Потапчук недовольно поморщился.
— Вы расстроены тем, что я так долго думаю? — спросил Глеб, мыслями вновь возвращаясь в мастерскую.
— Нет, Глеб Петрович, ты тут ни при чем. Зуб побаливает.
Сиверов пропустил ответ мимо ушей:
— Мне нужны… — Глеб глубоко вздохнул, чтобы выпалить все на одном дыхании.
Потапчук торопливо схватил бумагу и ручку. На память, подпорченную прожитыми годами, он не надеялся.
— …две хорошие бельгийские снайперские винтовки, их заранее спрячут в указанных мной местах. Ослепляющая граната, лучше три штуки. Магнитная мина, эквивалентная килограмму тротила, с электронным управлением. Автомобиль представительского класса с затемненными стеклами и московскими номерами, лучше всего шестисотый «мерседес», — гарантировать, что он вернется целым, я, естественно, не могу; униформа водителя…
Потапчук на глаз попытался определить размер, который носит Сиверов, но тот его опередил:
— Униформа должна быть сшита на двухметрового верзилу. Ботинки — сорок шестого размера, при ходьбе они не должны издавать ни звука.
Потапчук автоматически записал и это.
— С гостиницей во время фестиваля, как понимаю, будет напряженка. Но мне нужны: один номер в гостинице «Эридан», где поселится Омар, еще один номер в самой большой гостинице города и хороший номер в каком-нибудь пригородном доме отдыха или на туристической базе, в мотеле, не дальше двадцати километров от Витебска.
— Что еще?
— Еще мне нужна боевая машина пехоты с полным боекомплектом и замаскированное укрытие для нее на минском выезде из города.
Не дописав до конца, Потапчук вскинул голову и уставился на Сиверова.
— Это серьезно?
— Настолько же, как и униформа для двухметрового верзилы, — рассмеялся Глеб. — Уже и пошутить нельзя. Вы слишком мне доверяете, Федор Филиппович. Вычеркивайте боевую машину пехоты.
— И униформу? — спросил Федор Филиппович, любивший во всем порядок.
— Нет, униформу оставьте. И ботинки тоже.
— На хрена они тебе сдались?
— О том, что я существую в вашем ведомстве, некоторые знают. И если вы закажете униформу и ботинки, то нетрудно будет понять, что они предназначены для меня. Пусть думают, будто я два метра ростом и ношу сорок шестой размер.
— Глеб, я и не подозревал, что ты так осторожен. Как ты решил его убрать? — сложив бумагу пополам и засунув во внутренний карман пиджака, спросил Потапчук.
— Пока еще не знаю. Осмотрюсь на месте. Номер в гостинице закажите за два дня до фестиваля. Да, и бэдж участника «Славянского базара» мне не забудьте принести.
— Какую должность в нем тебе проставить?
— Координатор.
— Хорошо, Глеб. Документы получишь через неделю. Никуда из Москвы не уезжай, будь на месте. Если понадобится, я тебя отыщу. Возможно, дадут отбой.
Потапчук с отвращением загасил недокуренную сигарету. Во рту горчило, голова кружилась.
— Спасибо, Глеб, что не отказал.
— Не забудьте, цену я назову после того, как выполню задание.
Сиверов пожал генералу руку, и Потапчук вышел на лестничную площадку.
Шофер дремал в машине, откинув спинку сиденья. Он даже не сразу проснулся, когда Потапчук постучал в стекло.
— Можешь ехать в гараж без меня, Василий. Я уж как-нибудь дойду пешком. Надеюсь, тебя сегодня больше никто не потревожит.
Сказав это, Федор Филиппович заложил руки за спину и пошел по улице. Тучку согнало ветром, и ярко засияло солнце. Только тогда Потапчук вспомнил, что забыл солнцезащитные очки на вешалке у Глеба Сиверова.
— Не велика потеря, всего сорок рублей, — щурясь от яркого света, пробормотал генерал и опустил руку в карман, где обычно держал портсигар. Он знал, что в нем нет ни сигареты, но есть вещи, к которым привыкаешь и без них чувствуешь дискомфорт. Плоский, на один ряд сигарет, серебряный портсигар покоился на месте. Но рядом с ним отыскались и очки, хотя генерал точно помнил, что повесил их на вешалку.
«Когда только засунуть успел? И все-то он примечает, — подумал генерал о Сиверове. — Глеб, если согласился, выполнит задание.»
ГЛАВА 2
К контрольно-пропускному пункту на белорусско-литовской границе, в районе небольшого городка Ошмяны, вытянулись две длинные очереди машин — отдельно трейлеры, отдельно легковые. Пересменка на таможне только началась, и те, кто не успел пересечь границу, коротали время: кто раскладывал прямо на капоте машины нехитрый ужин, состоящий из сала, черного хлеба и минеральной воды; кто перебрасывался в карты. Никто не нервничал. Люди здесь собрались в основном привычные челноки, дальнобойщики, мелкие бизнесмены.
