Из дома лилась музыка. Ее заглушали смех и оживленные разговоры в саду.
В какой-то момент с юга появился гидроплан и закружил над бухтой. Голоса утонули в реве мотора. Все повернулись в его сторону и смотрели, как он садится.
Закрыв от солнца глаза рукой, Лейла, как и все, повернула голову в сторону гидроплана. Из кабины вылез мужчина и спрыгнул на пирс. Гул удивления означал, что собравшиеся его не знают. А Лейла не верила своим глазам. Уверенный шаг, гордая посадка головы, стройные бедра… Данте!
Лейла не сознавала, что ее тянет к нему будто магнитом. Только почувствовав под рукой гладкое обветренное дерево перил, она сообразила, что перед ней лестница, ведущая на пристань.
Она смутно слышала плеск волн о сваи. Гости на лужайке Дрюммонов стихли.
Наконец он увидел ее и застыл как вкопанный. Просто стоял и смотрел на нее. Полотняная сумка, висевшая на плече, упала на доски пирса. Потом он вскинул голову и распрямил плечи.
И тут Лейлу сковало дурное предчувствие. Она ждала этого момента целую вечность. Она верила, что он принесет незамутненную радость. Теперь же она стояла на верху лестницы и чувствовала себя выставленной напоказ, беззащитной и неуверенной.
Ей хотелось убежать и спрятаться. Ветер от удалявшегося гидроплана играл ее платьем. Облепившая тело ткань подчеркивала изуродованную беременностью фигуру. Лейла нервно одергивала платье. От паники перехватило дыхание. Сердце стучало, будто паровой молот.
Наконец Данте поднял сумку и размашистым шагом двинулся к ней. И подошел так близко, что мог бы коснуться. Но не коснулся. Он просто навис над ней. Неодолимо привлекательный, невероятно сексуальный…
Взгляд Данте пробежал сверху донизу. Изучая ее лицо, шею, грудь. И остановился на выступавшем животе. Лейла поежилась.
— Почему ты здесь, Данте? — Лейлу ужаснуло, как холодно прозвучал ее голос.
Что-то болезненное мелькнуло в его лице. А может быть, ей просто показалось.
— Я приехал дать тебе свободу. — Голос окутывал ее, словно темный бархат, словно летняя ночь. — Есть тут уединенное место, где можно поговорить?
Глава ОДИННАДЦАТАЯ
Лейла холодно кивнула, повернулась и пошла назад по дорожке. А ему оставалось только идти следом, словно нашкодившему коту.
Данте не рассчитывал, что так получится. Он надеялся удивить ее, появившись в коттедже Флетчеров.
Данте много раз повторял то, что хотел ей сказать. Меньше всего он ожидал, что найдет ее среди толпы гостей на веселой вечеринке у соседей.
— Лейла, — закричал один из этих гостей, размахивая рукой, — веди своего друга сюда!
— Черт возьми, ни в коем случае, — опередил ее ответ Данте. — Я проделал этот путь не для того, чтобы трепаться с незнакомыми людьми.
Она кивнула и пошла к гостям извиниться за свой уход. Данте с неприязнью смотрел, как тепло Лейла улыбается чужим людям. Ведь его она встретила настороженно.
Данте понимал, что сам загнал себя в угол. Что он заслуживает любого наказания, какое она назначит. Но вопреки разуму хотел, чтобы она улыбалась ему, была с ним приветлива. Он хотел, чтобы она с нетерпением ждала, когда они останутся одни. Он явился к ней с повинной, а потом, если она позволит, они начнут все с нуля.
Он хотел видеть ее в своей постели, обнаженную и пылающую страстью. Хотел чувствовать под рукой движения еще не родившихся детей. О Боже! Он хотел всего этого так сильно, что не мог ничего ни сделать, ни сказать.
Повесив сумку на перила, он разглядывал ее, отмечая перемены, происшедшие за месяц. Лейла все еще оставалась стройной как тростник. Только живот стал больше.
