https://wodolei.ru/catalog/unitazy/IFO/sign/
хотя многие полицейские были чернокожими. Грин считал, что копы бессердечно измываются над бездомными.
Их отношение к слабым мира сего служило основанием для оценки: свой или чужой.
Кое с кем он был знаком. В частности, с сержантом Пилером, которого Мордехай называл человеком с улицы. В Районный общественный центр от нашей адвокатской конторы Пилер приходил заниматься с трудными подростками.
Кроме того, он являлся прихожанином той же церкви, что и Грин. Имея определенные связи, Пилер согласился помочь мне добраться до “лексуса”.
На пороге конторы он появился субботним утром, в начале десятого, когда мы с Мордехаем безуспешно пытались согреться кофе. Суббота была у Пилера нерабочим днем, и мне показалось, что сегодня он предпочел бы остаться в постели.
Гоня машину по мокрому асфальту на северо-восточную окраину, Мордехай непрерывно болтал с сидевшим справа от него сержантом, а я, устроившись сзади, изредка вставлял слово-другое и молча смотрел в окно. Вместо обещанного прогнозом снега лил ледяной дождь. Движения на улицах почти не было. Не многие отважились в это промозглое февральское утро выйти из дома.
Мы остановились у отстойника.
– Ждите, – хлопнув дверцей, бросил на ходу Пилер.
Сквозь плотную завесу падавшей с неба воды я различил останки своей машины.
У ворот Пилер остановился и нажал кнопку звонка. Из будки вышел маленький тощий и не по форме одетый полисмен с зонтиком. Пилер обменялся с ним несколькими фразами и вернулся к машине:
– Он ждет тебя.
Я под зонтом быстро направился к воротам. Приятель Пилера, некий Уинкл, выудил из кармана внушительную связку ключей, чудом отыскал нужный, распахнул тяжелые ворота и пропустил меня вперед:
– Вон туда.
Вслед за Уинклом я зашагал по гравию, стараясь обходить полные коричневой жижи ямы. Тело ныло, и мне почему-то не хотелось оступиться и подвернуть ногу.
Уинкл подвел меня прямо к машине. Я рванул на себя дверцу и с ужасом обнаружил, что папки с досье на переднем сиденье нет. После мгновенной паники нашел свое сокровище за спинкой на полу кабины. Желания уточнять масштабы нанесенных “лексусу” повреждений не было. Главное – я выжил, остальное обсудим на следующей неделе с представителем страховой компании.
– Все? – спросил Уинкл.
– Да.
– Иди за мной.
В будке ревела газовая плита и жаркими волнами поднималось тепло. Покопавшись в бумагах на столе, Уинкл извлек чистый бланк и цепким взглядом окинул папку:
– Так и запишем. Папка из коричневого картона, около пяти сантиметров толщиной. Название у нее есть?
Протестовать в сложившейся ситуации я не мог.
– Зачем вам?
– Положите папку на стол.
Я подчинился.
– Ривер-Оукс-дробь-ТАГ, – бормотал Уинкл, записывая. – Дело номер ТВС-96-3381.
Борозда углублялась и углублялась.
– Она принадлежит вам? – с изрядной долей подозрительности осведомился Уинкл.
– Да.
– Ну-ну. Можете идти.
Мое “благодарю вас, сэр” осталось без ответа.
Плюхнувшись на заднее сиденье машины, я почувствовал недоуменные взгляды Мордехая и Пилера: такой переполох из-за какой-то папки? Подоплека нашей поездки была им неизвестна. Мордехаю я сказал только, что в папке важные документы.
На обратном пути меня просто подмывало перелистать Досье, но я удержался.
Источником финансирования двадцатимиллионного проекта выступало федеральное правительство – для Вашингтона в этом не было ничего удивительного. Министерство почт намеревалось обзавестись в городе цехом для обработки негабаритных отправлений, и компания “Ривер оукс”, будучи одной из самых активных на рынке недвижимости, рассчитывала заключить с министерскими чиновниками контракт на строительство и управление объектом. Огромный цех решено было возвести на месте разрушающегося от ветхости квартала, одного из многих в городе.