Обе смены белорусских таможенников собрались во времянке. Здание терминала с восточной стороны еще достраивалось. Отбывшие смену переодевались в штатское, прибывшие — надевали форму. Начальник новой смены Козлеятко переоделся раньше других. Грузный мужчина с благородной сединой, в форме, он смотрелся внушительно. Люди, плохо знавшие его, испытывали при встрече с ним беспричинное волнение Даже кристально чистым туристам, не везущим через границу ничего запрещенного, тут же мерещилось, что их ссадят с автобуса, потому что в чемоданах непременно отыщется контрабанда.
Бывают такие люди, которые одним своим видом умеют внушать почтение и трепет. Но стоило повнимательнее и непредвзято заглянуть Козлеятко в глаза, как тут же становилось ясно: никакой он не страж порядка, а самый заурядный вороватый чиновник. Глаза у него бегали, как у всякого воришки, укравшего больше, чем ему положено. Обычно на таможне работают не больше трех лет, а затем уходят в легальный бизнес. Иначе накопленное богатство трудно спрятать от посторонних глаз.
В Ошмянах Козлеятко жил в простом деревянном доме, доставшемся ему еще от отца, но успел возвести два коттеджа по другую сторону границы, в Литве. Их обживали его сыновья с невестками. Так уж повелось: литовские пограничники строили дома в Беларуси, а белорусские — в Литве. Козлеятко служил на таможне уже третий год и начинал подумывать, куда бы ему вложить деньги.
Начальник смены стоял на крыльце вагончика времянки и курил. Сигарет, как и спиртного, он уже давно не покупал, все приносили ему прямо на дом.
Вереница машин растянулась почти до горизонта, и таможенник обреченно вздохнул.
«Придётся поработать… Сволочи, — подумал он о сменщиках, — в конце работы дурака валяли, чтобы нам больше единиц транспорта осталось. Ну ничего, я вам в утреннюю пересменку устрою, за смену не разгребетесь, — взглядом таможенник выхватывал из очереди знакомые машины. — С водителя восьмидесятой „ауди“ много не получишь, — думал он, — максимум десятку. Как всегда, везет контрабандную водку. А вот с водителя белого микроавтобуса можно поживиться и соткой — челноков катает.»
Когда виртуальная сумма достигла пятьсот баксов, Козлеятко сладко потянулся, щелчком отбросил дымящийся окурок и вернулся во времянку.
В это время со стороны Минска появился темно-синий внедорожник «опель». За рулем сидел худощавый мужчина лет сорока пяти, по-модному небритый, в дорогой, но безвкусной одежде. Сразу чувствовалось, что человек всю жизнь проходил в форме и теперь никак не научится носить костюм. «Опель», взвизгнув тормозами, остановился в самом конце очереди. Мужчина ступил на асфальт и, приложив козырьком ладонь к глазам, глянул вперед. Идти полтора километра пешком ему не улыбалось, да и бросать машину на произвол судьбы — не дело. Он забрался в салон и, вытащив из перчаточного ящичка машины пачку долларов, принялся на коленях методично отсчитывать купюры. Когда соток набралось ровно тридцать, он туго свернул их в трубку и перетянул черной аптекарской резинкой. Завернул в газету, аккуратно закрутил концы, отчего денежный сверток стал похож на большую конфету. После этого мужчина круто вывернул руль, и джип сполз с пологого откоса.
Среди кустов и молодых сосенок петляла не то дорога, не то тропинка, вся в выбоинах, в лужах. Машина, поскрипывая и раскачиваясь, ползла вдоль шоссе, уставленного автомобилями. Наконец впереди показалось проволочное заграждение. Мужчина заглушил двигатель и забрался по откосу к сетчатому забору. Неподалеку виднелась времянка таможенников. Как назло, на крыльце никого не оказалось. Пару раз мужчина неуверенно крикнул:
— Эй!
Но внутри вагончика играло радио, и никто его не услышал. Тогда он насобирал пригоршню шишек и стал их бросать. С третьей попытки удалось попасть в окно. Стекло жалобно задребезжало. Таможенник, чья широкая спина виднелась в окне, обернулся и нехотя свернул веер карт.
— Эй, начальник, — обратился он к Козлеятко, — твой братан приехал.
То, что мужчина на «опеле» никакой не родственник начальника смены и уж тем более не брат, знала каждая собака на границе. Ошмяны городок небольшой, и люди, что-то значащие в его жизни, знают друг о друге все. Но условности соблюдать приходилось. Раз начальник сказал, что владелец «опеля» двоюродный брат, — значит, так тому и быть.
— Опять за кого-нибудь просить станет, — фальшивое недовольство исказило лицо Козлеятко, но при этом глаза его радостно засветились.
Он неторопливо проследовал на крыльцо и приветственно помахал небритому мужчине за сетчатым забором.
— Ты чего, Леонид, камнями бросаешься? Стекло разобьешь — вставлять заставлю.