Возможны ли при таком деликатном телосложении нормальные роды? Что, если малыши крупные, все в него?
Данте отвел взгляд. Пристыженный и испуганный. Испуганный… Слово ударило его, словно кулак в лицо.
— Теперь можем пойти к дому.
Лейла стояла у начала дорожки и ждала его. Ее оживление снова сменилось холодной сдержанностью.
Коттедж был удивительно удобный, но без всякой показухи. Идеальное место для отдыха. Присутствие Лейлы добавляло ему очарования. На камине — кувшин с полевыми цветами. Открытая книжка на софе. Рядом с ней какое-то вязанье. На столе, отделявшем кухню от гостиной, миска с ракушками.
— Ты собираешь? — Он показал на завиток расколотой устричной раковины.
— Да. Я люблю гулять по берегу во время отлива.
— Тебе здесь нравится?
— Пока да.
Ему хотелось, чтобы она помогла ему сказать то, что он должен сказать. Но она предпочла молчание. Придвинула к столу кресло и села, спокойно сложив на коленях руки.
— Да… М-м-м… — Он прокашлялся и разозлился, потому что его душила тревога. — Ты удивляешься, как я узнал, что ты здесь?
— Полагаю, ты позвонил Энтони.
— Не совсем так. Я поехал к нему.
— Ты поехал к нему? — Лейла вытаращила глаза.
— Да. Что тут особенного?
— Неужели?
Ему стало стыдно.
— По правде говоря, это было самое трудное дело за всю мою жизнь, — признался он. — Обращаться с просьбой к мужчине, которого я воспринимал как соперника, тяжело.
— Да, — согласилась она, сохраняя спокойное достоинство. — Могу представить, что это было трудно.
Сам Данте считал, что за такой поступок заслуживает медали. Она же отнеслась к нему как к чему-то вполне естественному.
— Я ждал, что он повозит меня мордой по столу. Ведь я зависел от его снисхождения. Наверно, я именно так бы и поступил на его месте. Но он только очень деликатно спросил, зачем мне понадобилось найти тебя.
— И что ты ответил, Данте?
Взяв себя в руки, он встретил ее напряженный взгляд.
— Я сказал, что нам с тобой необходимо кое-что расставить по местам. Он согласился.
Она погладила ладонью живот. Он нашел этот жест безмерно трогательным и эротичным.
— Это все, о чем вы говорили?
— Не совсем. — Данте проглотил еще один отвратительный обломок гордости. — Когда я уходил, он сказал, что влюбиться в женщину и быть ее любовником легко. Быть ее другом — это требует труда.
— Как похоже на Энтони. Он удивительный человек. — Лейла улыбнулась. На лице мелькнуло очаровательное выражение признательности.
У Данте заныло сердце. Она улыбнулась, но не ему. Пришлось подавить волну ревности, подступившую к горлу.
— М-м-м, да… Мне жаль, что в отношении его я вел себя как осел.
— В тебе, Данте, врожденный дух соперничества. Это такая же неотъемлемая часть тебя, как цвет волос.
— Возможно. Я хотел владеть тобой. Показать миру, что получил женщину, которую не мог завоевать ни один мужчина. И кончил тем, что остался без всего.
— Мы столько напортили и напутали в наших отношениях. — Глаза, невероятно огромные и серьезные, пронзили его насквозь. — Ведь правда?
— Я определенно напортил. Начиная с того, что позволил такому негодяю, как Ньюбери, влиять на мое отношение к тебе. — Данте не мог продолжать, ком встал у него в горле. — Кстати, его больше нет в компании, — взяв себя в руки, продолжил он. — Он приставал к молодой женщине в бухгалтерии. Его поймали на этом и уволили. И не только это. Его прогнала и жена. Наверно, она решила, что лучше быть одной, чем терпеть рядом такого типа. И это подводит меня к тому, ради чего я приехал. Вот что я хочу сказать, Лейла. Ты не обязана выходить за меня замуж. С шантажом покончено. Больше не будет ни ультиматумов, ни приказов.