ТАГ оказалось сокращенным названием официально зарегистрированной корпорации, все акции которой принадлежали Тилману Гэнтри, отсидевшему два срока сутенеру и карманнику. Подобные личности были не редкостью в городе. Выйдя на свободу, Гэнтри внезапно почувствовал интерес к торговле недвижимостью и подержанными автомобилями. Купив заброшенное здание, он делал косметический ремонт и либо перепродавал, либо сдавал помещения в аренду. В досье были перечислены четырнадцать его владений.
Намерение почтовиков расширить свои площади позволило Гэнтри войти в деловой контакт с “Ривер оукс”.
Шестого января сего года министерство почт США заказным письмом уведомило “Ривер оукс”, что она избрана в качестве основного подрядчика на строительство нового объекта и будет являться его владельцем и генеральным управляющим. В прилагаемом к письму соглашении правительство гарантировало компании ежегодную арендную плату в полтора миллиона долларов в течение двадцати лет. Мало того, государственные чиновники с несвойственной статусу поспешностью настаивали, чтобы окончательный вариант данного соглашения между “Ривер оукс” и министерством почт был подписан не позже первого марта, в противном случае сделка будет расторгнута. Проведя семь лет в мучительных сомнениях и скрупулезных подсчетах, федералы требовали построить им дворец за одну ночь.
* * *
Эксперты “Ривер оукс” рьяно приступили к работе. В январе компания приобрела четыре строения на Флорида-авеню, поблизости от известного мне склада. В досье имелись два детальных плана земельного участка; та площадь, что перешла к новому собственнику, была закрашена одним цветом, а та, по которой велись переговоры, – другим.
До первого марта оставалась неделя. Понятно, почему Ченс спохватился столь быстро, – он явно работал с досье каждый день.
Уплатив не упомянутую в бумагах сумму, ТАГ стала владельцем склада в июле прошлого года; в собственность “Ривер оукс” склад за двести тысяч долларов перешел тридцать первого января, то есть за четыре дня до выселения Девона Харди и ему подобных на улицу.
По мере ознакомления с содержимым папки я на голом деревянном полу раскладывал документ за документом, занося в свой блокнот краткое описание каждого – на всякий случай. Насколько я мог судить, передо мной был стандартный для каждой сделки по недвижимости набор: данные об уплате налогов за последние несколько лет, перечень прежних владельцев, предыдущие сделки, соглашения о купле и продаже собственности, переписка с риэлтерами и прочее.
Поскольку оплата производилась наличными, никаких банковских документов в папке не было.
Изнутри к левой стороне папки была приклеена регистрационная карточка с указанием даты поступления каждой бумаги и ее краткого содержания. Тщательность записей Давала хорошее представление о высочайшем уровне ведения дел в юридической фирме “Дрейк энд Суини”. Карточка хранила сведения о любом клочке бумаги, о всякой схеме, фотографии или диаграмме, приобщенной к делу. Этот педантизм вбивался нам в головы на протяжении стажировки и испытательного срока. Суровое натаскивание было достаточно обосновано: нет ничего более изнурительного, чем поиск в толстенной папке незанумерованного документа.
Если за тридцать секунд он не находился, папку можно было закрывать – аксиома.
Хотя секретарша Ченса являла собой образец аккуратности, я нашел в досье кое-что необычное.
Двадцать второго января Гектор Палма отправился для рутинного предпродажного осмотра. На складе двое бродяг палками оглушили его и забрали бумажник. Назавтра Палма остался дома, где подготовил докладную записку с описанием инцидента. Последняя строка гласила: “Вторичная инспекция состоится двадцать седьмого января в присутствии охраны”. Записку секретарша должным образом зарегистрировала и подшила в папку.
Но отчета о вторичном посещении склада не было, только запись в карточке от двадцать седьмого января свидетельствовала: “Г.П. – выезд на склад для инспекции”.
