что-то чертит, считает на калькуляторе, играет клавишами компьютера, на мониторе которого высвечивается какая-то непонятная чертовщина-Удивление Смыка прошло быстро. Для этого ему нужно было всего-навсего сравнить поведение Алитета со своим собственным. Разодетый, как петух, тупой и высокомерный кубанский казак был, похоже, таким же рабом, как и сам Смык, разве что рангом повыше. Конечно, было непонятно, вкалывает он за страх, как Смык, или за что-нибудь более приятное, но после некоторых раздумий Смык решил, что его это не касается. “Меньше знаешь – лучше спишь”, как говорят умные люди.
Оттого, что положение Алитета оказалось сродни его собственному. Смык не стал больше любить своего пассажира. Уж очень он был несимпатичный – со своим кубанским акцентом, со своей бородкой и дурацкой широкополой шляпой, которая, хоть и давно вышла из моды, но, как ни крути, здорово шла к широким плечам и узким бедрам этого недоделанного казака. Кроме того, где это видано, чтобы раб уважал раба? Такие отношения бывают разве что в книжках наподобие “Хижины дяди Тома”, но Смык читать не любил, предпочитая смотреть боевики и жесткое порно.
Короче говоря, никакой нежности по отношению к Алитету Смык не испытывал и потому нисколько не расстроился, узнав, что вскоре ему предстоит расстаться со своим пассажиром. В пятницу после обеда его вызвали в хозяйский кабинет и там более или менее проинструктировали насчет завтрашнего дня.
– Завтра подашь Алитету машину в восемь утра, – сказал ему хозяин – не тот, который Владислав Андреевич, а тот, который Вадим Александрович. Хозяев у Смыка было двое – Вадик и Владик, Вадим Александрович и Владислав Андреевич, сокращенно ВАВА. Вадим Александрович был помоложе и занимался, насколько понял Смык, в основном сиюминутными тактическими вопросами, требовавшими принятия неотложных и не слишком ответственных решений. Владислав Андреевич был постарше и редко снисходил до непосредственных контактов с подчиненными, и в особенности со Смыком. Смык видел этого величественного и огромного, как старинный дирижабль, господина всего пару раз, мельком, и оба раза Владислав Андреевич его не заметил. Тем не менее обостренным чутьем, которое было сродни собачьему, Смык ощущал, что настоящий хозяин здесь именно он, Владислав Андреевич, а не разговорчивый и галантно демократичный Вадик.
– Так рано? – удивился Смык. Обычно нужда в транспорте возникала у Алитета не раньше одиннадцати утра – он работал допоздна и просыпался тоже поздно.
– Закрой рот и слушай, – ласково сказал Вадик. Смык насторожился. Он очень не любил, когда Вадик разговаривал вот таким медовым голосом: обычно это означало, что он вот-вот начнет орать и колотить кулаком по столу. Поэтому Смык шмыгнул вечно подтекающим, как неисправный кран, носом, демонстративно утерся рукавом и потупился, комкая в ладонях кепку.
– Целку строить будешь потом, когда дело сделаешь, – с брезгливым любопытством разглядывая его склоненную макушку, сказал Вадик. – Машину подашь в восемь утра, ты понял? К подъезду. Мотор можешь не глушить, наш Алитет Петрович выйдет сразу же. Он, видишь ли, торопится, так что ты, будь добр, не опаздывай.
Он со щелчком раскрыл лежавший на столе тонкий серебряный – не серебристый, а именно серебряный, уж Смык-то в этих тонкостях разбирался получше иных-прочих! – портсигар, двумя пальцами выудил оттуда тонкую темную сигарету и закурил от массивной настольной зажигалки. По кабинету поплыл ароматный дым, и Смык постарался придать своему лицу как можно более индифферентное выражение. В этом кабинете ему никогда не разрешали курить и уж тем более не угощали сигаретами. Это было немного обидно. В конце концов, что с них, с уродов, возьмешь? Они считают себя солью земли и благодетелями, но это только до тех пор, покуда их самих как следует не прижало. А когда прижмет, сразу добреют: Смык, дружище, выручай… Э-эх! Да леший с ними, будет и на нашей улице праздник…
Смык не стал спрашивать, куда же так торопится уважаемый Алитет Петрович, чтобы не услышать в ответ: “Не твое собачье дело”. Да в сущности, ему и вправду было наплевать, куда ехать. Вот только вставать в такую рань было немного лень, а так – какая разница?
– Поедете в Шереметьево, – затягиваясь сигаретой, продолжал Вадим Александрович. Его тяжелая нижняя челюсть при этом сильно выпячивалась вперед, как подводный выступ на носу старинного линкора. – В Шереметьево-2, понял?
– Ага, – рискнул высказать предположение Смык, – встречать кого-то будем!
