«Что вы, папенька, совсем сдурели? — услышала Аграфена Антоновна. — Башмаками своими навозными прямо по подолу!»— Тихо вы, курицы! — грозно прикрикнула княгиня. — Укоротите свои языки, коли Бог ума не дал!Галдеж немедля прекратился, и карета, еще два раза качнувшись на просевших рессорах, замерла, как будто все внутри нее разом обратились в камень, безмолвный и неподвижный. Княгиня подобрала юбки и, помянув вполголоса чертовых дур, стала величественно спускаться с крыльца.Лакей помог ей взобраться в пролетку. Разместив на сиденье свое крупное тело, Аграфена Антоновна молча ткнула кучера в спину. Рука у нее была тяжелая, и бедняга скатился с козел, потеряв шапку.— На подводу ступай, — сказала ему Аграфена Антоновна. — Савелий, возьми вожжи.Лакей, только что помогавший ей сесть в экипаж, занял место получившего отставку кучера и разобрал вожжи. Обоз тронулся, оставляя позади грязный постоялый двор. Выбравшись на большак, Аграфена Антоновна велела сидевшему на козлах Савелию придержать лошадь и пропустить карету и ехавшие за нею подводы с домашним скарбом вперед. Подвод было всего две, и нагружены они были отнюдь не сверх меры. Княгиня сокрушенно покачала головой при виде этого грустного зрелища. Бывали моменты, когда ей хотелось задушить князя своими руками, и сейчас как раз наступил один из таких моментов.— Не торопись, — сказала она лакею, когда последняя телега, нещадно скрипя, прокатилась мимо. — Пусть пыль уляжется.— Слушаю-с, — не оборачиваясь, ответил лакей, и в его голосе Аграфене Антоновне послышалась затаенная насмешка.Княгиня прожгла обтянутую синим кафтаном спину Савелия свирепым взглядом, но говорить ничего не стала: прозвучавшая в его голосе насмешка ей, скорее всего, просто почудилась. Ей теперь все время чудились сдавленные смешки и перешептывания дворни; что же до лакея Савелия, то по его лицу и голосу никогда нельзя было понять, говорит он всерьез или прямо в глаза насмехается над глупыми барами, растерявшими свое огромное состояние. Что и говорить, нужно было и впрямь думать пятками, чтобы докатиться до нищеты, в коей прозябало семейство Зеленских. Впрочем, Аграфена Антоновна справедливо полагала, что это — не холопьего ума дело.Однако Савелий был не совсем обычным холопом. Начать с того, при каких обстоятельствах он возник в доме Аграфены Антоновны. Случилось это за два дня до того, как полковник Шелепов получил приказ вести своих драгун в Польшу. К тому времени все необходимые для покупки смоленского поместья бумаги уже были готовы, оставалось лишь составить купчую и передать из рук в руки собранные ценой таких трудов и лишений деньги. Вся сумма до копейки была собрана, перевязана лентой и хранилась в бельевом шкафу Аграфены Антоновны, который стоял в углу ее спальни. Наученная горьким опытом нужды и лишений, Аграфена Антоновна в ту ночь спала чутко — можно сказать, не спала, а дремала вполглаза, беспокоясь о судьбе лежавшего среди кружев и батиста сокровища. Промаявшись до полуночи, она таки не удержалась, встала и переложила деньги к себе под подушку.Хорошо понимая, сколь смехотворно ее поведение, но привыкнув тем не менее готовиться к худшему, Аграфена Антоновна встала с постели, затеплила свечу и, накинув капот, двинулась в столовую, где на потертом коврике, сомнительно украшавшем собою обшарпанную стену, висел старый дуэльный пистолет — жалкое напоминание о прежней роскоши. Деньги княгиня взяла с собою, опасаясь оставить их без присмотра хотя бы на минуту.Путь до столовой был недалек, ибо тесноватая квартирка, которую ныне снимали Зеленские, была позорно мала и вмещала их с большим трудом. Пройдя узким коридором и толкнув дверь, княгиня оказалась в тесно заставленной обшарпанной мебелью комнате с низким потолком, игравшей в их доме роль гостиной, столовой, карточной (для редких гостей, разумеется, но никак не для Аполлона Игнатьевича) и бог знает чего еще. Большое зеркало на противоположной стене сумрачно отразило громоздкую фигуру княгини, стоявшей на пороге со свечою в руке; в следующее мгновение на другой стене тускло блеснул граненым стволом пистолет. Аграфена Антоновна приблизилась и осторожно сняла пистолет с крюка. Она знать не знала, как следует обращаться с этим опасным предметом. Ей даже не пришло в голову проверить, заряжен ли пистолет, а если бы и пришло, то она все равно не сообразила бы, с какого конца взяться за это дело. В отличие от полоумной и скверно воспитанной княжны Вязмитиновой, Аграфена Антоновна никогда в жизни не проявляла интереса к ружьям, пистолетам и прочим дьявольским игрушкам, коими так любят забавляться мужчины.