Похоже, двадцать седьмого января Гектор в сопровождении охранника действительно побывал на складе и убедился, что помещение самовольно занято. Тогда он с присущей педантичностью должен был подготовить новую докладную.
Где она? Потерялась? Мне порой приходилось брать документ из досье без всякой отметки в карточке. Однако я ни разу не забывал положить его обратно. Если документ зарегистрирован, он обязан быть в наличии.
Сделка состоялась, повторяю, тридцать первого января, в пятницу. В четверг Гектор наблюдал за выселением бродяг. С ним были телохранитель из частной компании, полисмен и четверо крепких парней из фирмы, непосредственно готовившей и осуществившей операцию. Выселение длилось более трех часов, что Гектор и отметил в своем отчете. Из документа, несмотря на попытку автора скрыть эмоции, было ясно: участие в акции, пусть даже в качестве наблюдателя, не доставило Палме большого удовольствия.
* * *
У меня защемило сердце, когда я прочитал следующее:
“Мать с четырьмя детьми, один из которых только появился на свет, проживает в двухкомнатной клетушке без всяких удобств. Постелью служат два брошенных на пол матраса…
В то время как женщина сражалась с полицейским, дети стояли в сторонке и смотрели на происходящее. В конце концов семью вышвырнули на улицу”.
Значит, Онтарио собственными глазами видел, как избивают его мать.
В папке нашелся перечень выселенных – семнадцать человек, не считая детей. Тот самый, копию которого кто-то подсунул мне в понедельник утром заодно с заметкой из “Вашингтон пост”.
Под стопкой бумаг лежали не указанные в регистрационной карточке извещения о выселении. Смысла в них не было. Бродяги не имели никаких прав, в том числе и права быть предупрежденными о грядущей беде. Извещения отпечатали и приобщили к делу задним числом. Скорее всего это сделал Ченс после эпизода с Мистером в наивной попытке оправдаться. Вдруг понадобится?
Подтасовка была очевидной и напрасной: Ченс – компаньон, небожитель не передает свое досье в чужие руки.
Этого и не случилось; досье похитили. Налицо преступление, идет сбор свидетельских показаний и улик. Решиться на кражу мог только идиот.
Семь лет назад, при приеме на работу, я прошел через обязательную для сотрудника фирмы процедуру снятия отпечатков пальцев. Дабы сопоставить их с теми, что обнаружены в кабинете Ченса, требуется несколько минут. Может быть, полиция уже выписала ордер на мой арест. Удалось ли кому-нибудь избегнуть неизбежного?
Спустя три часа, как я раскрыл папку, почти весь пол был усеян документами. Собрав их в прежнем порядке, я отправился на Четырнадцатую улицу снимать копии.
* * *
В записке Клер сообщала, что пошла по магазинам. При разделе имущества мы забыли о дорожных баулах и чемоданах, а зря – их качество говорило само за себя. В ближайшем будущем Клер предстоит куда больше разъездов, чем мне, поэтому я ограничился непритязательными спортивными сумками. Не желая быть застигнутым, торопливо побросал в них самое необходимое: носки, трусы, майки, туалетные принадлежности, туфли, кроме тех, что носил в прошлом году, – старье она может выбросить. Вытряхнул из ящиков стола мелочь, опустошил половину аптечки. Изнуренный физически и душевно, спустился вниз и оставил сумки в багажнике, чтобы совершить еще одну ходку за рубашками и костюмами. В кладовой нашел спальный мешок, последний раз я пользовался им лет пять назад. Подушка, плед, будильник, плейер с лазерными дисками, приемник, фен, кофейник, крошечный цветной телевизор с кухни, комплект голубых полотенец. Все.
Забив багажник, я поднялся в квартиру и на листке бумаги в двух строках известил Клер об уходе. Положил записку рядом с той, что она оставила мне, и закрыл дверь. В душе боролись противоречивые чувства, но сейчас мне было не до самоанализа. Я не представлял, как должен поступать человек, впервые бросающий свой дом. Подобный опыт у меня напрочь отсутствовал.
Спускаясь по лестнице, я думал, что нужно будет приехать за остальными вещами, но ощущение было такое, будто ухожу навсегда.