— Чего же ты хочешь, Данте?
— Помочь тебе. Не потому, что я жду чего-то в ответ. А потому, что я люблю тебя. Если я не могу быть тебе мужем, позволь мне быть хотя бы твоим другом. Я буду любить детей, ведь это наши с тобой дети. К ним перейдет все удивительное, что есть в тебе. И, надеюсь, лучшее, что есть во мне. Так позволь мне это.
Она не ответила. Данте мучительно искал нужные слова.
— Я знаю, мало сказать, что я люблю тебя. Надо доказать это. Я совершил огромный промах. Но если еще не поздно, я хотел бы попытаться все исправить.
— Не только твоя вина в этом, — всхлипнула она и заплакала. В наступавших сумерках ее глаза сверкали, словно глубоководные озера, готовые перелиться через край. — Я тоже виновата.
Данте дал себе слово, что будет держаться от нее на расстоянии. Но она наконец-то была так близко! Он мог коснуться ее. И теперь при виде ее отчаяния уже не мог сдержаться.
— Лейла! — хрипло проговорил он, обнимая ее. —Меньше всего я хотел причинить тебе боль.
Она упала в его объятия и прижалась к нему. Головой уткнулась ему в плечо. «Боже мой, — с горечью думал он, — наши тела так удивительно подходят друг другу, а наши мозги почти с самого начала устраивали бедлам».
— Не плачь, — просил он, гладя ее по волосам.
— Не могу сдержаться, — всхлипывала она, сотрясаясь от рыданий. — Я хотела преподать тебе урок. И теперь мы оба расплачиваемся за это. Я унизила тебя перед всеми, чьим мнением ты дорожишь. Перед твоей семьей, коллегами, друзьями…
— Любимая, мне нужен был такой урок. Я слишком долго жил, постоянно готовый к драке. И за это приходится платить. Гордость и успех не греют человека, если, кроме этого, у него ничего не остается. Если бы я мог повернуть время вспять, я бы вел себя совсем по-иному. Но мне все же хочется хоть немного исправить то, что я натворил.
Он нехотя выпустил ее из объятий, вытащил из сумки коробку и высыпал ее содержимое на стол.
— Никто так высоко не ценит семью, как я, —продолжал Данте. — Фамильным драгоценностям не место в магазине.
— Как ты узнал? — прошептала Лейла. Слезы серебряными бисеринками снова побежали по щекам.
— Я пошел к твоей матери, чтобы заплатить ее кредиторам. Она сказала, что ты уже заплатила. Тогда я припер ее к стенке, и она призналась.
— Данте, я не могу тебе позволить сделать это. Долги моего отца не на твоей совести.
— И не на твоей. — Чтобы снять напряжение, он засмеялся. Но смех прозвучал очень печально. —Если тебе невыносимо принять от меня помощь, считай, что я забочусь о наследстве наших детей.
— Спасибо. — Она опустила голову, показывая, что принимает его предложение.
— Всегда к твоим услугам. Ну вот, я сказал и сделал то, что должен был, и теперь оставляю тебя в твоем убежище.
— Но ты не сможешь сейчас уехать! — воскликнула она. — До утра невозможно покинуть остров.
— Пилот, который привез меня сюда, доставит почту на Кортес. Мы договорились, что на обратном пути в Ванкувер он захватит меня.
Данте вскинул на плечо опустевшую сумку и долгим взглядом посмотрел на Лейлу. Он словно пытался запомнить каждую ее черту.
— Лейла, заботься о себе и о наших детях. Я не хочу больше надоедать тебе. Но помни: если я тебе понадоблюсь, стоит лишь позвонить, и я к твоим услугам. Я распорядился, чтобы на твой счет положили деньги.
— Ты не должен этого делать.