И вот, стоя в темной столовой с горящей свечою в одной руке и то ли заряженным, то ли, напротив, незаряженным пистолетом в другой, Аграфена Антоновна внезапно почувствовала раздавшийся из ее спальни осторожный, вороватый звук. Поначалу она решила, что ей опять мерещится всякая чертовщина, но тут ее босых ступней коснулся легкий сквозняк, которого раньше не было, а в спальне снова скрипнула половица.Бывало и раньше, что половицы в доме скрипели сами по себе, и только по этой причине Аграфена Антоновна не стала поднимать тревогу сразу же, как только услыхала подозрительный звук. Обмирая от страха, приблизилась она к двери спальни и заглянула вовнутрь.Окно стояло нараспашку, свежий ночной ветерок трепал занавески; на полу возле кровати беспорядочной грудой валялось набросанное как попало белье, а из открытой дверцы шкафа продолжали вылетать все новые и новые предметы туалета, носившие весьма интимное свойство. Из-под нижнего края зеркальной дверцы торчали чьи-то ноги в грубых тупоносых сапогах, выглядевших точь-в-точь как те, что носил здешний дворник Панкратий, горький пьяница и безобразник.Княгине, строго говоря, полагалось бы перепугаться до обморока, но вид вылетающего из шкафа белья возмутил ее до такой степени, что она спросила негромким, вкрадчивым голосом, которого прислуга боялась пуще всякого окрика:— Ты что же это делаешь, мерзавец? В солдаты захотелось? В каторгу?!В тот момент княгиня была почти уверена, что разговаривает с дворником, напившимся сверх всякой мыслимой меры и в полном беспамятстве по ошибке забравшимся к ней в окно. Всю дикость этого предположения Аграфена Антоновна осознала лишь несколько позже, когда все уже закончилось.Дверца шкафа стремительно откинулась, и перед княгиней предстал совершенно незнакомый ей мужик — высокий, крепкий, одетый в ладное полукафтанье и почему-то без привычной на мужицких лицах бороды. Черные волосы скобкой охватывали его скуластое лицо, на котором недобрым блеском посверкивали сощуренные на огонь свечи глаза. Нисколько не испугавшись грозного голоса княгини, ночной гость быстро шагнул к ней, и в руке его Аграфена Антоновна с ужасом заметила длинный широкий нож.Княгиня судорожно набрала полную грудь воздуха, готовясь поднять на ноги весь дом. Догадавшийся о ее намерении вор прыгнул вперед, занося нож, и Аграфена Антоновна, сама не понимая, что делает, спустила курок пистолета.Раздался ужасающий грохот, сверкнуло длинное пламя, показавшееся в темноте особенно ярким. Отдача вышибла пистолет из руки Аграфены Антоновны, едва не сломав ей пальцы, и он со стуком упал на пол. Спальню заволокло кислым пороховым дымом, свеча погасла. В темноте зазвенело разбитое стекло, затрещало, ломаясь, дерево оконной рамы, за окном послышался глухой шум, встревоженные голоса, крики.Тут Аграфена Антоновна заметила, что кричит, заставила себя замолчать и с трудом перевела дыхание. За окном все еще вскрикивали и возились, оттуда доносились глухие звуки ударов по чему-то мягкому. Весь этот шум свидетельствовал о том, что вора схватили. В ночи метался свет масляных фонарей, красные отсветы зажженного кем-то факела плясали по стенам спальни, как будто дом был охвачен пожаром. В застиранной ночной рубашке и глупом колпаке прибежал заспанный Аполлон Игнатьевич, увидел распахнутое окно, беспорядок, пистолет на полу, учуял в воздухе пороховой дым, заохал и схватился за сердце.Аграфена Антоновна отодвинула его локтем, подошла к окну и окрепшим голосом велела вязать вора покрепче и подать к ней для допроса. На подоконнике виднелась кровь; позже выяснилось, что выпущенная княгиней пуля задела-таки ночного гостя, оцарапав ему шею.Поначалу княгиня намеревалась потолковать с вором накоротке, отвести душу, а после сдать то, что от него останется, драгунам Шелепова. Но, пока она одевалась, в голову ей пришло, что вор этот может еще сослужить ей недурную службу: судя по тому, когда и куда он забрался, сей ловкач умел не только лазить в окна и бросаться с ножами на женщин, но и вынюхивать добычу. Смутные, пока еще не принявшие четких очертаний планы роились в ее голове, и Аграфена Антоновна переменила свое решение. Разговор у них с вором вышел весьма продолжительный, и по окончании его вор перестал быть таковым, а сделался лакеем по имени Савелий. Никто, кроме княгини и Савелия, не знал, какого рода соглашение было достигнуто, и никто, даже князь Аполлон Игнатьевич, не отважился потребовать у Аграфены Антоновны объяснений по этому поводу. Слово ее было законом для всех, и в доме не нашлось ни одного сумасшедшего, который рискнул бы с этим поспорить.