Клер раскроет шкафы, убедится, что я забрал лишь самое необходимое, опустится в кресло и обронит скупую слезу. А может, выплачется вволю, кто знает. В любом случае мой уход не станет для нее трагедией. Она умеет приспосабливаться к обстоятельствам.
Свобода не вызывала радости.
Похоже, мы оба, Клер и я, проиграли.
Глава 17
Я заперся в кабинете. Воскресенье выдалось более холодным, чем суббота. На мне были плотные вельветовые брюки, толстый свитер и шерстяные носки. Поверх газеты я наблюдал за паром, струящимся от двух чашек кофе на столе. В здании имелась система отопления, но у меня не было ни малейшего желания возиться с ней.
Я тосковал по роскошному кожаному креслу – на роликах, вращающемуся, с подлокотниками и регулируемым наклоном спинки. Я восседал на усовершенствованном складном стуле для пикника, не слишком удобном для менее экстремальных условий. А мне так он вообще казался орудием пытки.
Исцарапанный, шаткий – вот-вот развалится – стол притащили, похоже, из школы, давно закрытой из-за отсутствия учеников: большая коробка с шестью ящиками, выдвинуть из которых можно только четыре.
Клиентам предназначались два складных стула – один черный, другой зеленый невиданного оттенка.
Стены, выкрашенные десятилетия назад, приобрели унылый бледно-желтый цвет, краска кое-где потрескалась и облупилась; с потолка свешивается паутина. Единственное украшение – плакат в рамке, призывающий людей доброй воли принять участие в марше протеста, намеченном на март 1988 года.
Дубовый пол изрядно обшарпан. В углу рядом с мусорной корзиной облезлая щетка – вежливый намек на самообслуживание.
О, сколь многие первые стали последними! Увидь меня Дорогой братец Уорнер здесь, в воскресенье, дрожащим от холода, за убогим столом, запертым на ключ из опасения быть ограбленным клиентом, он разразился бы проклятиями столь изысканно-образными, что ценитель словесности не преминул бы запечатлеть их на скрижалях истории.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40
Их отношение к слабым мира сего служило основанием для оценки: свой или чужой.
Кое с кем он был знаком. В частности, с сержантом Пилером, которого Мордехай называл человеком с улицы. В Районный общественный центр от нашей адвокатской конторы Пилер приходил заниматься с трудными подростками.
Кроме того, он являлся прихожанином той же церкви, что и Грин. Имея определенные связи, Пилер согласился помочь мне добраться до “лексуса”.
На пороге конторы он появился субботним утром, в начале десятого, когда мы с Мордехаем безуспешно пытались согреться кофе. Суббота была у Пилера нерабочим днем, и мне показалось, что сегодня он предпочел бы остаться в постели.
Гоня машину по мокрому асфальту на северо-восточную окраину, Мордехай непрерывно болтал с сидевшим справа от него сержантом, а я, устроившись сзади, изредка вставлял слово-другое и молча смотрел в окно. Вместо обещанного прогнозом снега лил ледяной дождь. Движения на улицах почти не было. Не многие отважились в это промозглое февральское утро выйти из дома.
Мы остановились у отстойника.
– Ждите, – хлопнув дверцей, бросил на ходу Пилер.
Сквозь плотную завесу падавшей с неба воды я различил останки своей машины.
У ворот Пилер остановился и нажал кнопку звонка. Из будки вышел маленький тощий и не по форме одетый полисмен с зонтиком. Пилер обменялся с ним несколькими фразами и вернулся к машине:
– Он ждет тебя.
Я под зонтом быстро направился к воротам. Приятель Пилера, некий Уинкл, выудил из кармана внушительную связку ключей, чудом отыскал нужный, распахнул тяжелые ворота и пропустил меня вперед:
– Вон туда.
Вслед за Уинклом я зашагал по гравию, стараясь обходить полные коричневой жижи ямы. Тело ныло, и мне почему-то не хотелось оступиться и подвернуть ногу.