– Провожать, – с неприятной ухмылкой возразил Вадик. – Наш Алитет Петрович уходит в горы. Вернее, улетает в Америку. Сейчас ты заскочишь в кассы Аэрофлота и заберешь его билет, а завтра отдашь ему лично в руки. Потеряешь – убью. Опоздаешь – удавлю своими руками, как щенка. Учти, я не шучу. Ты все понял?
– Да ладно вам, – привычно заныл Смык, про себя дивясь такой спешке. – Что я, маленький? Чего сразу наезжать-то? Я вас хоть когда подводил? Подводил, да?
– Нет, – продолжая странно ухмыляться, ответил Вадик, – не подводил. Возможности такой у тебя не было, вот что я тебе скажу. А теперь есть. И если ты, засранец прыщавый, попытаешься этой возможностью воспользоваться, я тебя из-под земли достану.
– Прыщавый, прыщавый, – обиженно протянул Смык. – А я виноват, что обмен веществ такой?
– Виноват, – сказал Вадик. – Мыться надо, дружок, чаще! От тебя прет, как от беговой лошади, а ты мне про обмен веществ рассказываешь. Я тебя еще раз спрашиваю: ты все понял?
– А чего тут понимать? – трусливо огрызнулся Смык. – Подумаешь, дело: Алитета в аэропорт забросить…
– Это еще не все, – перебил его Вадим Александрович. – Сразу за кольцевой на обочине будет стоять человек… – он вынул из внутреннего кармана пиджака и показал Смыку крупную черно-белую фотографию, – вот этот. Подберешь его. Нет, фотографию я тебе не дам, смотри здесь. Если Алитет станет бухтеть, не обращай внимания. Начальник здесь я, и я приказываю тебе подобрать этого человека и делать все, что он скажет. Все, что он скажет, понял?
Его слова и в особенности тон, которым они были сказаны, заставили Смыка зябко поежиться, словно в жарко натопленном кабинете вдруг откуда ни возьмись образовался ледяной сквозняк. Судя по всему, настало время платить по счетам, и Смык с удивлением обнаружил, что не готов к расчету. А в том, что платить придется, можно было не сомневаться: даже если бы Вадик не говорил с ним таким странным тоном, достаточно было просто посмотреть на фотографию, которую он все еще держал у Смыка перед носом, чтобы все понять.
На фотографии был изображен мужчина средних лет со светлыми, зачесанными назад и казавшимися с виду довольно редкими волосами. Лицо у него было узкое, сильно вытянутое в длину и гладко выбритое. Близко посаженные глаза смотрели из глубоких глазниц холодно и равнодушно, рот напоминал хирургический шрам. “Делай, что он скажет…” Страшно было даже подумать о том, что может приказать этот тип. Смык никогда не был физиономистом, но одного взгляда на это жесткое лицо было достаточно, чтобы понять: перед вами бывший сотрудник спецслужб или, как минимум, мент, уволенный из органов за служебное несоответствие… “Погорел наш Алитет, – понял Смык. – Ох, будет ему Америка…"
Ровно в восемь утра Смык подогнал машину к подъезду, в котором жил Алитет Голобородько. За ночь его страхи немного улеглись, и по дороге в гараж и позже, ведя машину по московским улицам, Смык даже ухитрился выработать собственную теорию, более или менее объяснявшую данное Вадиком поручение. Возможно, казачок поедет в Америку не просто так, а с посылочкой, и посылочку эту ему передаст тот самый страшноватый тип с фотографии. Судя по тому, как серьезно говорил об этом Вадик, посылочка будет еще та, но вот это Смыка уже не касалось. Его дело маленькое: довезти этих уродов до стоянки аэропорта, а там хоть трава не расти… “И вообще, – начинал злиться Смык, – какое мне дело? Меньше знаешь – лучше спишь. Так-то вот…"
Стоило ему заглушить двигатель, как дверь подъезда распахнулась и на крыльце показался Алитет Голобородько во всей красе – в долгополом пальто, в шляпе, в развевающемся шарфе и в ботинках, которые выглядели так, словно по их носкам прошелся грузовой железнодорожный состав. В руке у Алитета свет Петровича болтался полупустой чемодан, а на губах блуждала пакостная улыбочка. Хренов казак был доволен жизнью, и Смык окончательно уверился в том, что ничего особенно опасного ему сегодня не предстоит.
Он завел двигатель и побежал открывать багажник – скорее по привычке, чем из желания услужить многоуважаемому Алитету Петровичу. Они ездили вместе год, но так и не сблизились. Голобородько раздражал Смыка, и во взглядах, которые бородатый архитектор время от времени бросал на своего водителя. Смык легко читал такое же презрительное выражение.