Таков был новый лакей Аграфены Антоновны. Недаром говорят, что свято место пусто не бывает: лишившись своего так называемого зятя, пана Кшиштофа Огинского, который то ли был гусарским поручиком, то ли вовсе им не был, княгиня очень быстро обрела другого помощника, пусть не столь изощренного и тонкого, но зато надежного. Случай оценить таланты Савелия представился Аграфене Антоновне очень скоро, и оценка, данная ею, оказалась достаточно высокой.— Вот что, милейший, — сказала княгиня, когда задняя подвода удалилась на достаточное расстояние, — поворотись-ка сюда. Надобно потолковать.Савелий с готовностью перевернулся на козлах, усевшись к княгине лицом. Казалось, он только и ждал приглашения. Впрочем, удивляться тут было нечему: порученец княгини Зеленской, конечно же, сразу догадался, что эта задержка в пути образовалась неспроста. В тесноте постоялого двора, где повсюду могли оказаться чужие уши, разговаривать с ним о деле княгине было не с руки; теперь же, когда постоялый двор напоминал о себе только двускатной крышей, а от обоза осталась только повисшая в воздухе пыль, они могли беседовать без опаски.— Слушаю-с, ваше сиятельство, — с напускным смирением произнес Савелий, перебирая в руках вожжи.Княгиня, наблюдательность которой заметно обострилась от донимавшей ее нужды, невольно задержала внимание на его руках. Загорелые и сильные, руки эти отличались некоторым изяществом формы и сразу бросавшейся в глаза ловкостью. В манере Савелия держаться тоже проскальзывало что-то необычное. Он был очень странный мужик, этот Савелий, да и мужик ли?Почувствовав на себе испытующий взгляд Аграфены Антоновны, который при всем желании трудно было назвать добрым, Савелий опустил глаза и без нужды поддернул голенище правого сапога. Аграфена Антоновна заметила торчавшую из-за голенища роговую ручку ножа. Нож наверняка был тот самый, с которым Савелий приходил в ее спальню, и княгине совершенно не к месту вспомнилось, что сейчас пистолета при ней нет.— Поскачешь вперед, — сказала княгиня, — поселишься в трактире, а еще лучше — у какой-нибудь вдовы, чтобы попусту не тратиться. Представляться будешь... ну, я не знаю, тебе виднее. Приказчиком каким-нибудь, что ли. Словом, по коммерческой части. Ходи по кабакам, на рынке потолкайся, да держи ухо востро! Дело нам предстоит куда как тонкое. Ошибиться тут нельзя, стало быть, надобно все как следует разведать. Как она живет, с кем видится да не вьется ли вокруг, не ровен час, какой-нибудь женишок, до денег охочий. Ну а ежели ненароком вьется... Не мне тебя учить, одним словом. Нельзя, чтобы она замуж вышла. Понятно ли?Савелий задумчиво поскреб ногтями щеку. Ногти у него были чистые, аккуратно подстриженные. Некоторое время княгиня с растущим раздражением наблюдала за тем, как он играет бровями, а потом, не утерпев, спросила:— Ну?!— Виноват, ваше сиятельство, — спохватился Савелий. — Понятно, конечно, понятно. Просто я задумался, как это лучше провернуть. Да и вообще, задумался... Не извольте гневаться. Все будет исполнено в наилучшем виде.— Погоди, погоди, — насторожилась княгиня. — Об чем это ты задумался, любезный? Что сие означает — «вообще»? Ты мне только шутить не вздумай!— Вот об этом я, ваше сиятельство, и задумался: шутить мне с вами или, может, не стоит? — Теперь в голосе лакея слышалась уже неприкрытая издевка и даже, кажется, превосходство. — Только браниться не надобно, ваше сиятельство, — поспешно остановил он княгиню, которая, раздуваясь от праведного гнева, начала приподниматься с подушек. — Мы здесь одни, так что брани вашей, кроме меня, никто не услышит, хоть бы вы и вовсе надорвались. Кабы я хотел, давно бы убежал. Помните, что с графом Бухвостовым-то стало?При напоминании о судьбе графа Бухвостова княгиня тяжело опустилась обратно на подушки и с шипением выпустила из легких воздух.— Так-то оно лучше, — заметил Савелий, доставая из кармана глиняную носогрейку и принимаясь неторопливо начинять ее табаком из тряпичного кисета. — Сидеть, ваше сиятельство, завсегда сподручнее, чем стоймя стоять, особливо на колесах. Не дай бог, бричка опрокинется, расшибетесь, в пыли запачкаетесь...— Ты что же, — просипела Аграфена Антоновна, которая внезапно на самом деле ощутила острую нехватку воздуха, — ты что же, негодяй, каторжная морда, грозить мне вздумал?— Ни боже мой! — воскликнул лакей. — Как можно, ваше сиятельство! Я, ваше сиятельство, ежели хотите знать, никогда никому не грожу, никого не пугаю. Нешто это дело — живого человека стращать? Не люблю я этого, ваше сиятельство. Мешает тебе кто-то — ну, полосни его ножиком по горлу — и вся недолга! Чего попусту языком-то трепать?В его речи то и дело проскальзывали простонародные словечки и интонации, но странное дело:
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42