Уинкл подвел меня прямо к машине. Я рванул на себя дверцу и с ужасом обнаружил, что папки с досье на переднем сиденье нет. После мгновенной паники нашел свое сокровище за спинкой на полу кабины. Желания уточнять масштабы нанесенных “лексусу” повреждений не было. Главное – я выжил, остальное обсудим на следующей неделе с представителем страховой компании.
– Все? – спросил Уинкл.
– Да.
– Иди за мной.
В будке ревела газовая плита и жаркими волнами поднималось тепло. Покопавшись в бумагах на столе, Уинкл извлек чистый бланк и цепким взглядом окинул папку:
– Так и запишем. Папка из коричневого картона, около пяти сантиметров толщиной. Название у нее есть?
Протестовать в сложившейся ситуации я не мог.
– Зачем вам?
– Положите папку на стол.
Я подчинился.
– Ривер-Оукс-дробь-ТАГ, – бормотал Уинкл, записывая. – Дело номер ТВС-96-3381.
Борозда углублялась и углублялась.
– Она принадлежит вам? – с изрядной долей подозрительности осведомился Уинкл.
– Да.
– Ну-ну. Можете идти.
Мое “благодарю вас, сэр” осталось без ответа.
Плюхнувшись на заднее сиденье машины, я почувствовал недоуменные взгляды Мордехая и Пилера: такой переполох из-за какой-то папки? Подоплека нашей поездки была им неизвестна. Мордехаю я сказал только, что в папке важные документы.
На обратном пути меня просто подмывало перелистать Досье, но я удержался.
Источником финансирования двадцатимиллионного проекта выступало федеральное правительство – для Вашингтона в этом не было ничего удивительного. Министерство почт намеревалось обзавестись в городе цехом для обработки негабаритных отправлений, и компания “Ривер оукс”, будучи одной из самых активных на рынке недвижимости, рассчитывала заключить с министерскими чиновниками контракт на строительство и управление объектом. Огромный цех решено было возвести на месте разрушающегося от ветхости квартала, одного из многих в городе.
ТАГ оказалось сокращенным названием официально зарегистрированной корпорации, все акции которой принадлежали Тилману Гэнтри, отсидевшему два срока сутенеру и карманнику. Подобные личности были не редкостью в городе. Выйдя на свободу, Гэнтри внезапно почувствовал интерес к торговле недвижимостью и подержанными автомобилями. Купив заброшенное здание, он делал косметический ремонт и либо перепродавал, либо сдавал помещения в аренду. В досье были перечислены четырнадцать его владений.
Намерение почтовиков расширить свои площади позволило Гэнтри войти в деловой контакт с “Ривер оукс”.
Шестого января сего года министерство почт США заказным письмом уведомило “Ривер оукс”, что она избрана в качестве основного подрядчика на строительство нового объекта и будет являться его владельцем и генеральным управляющим. В прилагаемом к письму соглашении правительство гарантировало компании ежегодную арендную плату в полтора миллиона долларов в течение двадцати лет. Мало того, государственные чиновники с несвойственной статусу поспешностью настаивали, чтобы окончательный вариант данного соглашения между “Ривер оукс” и министерством почт был подписан не позже первого марта, в противном случае сделка будет расторгнута. Проведя семь лет в мучительных сомнениях и скрупулезных подсчетах, федералы требовали построить им дворец за одну ночь.
* * *
Эксперты “Ривер оукс” рьяно приступили к работе. В январе компания приобрела четыре строения на Флорида-авеню, поблизости от известного мне склада. В досье имелись два детальных плана земельного участка; та площадь, что перешла к новому собственнику, была закрашена одним цветом, а та, по которой велись переговоры, – другим.
До первого марта оставалась неделя. Понятно, почему Ченс спохватился столь быстро, – он явно работал с досье каждый день.
Уплатив не упомянутую в бумагах сумму, ТАГ стала владельцем склада в июле прошлого года; в собственность “Ривер оукс” склад за двести тысяч долларов перешел тридцать первого января, то есть за четыре дня до выселения Девона Харди и ему подобных на улицу.