— Нет, должен, — возразил он. — Наверно, я потерял тебя, и мне придется жить одному. Может так случиться, что мы никогда не будем супружеской парой, но они мои дети.
Перед уходом ему мучительно хотелось поцеловать ее. Но Данте не рискнул. Еще ни разу не получалось так, чтобы, поцеловав Лейлу, он сохранил самообладание. Он поднял руку в прощальном жесте и выскочил из дома, унося в душе ад. Нельзя, чтобы она увидела, как слезы душат его и туманом заволокло глаза.
Ничего не видя, он, спотыкаясь, зашагал к дорожке. Гидроплан только что ткнулся носом в пирс. До Ванкувера всего лишь час лету. Но если бы их разделяло и полмира, боль от расставания не могла бы быть острее.
Данте чувствовал страшную пустоту, потому что у него не было сердца. Он оставил его здесь.
На этот раз ушел он. Не от злости, а потерпев поражение. Раненый лев потерял свою гордую осанку, теперь он едва ковылял от боли.
В смятении она следила, как уменьшается его силуэт на фоне темно-красного горизонта. Неужели огонь и страсть их любви зачахнут в этом слабом, тусклом мерцании?
Нет, этого нельзя допустить. Он пришел к ней, положил к ногам свое сердце и ничего не просил взамен. Он дал им обоим шанс ради детей начать новую жизнь и новые отношения. Романтическая любовь испарилась, оказавшись хрупкой, как стекло. Если она позволит ему сейчас уйти, они никогда не восстановят утраченное.
— Подожди! — Ноги, подчиняясь команде сердца, вынесли ее из дома. — Данте, вернись!
Звуки музыки у соседей и нараставший вой мотора гидроплана поглотили ее слова. Когда она добежала до лестницы, он, вися на канате, влезал в кабину.
Слезы заливали ей лицо. Она пустилась бежать. Босоножки скользили по гладким доскам настила. Мелькнула мысль: «Будь осторожна! Падение может быть опасно. Поспеши! — подталкивало сердце. — Не позволяй ему уйти!»
Но Лейла опоздала. Расстояние между пирсом и гидропланом росло. Смахивая слезы, она беспомощно смотрела, как пенится вода там, где поднялся гидроплан. Когда он стал крохотной точкой в небе, она села на землю и закрыла лицо руками.
Быть так близко к раю и все потерять! Такое невозможно вынести. Рыдания сотрясали тело. Казалось, ее разорвет на части. Ей хотелось погрузиться в небытие, похоронить себя в бесконечной ночи.
Но что-то… кто-то позвал ее.
— Лейла… любимая… — Руки, поднявшие ее, были реальны. Как и плечо, в которое она зарылась лицом. И сердце, бившееся за стеной крепких мышц, так же страдало, как и ее сердце. —Лейла, любимая, — повторял Данте.
— Как ты попал сюда? — Она изумленно подняла голову. — Ты же улетел!
Что за идиотские слова она говорит? «Я люблю тебя. Пожалуйста, не уходи больше!» — вот что надо сказать.
Но он заговорил первым.
— Я не мог оставить тебя, — шептал он. — Я обещал себе, что не буду давить на тебя, чтобы ты позволила мне остаться. Но я не смог улететь.
— Я же видела, — глотая слезы, проговорила она. — Ты влез в гидроплан и улетел от меня.
В сгустившихся сумерках Данте смутно вырисовывался перед ней. Во всем его облике сквозило выражение покорности.
— Без тебя я ничто, моя Лейла. Поэтому я вернулся.
— Слава богу, ты вернулся, — мягко проговорила она, проводя пальцами по его подбородку. — Я бы умерла, если б ты не вернулся.
Словно ребенка, он взял ее на руки и зашагал к дому. Перед уходом к Дрюммонам Лейла зажгла на террасе свечи от москитов. Данте ориентировался на их свет и наконец опустился на шезлонг, усадив ее к себе на колени.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16