженно поглядывал то на Фаусту, то на кардинала Ровенни. А тот все время озирался и еле слышно шептал:— Но где же Сикст? Почему его нет? Куда подевался посланник папы?..Увидев, что Леонора и Фарнезе погибли, Фауста удовлетворенно улыбнулась.«Отлично! — сказала она себе. — Люблю, когда мои замыслы удаются. Сейчас Моревер приведет сюда остальных, а потом явится Гиз и разделается с ними!»Фауста неспешно поднялась, и яркие лучи утреннего солнца осветили ее тяжелый, роскошный наряд. Она казалась персонажем из какого-то чудовищного сна — олицетворением могущества абсолютной Власти, безжалостной и бесчеловечной. Можно было подумать, будто в ней воплотился древний Рок, которому не знакомы ни любовь, ни жалость, ни гнев, ни сострадание. Ровным спокойным голосом Фауста произнесла:— Помолимся же за души этих несчастных и попросим Господа простить предательство кардинала Фарнезе. Всевышний поразил изменника, и так погибнут все те…Внезапно Фауста замолчала. Губы ее побелели, взгляд остановился. Она смотрела на монастырскую стену шагах в двадцати впереди себя. Потом она вздрогнула, и из груди ее исторгся отчаянный вопль. Фауста выкрикнула всего одно слово, одно имя:— Пардальян!В тот же миг шевалье де Пардальян соскочил со стены и оказался в обители. За ним спрыгнул Карл Ангулемский. Пардальян шагнул к Фаусте:— Мне кажется, сударыня…Вопль ужаса прервал его речь — это Карл Ангулемский увидел на кресте несчастную Виолетту. Герцог кинулся к своей невесте, а Фауста приказала солдатам:— Охрана! Схватить обоих.Шевалье, не обращая внимания на вооруженных людей, продолжал:— Итак, сударыня, я то и дело застаю вас с поличным прямо на месте преступления, когда вы кого-нибудь убиваете. Так было на улице Сен-Дени, так было на берегу Сены, так было в Шартрском соборе. Правда, я, к счастью, появляюсь вовремя. Вот и сейчас, надеюсь, я не опоздал… Назад, слышите?! — крикнул шевалье солдатам и вытащил шпагу.Стражники наступали на него. Как раз напротив шевалье оказался кардинал Ровенни. Жан сделал резкий выпад и клинком почти коснулся груди итальянца. Пардальян уже собирался нанести следующий удар, но, пораженный, остановился — Ровенни и не пытался уклониться от острой стали, он застыл перед шевалье в низком поклоне!Затем Ровенни бросил несколько слов командиру охраны, и солдаты отступили. А кардинал прошептал, обращаясь к Пардальяну:— Жду ваших приказаний… Скорей!Что случилось? Каких приказаний? Шевалье ничего не понимал. Он и забыл, что на его руке сияло золотое кольцо, кольцо особой формы, полученное им почти полгода назад на мельнице на холме Сен-Рок от некоего господина Перетти. (Читатель, мы надеемся, помнит, какую услугу оказал тогда наш герой старику, назвавшемуся мельником. )Ровенни заметил блеснувшее золото кольца как раз в тот момент, когда шпага Пардальяна едва не пронзила ему грудь, и решил, естественно, что перед ним — долгожданный посланец Сикста V: ведь именно такой перстень и показывал ему вчера Его Святейшество.— Жду ваших приказаний! — нетерпеливо повторил Ровенни.— Арестуйте этого человека! — закричала Фауста. — Ровенни! Охрана! Что вы делаете! Предатели! Предатели!— Приказаний?! — все еще недоумевал шевалье, но на всякий случай велел: — Задержите эту женщину… а там посмотрим!Разъяренная Фауста сошла с трона и шагнула к Пардальяну, но в эту минуту кардиналы затянули гимн во славу папы. И пораженная Фауста остановилась, прислушиваясь: Domine, salvum facSixtum QuinturriPontificem Summum…Et exaudi nos in dieQua vocaverimus te!.. Фауста поднесла руку ко лбу. Глаза ее сверкнули, подобно молнии. По телу пробежала дрожь. Охрана окружила свою же повелительницу! А кардиналы и епископы, укрывшись за спинами солдат, пели папский гимн, открыто признаваясь в измене!..— Предатели! Предатели! — шептала Фауста.Но даже в эту минуту она сохранила царственную осанку и горделивое достоинство.А со стороны ворот донесся звук фанфар, и три десятка вооруженных людей строем вышли на площадку.— Герцог де Гиз! — обрадовалась Фауста. — Ко мне, сюда, герцог!— Кардинал Каэтан! — воскликнул Ровенни. — Его Святейшество Сикст Пятый!Фауста подняла взгляд, посылая небу проклятье, а потом опустила голову и осталась стоять недвижно, словно каменная статуя. Более она не произнесла ни слова.Вся эта сцена (с того момента, как Пардальян соскочил со стены) длилась не более минуты. Убедившись, что по непонятным причинам поведение окружающих изменилось, шевалье убрал шпагу в ножны и проворчал:— Чтоб меня повесили вверх ногами, как покойного Колиньи, если я хоть что-нибудь понимаю!.. Однако же достойный господин Пикуик заверял нас, что в монастыре мы обнаружим нашу певицу…Пардальян обернулся и только теперь увидел то, что сразу заметил герцог Ангулемский. Взор шевалье мгновенно охватил и увитый цветами крест, и распятую девушку, и Карла, потерявшего сознание и ничком лежавшего на земле, и два трупа, застывшие в посмертном объятии.Пардальян ринулся к кресту и могучими руками обхватил столб, стараясь раскачать и, приподняв, свалить его. Дерево трещало, но не поддавалось. А на площадке тем временем появился старец в скромном наряде горожанина, и хор кардиналов и епископов запел еще громче: Domine, salvum facSixtum Quintum! Князья церкви пали ниц, только одна Фауста осталась стоять. Ее глаза встретились со взглядом Сикста.— На колени, о женщина, объятая гордыней! — произнес папа, простирая руку то ли для благословения, то ли для проклятия.— Отступник, — ответила Фауста. — мою гордыню тебе не сломить!Пардальяну наконец-то удалось раскачать и наклонить крест. Он осторожно опустил распятие на землю, моментально разрезал веревки, опутывавшие руки и ноги Виолетты, и приложил ухо к ее груди.Придя в себя, Карл Ангулемский на коленях подполз к Виолетте. Ему показалось, что она мертва, и он почувствовал, что сердце его вот-вот разорвется… Безысходная скорбь охватила душу юного герцога… Но Пардальян сказал Карлу лишь одно слово, и это слово придало молодому человеку сил:— Жива!Карл огляделся и только тут заметил у подножия креста тело Леоноры. Он даже не узнал цыганку… впрочем, в эту минуту он не узнал бы и родную мать. Герцог наклонился, поднял лежавший рядом с женщиной пестрый, расшитый побрякушками цыганский плащ и завернул в него свою возлюбленную.Карл забыл обо всем, он не обращал внимания даже на Пардальяна. В голове у него была только одна мысль: бежать, бежать из этого проклятого места! Он взял девушку на руки и направился в сторону монастырского здания. Никто не стал останавливать герцога.Пройдя через весь двор, Карл подошел к главным воротам и внезапно почувствовал, что силы его иссякают. Перед глазами плыл красный туман, ноги подкашивались. Он прошептал что-то неразборчивое… земля неодолимо потянула его к себе.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63


А-П

П-Я