По мере ознакомления с содержимым папки я на голом деревянном полу раскладывал документ за документом, занося в свой блокнот краткое описание каждого – на всякий случай. Насколько я мог судить, передо мной был стандартный для каждой сделки по недвижимости набор: данные об уплате налогов за последние несколько лет, перечень прежних владельцев, предыдущие сделки, соглашения о купле и продаже собственности, переписка с риэлтерами и прочее.
Поскольку оплата производилась наличными, никаких банковских документов в папке не было.
Изнутри к левой стороне папки была приклеена регистрационная карточка с указанием даты поступления каждой бумаги и ее краткого содержания. Тщательность записей Давала хорошее представление о высочайшем уровне ведения дел в юридической фирме “Дрейк энд Суини”. Карточка хранила сведения о любом клочке бумаги, о всякой схеме, фотографии или диаграмме, приобщенной к делу. Этот педантизм вбивался нам в головы на протяжении стажировки и испытательного срока. Суровое натаскивание было достаточно обосновано: нет ничего более изнурительного, чем поиск в толстенной папке незанумерованного документа.
Если за тридцать секунд он не находился, папку можно было закрывать – аксиома.
Хотя секретарша Ченса являла собой образец аккуратности, я нашел в досье кое-что необычное.
Двадцать второго января Гектор Палма отправился для рутинного предпродажного осмотра. На складе двое бродяг палками оглушили его и забрали бумажник. Назавтра Палма остался дома, где подготовил докладную записку с описанием инцидента. Последняя строка гласила: “Вторичная инспекция состоится двадцать седьмого января в присутствии охраны”. Записку секретарша должным образом зарегистрировала и подшила в папку.
Но отчета о вторичном посещении склада не было, только запись в карточке от двадцать седьмого января свидетельствовала: “Г.П. – выезд на склад для инспекции”.
Похоже, двадцать седьмого января Гектор в сопровождении охранника действительно побывал на складе и убедился, что помещение самовольно занято. Тогда он с присущей педантичностью должен был подготовить новую докладную.
Где она? Потерялась? Мне порой приходилось брать документ из досье без всякой отметки в карточке. Однако я ни разу не забывал положить его обратно. Если документ зарегистрирован, он обязан быть в наличии.
Сделка состоялась, повторяю, тридцать первого января, в пятницу. В четверг Гектор наблюдал за выселением бродяг. С ним были телохранитель из частной компании, полисмен и четверо крепких парней из фирмы, непосредственно готовившей и осуществившей операцию. Выселение длилось более трех часов, что Гектор и отметил в своем отчете. Из документа, несмотря на попытку автора скрыть эмоции, было ясно: участие в акции, пусть даже в качестве наблюдателя, не доставило Палме большого удовольствия.
* * *
У меня защемило сердце, когда я прочитал следующее:
“Мать с четырьмя детьми, один из которых только появился на свет, проживает в двухкомнатной клетушке без всяких удобств. Постелью служат два брошенных на пол матраса…
В то время как женщина сражалась с полицейским, дети стояли в сторонке и смотрели на происходящее. В конце концов семью вышвырнули на улицу”.
Значит, Онтарио собственными глазами видел, как избивают его мать.
В папке нашелся перечень выселенных – семнадцать человек, не считая детей. Тот самый, копию которого кто-то подсунул мне в понедельник утром заодно с заметкой из “Вашингтон пост”.
Под стопкой бумаг лежали не указанные в регистрационной карточке извещения о выселении. Смысла в них не было. Бродяги не имели никаких прав, в том числе и права быть предупрежденными о грядущей беде. Извещения отпечатали и приобщили к делу задним числом. Скорее всего это сделал Ченс после эпизода с Мистером в наивной попытке оправдаться. Вдруг понадобится?
Подтасовка была очевидной и напрасной: Ченс – компаньон, небожитель не передает свое досье в чужие руки.
Этого и не случилось; досье похитили. Налицо преступление, идет сбор свидетельских показаний и улик. Решиться на кражу мог только идиот.