— Это же всего лишь шишки, — подмигнул Леонид и продемонстрировал кулак, с двух сторон которого торчали газетные хвосты.
Таможенник погрозил визитеру пальцем, при этом довольно улыбнулся. Козлеятко вплотную подошел к забору и поздоровался с Леонидом Новицким, бизнесменом из Минска. Поскольку ячейка в проволочной сетке была мелкая, здороваться пришлось не пожатием руки, а сцепив указательные пальцы.
— Сегодня ночью фура придет, — особо не боясь, что его услышат, говорил Новицкий, — ты уж, как всегда, обеспечь беспрепятственный проход товара.
— Ох уж эти мне бизнесмены! — вздохнул таможенник. — Мебель возите, а в документах указываете — дрова.
— Ну уж, не дрова, — изобразил обиду Новицкий, — а полуфабрикаты для мебельного, производства.
— Кончится когда-нибудь мое терпение.
Рука таможенника красноречиво искала в сетке ячейку покрупнее. Новицкий изловчился и просунул в дырку сверток с деньгами.
— Три штуки, как и договаривались. Совсем ты меня разоряешь.
— Я же не крохобор какой-нибудь, не все мне в карман идет. Такса существует, мне с литовцами делиться надо.
— Можно подумать, они с тобой не делятся.
— Они? — начальник смены сплюнул под ноги, — они скорей задавятся, чем лишнюю копейку переплатят. Наши, славяне, — другое дело.
Козлеятко говорил так для порядка. На той стороне границы в таможне служили отнюдь не литовцы, а те же белорусы и поляки, что и с восточной стороны. Многие из них являлись родственниками друг другу. Литовцем по паспорту был лишь начальник смены, да и тот носил подозрительную фамилию Баранаускас, Местные старожилы утверждали, что еще его дед по паспорту был Барановым.
Тутой скруток спрятался в широкой, как совковая лопата, ладони белорусского таможенника.
— Смотри, чтобы до девяти утра фура пришла. До пересменки, — предупредил Козлеятко, — сменщики заступят, не пропустят.
— Будет как всегда, — пообещал Новицкий, подмигивая начальнику смены.
Расстались они полностью довольные друг другом. У Козлеятко было не много таких хороших клиентов, как Новицкий. Обычно деньжата обламывались по мелочевке. А разницы нет: берешь десять баксов или десять тысяч — рискуешь одинаково. Объявился Леонид на пограничном переходе год назад и сразу же предложил выгодную схему: пригоняют фуру с мебелью, накладные же оформлены как на материалы — ламинированные плиты, древесный массив. Первое время Козлеятко удивляло направление, в котором Новицкий возит мебель: из Беларуси в Литву. Обычно же возили с запада на восток.
«У каждого свой бизнес, — рассудил таможенник. — Не станет человек действовать себе в убыток.»
Новицкий, проклиная лес и грязь, вновь выехал на шоссе.
«Жаль, машина не собака, чтобы отряхнуться от грязи, — подумал он, разглядывая залепленные грязью колеса джипа. — Пока доеду до Минска, на ветру обсохнет и обвалится», — решил он, вновь садясь за руль.
Ему повезло. Новицкий пристроился за машиной с дипломатическими номерами и мчался по шоссе со скоростью сто двадцать километров в час. Гаишники с радарами радостно выбегали на шоссе из своих укрытий, но потом зло матерились: с дипломата не потребуешь откупного. За компанию проскакивал и Леонид.
Бизнесом Новицкий пытался заняться уже давно — с самого конца перестройки. Бывший офицер, прошедший Афганистан, с распадом Советского Союза оказался не у дел. Он пробовал изготавливать надмогильные памятники, торговать фруктами, мороженой рыбой. Но стоило ему чуть-чуть развернуться, как тут же, словно стервятники на падаль, слетались контролеры и налоговики. Приходилось откупаться. И чем больше Новицкий платил, тем больше становилось желающих.
В конце концов, чтобы совсем не прогореть, приходилось свертывать дело и начинать новое. А освобожденную им нишу уже занимал кто-нибудь из родственников чиновников, наславших на него проверки. Но Новицкий был упрям. Полтора года тому назад он решил торговать мебелью. Возил дешевую белорусскую мебель в Литву, где сбывал ее процентов на тридцать дороже. Закон старался ни в чем не нарушать, документы оформлял правильно, налоги платил исправно. Кое-что оставалось ему и на жизнь.
И в тот момент, когда бывший советский офицер смирился с мыслью, что уже никогда не сумеет круто разбогатеть, а будет довольствоваться крохами, в его небольшой офис на окраине Минска зашел несколько странного вида человек. То, что пришедший не славянин, Новицкий понял с первого взгляда: жесткие черные волосы, масляные глаза.
— Омар, — назвался визитер и без приглашения уселся в мягкое кресло для гостей.
По-русски Омар говорил правильно, слов не коверкал, хотя и чувствовался легкий акцент. Вместе с тем в его разговоре присутствовал и типичный московский говорок.
1 2 3 4 5 6