Машина, которой только-только исполнилось два года, бежала легко, с довольным урчанием пожирая дешевый “семьдесят шестой” бензин и выдыхая через выхлопную трубу сизый угар. Алитет, как и положено выбившемуся в начальники лоху, восседал на переднем сиденье, по-хозяйски развалившись и даже задрав ногу на ногу, благо габариты “Волги” это позволяли. Он молчал, но чувствовалось, что это стоит ему неимоверных усилий: господину архитектору до смерти хотелось похвастаться тем, что он отправляется аж в Америку, а Смык остается дальше хлебать родное российское дерьмо. Спохватившись, Смык полез за пазуху и отдал своему пассажиру успевший слегка помяться авиабилет. Голобородько снисходительно кивнул в знак благодарности, и Смык от души пожелал, чтобы дорога поскорее закончилась. Он чувствовал, что может сорваться и все-таки сделать то, о чем мечтал весь этот год: остановить машину, выволочь этого ублюдка на обочину и измордовать так, чтобы в самолет его пришлось заносить на носилках.
Миновав кольцевую, Смык стал старательно вглядываться в обочину, чтобы вовремя заметить типа, фотографию которого ему показал Вадик. Для этого ему пришлось сильно снизить скорость и перестроиться в крайний правый ряд, но тип с фотографии все равно возник на обочине совершенно неожиданно. Только что справа от машины тянулась пустая неровная лента грунтовой обочины, испятнанная редкими островками черного мартовского снега и утыканная рекламными щитами и указателями, и вдруг оттуда, из поросшей обесцвеченной прошлогодней травой и прозрачными кустами пустоты, на проезжую часть шагнула длинная фигура в темном плаще, с непокрытой головой и с дымящейся сигаретой в уголке похожего на хирургический шрам рта. Человек на обочине поднял руку, голосуя, и Смык поспешно тормознул, да так, что сидевший в расслабленной позе Алитет едва не протаранил головой лобовое стекло.
– Ты чего? – недовольно спросил архитектор, поворачивая к Смыку сердитое лицо.
– Пассажир, – так же недовольно ответил Смык. – Мне лишняя копейка не помешает, меня фирма по Америкам не возит.
Голобородько, как ни странно, возражать не стал: видимо, у него и в самом деле было отличное настроение. Новый пассажир приоткрыл заднюю дверцу и вежливо поинтересовался, не подбросят ли его до аэропорта.
– Садись скорее, – проворчал Смык, – здесь остановка запрещена.
Пассажир ловко скользнул на заднее сиденье и захлопнул дверцу. Смык тронул машину с места. Голобородько даже не повернул головы, чтобы посмотреть на того, кто сел сзади, окончательно войдя в роль полновластного хозяина жизни.
Смык вел машину, стараясь не обращать внимания на неприятный холодок под диафрагмой. У блондина, которого он подобрал, в руках не было ничего, что напоминало бы посылку. Впрочем, посылка могла быть маленькой – размером с письмо или спичечный коробок…
Смык покосился в зеркало заднего вида и поспешно перевел взгляд на дорогу. У парня, который сидел за спиной у Алитета, был совсем не тот вид, какой обычно бывает у курьеров. С такой рожей, если честно, не посылочки передавать, а командовать ротой спецназа или брать на абордаж торговые корабли где-нибудь в нейтральных водах.
Справа мелькнул предварительный указатель направлений, а через несколько секунд впереди показался поворот на второстепенную дорогу, которая скрывалась в по-весеннему прозрачном перелеске. Пассажир на заднем сиденье зашевелился, и Смык понял, что он сейчас скажет, за мгновение до того, как блондин открыл рот.
– Притормози-ка, шеф, – сказал блондин. – Сверни вон туда, в лесок.
Смык послушно, как робот, затормозил и включил указатель правого поворота. На приборной панели зажглась мигающая стрелка, мерно защелкало реле.
– Куда? – возмутился Голобородько. – На самолет опоздаем!
– Не шуми, командир, – ответили с заднего сиденья. – Твое от тебя не уйдет.
Смык до звона в ушах стиснул зубы и крутанул податливый руль, сворачивая на грунтовку.
Глава 2
Денек выдался чудесный! Хотя по ночам еще подмораживало, а календарь утверждал, что на дворе стоит только середина марта, небо над городом радовало глаз чистой голубизной, и посреди этой голубизны весело сверкало вернувшееся из Южного полушария солнце. Оно деловито расправлялось с почерневшими остатками сугробов, которые все еще прятались в тенистых местах – под заборами, в узких щелях между ржавыми стенами металлических гаражей, в непролазной гуще разросшихся кустов. В воздухе будоражаще пахло весной, по карнизам с утробным воркованием бродили голуби, постукивая коготками по оцинкованной жести и щедро украшая все вокруг своими визитными карточками.
Свернув с шумного проспекта в запутанный лабиринт дворов, по которому мог бы в любое время суток пройти с закрытыми глазами, Юрий Филатов остановился, чтобы закурить. День был так хорош, что для полного счастья не хватало, пожалуй, только со вкусом выкуренной сигареты. Нераспечатанная пачка “Явы” лежала в нагрудном кармане его поношенной куртки – там, куда он положил ее двадцать минут назад, отойдя от прилавка магазина.
1 2 3 4 5 6 7