Семь лет назад, при приеме на работу, я прошел через обязательную для сотрудника фирмы процедуру снятия отпечатков пальцев. Дабы сопоставить их с теми, что обнаружены в кабинете Ченса, требуется несколько минут. Может быть, полиция уже выписала ордер на мой арест. Удалось ли кому-нибудь избегнуть неизбежного?
Спустя три часа, как я раскрыл папку, почти весь пол был усеян документами. Собрав их в прежнем порядке, я отправился на Четырнадцатую улицу снимать копии.
* * *
В записке Клер сообщала, что пошла по магазинам. При разделе имущества мы забыли о дорожных баулах и чемоданах, а зря – их качество говорило само за себя. В ближайшем будущем Клер предстоит куда больше разъездов, чем мне, поэтому я ограничился непритязательными спортивными сумками. Не желая быть застигнутым, торопливо побросал в них самое необходимое: носки, трусы, майки, туалетные принадлежности, туфли, кроме тех, что носил в прошлом году, – старье она может выбросить. Вытряхнул из ящиков стола мелочь, опустошил половину аптечки. Изнуренный физически и душевно, спустился вниз и оставил сумки в багажнике, чтобы совершить еще одну ходку за рубашками и костюмами. В кладовой нашел спальный мешок, последний раз я пользовался им лет пять назад. Подушка, плед, будильник, плейер с лазерными дисками, приемник, фен, кофейник, крошечный цветной телевизор с кухни, комплект голубых полотенец. Все.
Забив багажник, я поднялся в квартиру и на листке бумаги в двух строках известил Клер об уходе. Положил записку рядом с той, что она оставила мне, и закрыл дверь. В душе боролись противоречивые чувства, но сейчас мне было не до самоанализа. Я не представлял, как должен поступать человек, впервые бросающий свой дом. Подобный опыт у меня напрочь отсутствовал.
Спускаясь по лестнице, я думал, что нужно будет приехать за остальными вещами, но ощущение было такое, будто ухожу навсегда.
Клер раскроет шкафы, убедится, что я забрал лишь самое необходимое, опустится в кресло и обронит скупую слезу. А может, выплачется вволю, кто знает. В любом случае мой уход не станет для нее трагедией. Она умеет приспосабливаться к обстоятельствам.
Свобода не вызывала радости.
Похоже, мы оба, Клер и я, проиграли.
Глава 17
Я заперся в кабинете. Воскресенье выдалось более холодным, чем суббота. На мне были плотные вельветовые брюки, толстый свитер и шерстяные носки. Поверх газеты я наблюдал за паром, струящимся от двух чашек кофе на столе. В здании имелась система отопления, но у меня не было ни малейшего желания возиться с ней.
Я тосковал по роскошному кожаному креслу – на роликах, вращающемуся, с подлокотниками и регулируемым наклоном спинки. Я восседал на усовершенствованном складном стуле для пикника, не слишком удобном для менее экстремальных условий. А мне так он вообще казался орудием пытки.
Исцарапанный, шаткий – вот-вот развалится – стол притащили, похоже, из школы, давно закрытой из-за отсутствия учеников: большая коробка с шестью ящиками, выдвинуть из которых можно только четыре.
Клиентам предназначались два складных стула – один черный, другой зеленый невиданного оттенка.
Стены, выкрашенные десятилетия назад, приобрели унылый бледно-желтый цвет, краска кое-где потрескалась и облупилась; с потолка свешивается паутина. Единственное украшение – плакат в рамке, призывающий людей доброй воли принять участие в марше протеста, намеченном на март 1988 года.
Дубовый пол изрядно обшарпан. В углу рядом с мусорной корзиной облезлая щетка – вежливый намек на самообслуживание.
О, сколь многие первые стали последними! Увидь меня Дорогой братец Уорнер здесь, в воскресенье, дрожащим от холода, за убогим столом, запертым на ключ из опасения быть ограбленным клиентом, он разразился бы проклятиями столь изысканно-образными, что ценитель словесности не преминул бы запечатлеть их на скрижалях истории.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40