https://wodolei.ru/catalog/ekrany-dlya-vann/ 
А  Б  В  Г  Д  Е  Ж  З  И  Й  К  Л  М  Н  О  П  Р  С  Т  У  Ф  Х  Ц  Ч  Ш  Щ  Э  Ю  Я  AZ

 

Он попробовал капельку на вкус. Куда приятнее, чем запах. Похоже на перекисленный лимонад. Большой стакан, частично заполненный этой жидкостью, и письменные указания о способе употребления наводили на мысль о том, что Фелипе принимал ее, и Бехайм не видел препятствий к тому, чтобы попробовать ее самому, – в конце концов, какой яд может повредить вампиру? Если он сможет определить, что это, подумал он, то приблизится к неопровержимому доказательству участия Фелипе в убийстве. Он опрокинул флакон и сделал изрядный глоток. Недурно, но горьковато. Очевидно, какое-то лекарственное средство. Сразу, кажется, никак не подействовало. Что бы это ни было, колпачок от флакона и запах свидетельствовали о том, что в ночь убийства на башне побывал некто, вхожий в потайную комнату. Одного этого было достаточно, чтобы включить Фелипе в список подозреваемых первым номером. Но едва ли это могло служить окончательным доказательством. И все же эту улику стоило представить Патриарху, она могла стать средством, с помощью которого Бехайму удалось бы задержать представителей разных ветвей Семьи в замке на время, достаточное для полного и тщательного расследования.
Понимая, что он не может слишком долго полагаться на мужскую удаль Фелипе, Бехайм сунул флакон в карман и направился по коридору обратно к лестнице. Ему не терпелось забрать Жизель и побыстрее убраться отсюда. Но взобравшись наверх, он обнаружил, что это не так-то просто. Из опочивальни не доносилось ни звука. Проклиная себя за неосторожность, он тихо пошел к двери кабинета, затаил дыхание, вслушиваясь, но ничего не услышал. Ни шороха, ни малейшего намека на то, что Жизель все еще здесь. Непонятно, что с ней могло случиться. Их разделяла слишком большая толща камня, и даже его острый слух не уловил никаких звуков с того места, где она находилась. Может быть, она убежала, а Фелипе подстерегает его у двери. А может быть, любовники просто заснули?
Наверное, так и есть, решил он. То, что он принял за затишье в их любовном поединке, эти вздохи и шепот, видимо, было заключительным аккордом страсти, обменом ласками перед забытьём.
Но, выйдя в гостиную, он похолодел, руки и ноги у него отнялись: у входа в альков в одних брюках стоял Фелипе Аруцци – моложавый блондин четырехсот с лишком лет от роду, худой, подтянутый; на груди и бледных руках выделяются мускулы, но глаза налиты кровью, гладкое безволосое лицо перекошено яростью и презрением. Рядом с ним, в зеленом халате, с ниспадающими на плечи, как затвердевший дым, черными волосами, стояла госпожа Долорес, прелестная в своей растрепанности. Она обнажила клыки и двинулась было к Бехайму, но Фелипе схватил ее за руку.
– Добро пожаловать, кузен, – сказал он строго и немного гнусаво. – С поклоном от господина Агенора?
Эти слова смутили Бехайма, но от испуга он был не в состоянии понять, что за ними стоит. На мрачном фоне старого темного гобелена и вытертого ковра эти двое вампиров пылали жизненной силой, от них исходили осязаемые волны эмоций и, казалось, шло свечение сильнее, чем от фонарей, наполнявших комнату дымным желтым светом.
– Прошу прощения, мой господин, – сказал Бехайм. – Как вам известно, Патриарх приказал мне расследовать убийство Золотистой…
– И именно это привело вас сюда.
Фелипе произнес это насмешливо, и Бехайм, ободренный тем, что они на него не набросились, ответил:
– А что же еще?
– Действительно, что же еще?
Долорес стряхнула с себя руку Фелипе и взвизгнула:
– Почему ты позволяешь ему оскорблять нас? Убей его сейчас же!
Фелипе склонил голову набок, как будто обдумывая ее слова.
– Нет, – спокойно сказал он. – У нас есть кое-что поинтереснее.
– Господин, вы не так все поняли! – стал объясняться Бехайм. – В мои намерения не входило как-то задеть вас, я пришел, чтобы рассеять все подозрения на ваш счет.
Бехайму пришлось прекратить свои заверения – Фелипе шагнул вперед и воздел руки к небу, как жрец, молящий божество, после чего медленно опустил их, словно преодолевая какое-то невидимое сопротивление. Дуги, описанные кончиками его пальцев, обратились в зримые черные линии, тонкие прорези в ткани реальности, образовавшие контур овала, в центре которого стоял Фелипе. Линии стали расползаться, расплываться и заполнять овал черным туманом, как будто открывая дверь в сердце ночи, в тьму столь осязаемую, что она выпирала из своих границ, как черный газ, заключенный в прозрачную оболочку.
– Вы ведь слышали о наших Тайнах, кузен? – спросил Фелипе, чуть отступив в сторону, чтобы Бехайму был беспрепятственно виден весь овал, который поднялся над полом на несколько десятков сантиметров; в его существование трудно было поверить, но вот он плыл перед ними – жуткий черный разрыв яви, высотой чуть пониже человеческого роста, словно пасть гигантского бесплотного червя, прорвавшегося в комнату сквозь стену и запыленный гобелен. – Не сомневаюсь, что с некоторыми из них вы уже познакомились, но, держу пари, с этой сталкиваетесь впервые.
– Послушайте, прошу вас! – взмолился напуганный Бехайм, не отводя глаз от черного овала. – Меня послала сюда госпожа Александра. Она представила косвенные свидетельства вашего участия в убийстве. У меня не было иного выбора – я должен проводить расследование.
– Лжец! – Смуглое лицо госпожи Долорес потемнело еще больше, наливаясь кровью. Она повернулась к Фелипе. – Не позволяй же ему обливать тебя грязью!
– Тише! – Фелипе сделал несколько шагов к Бехайму, отступившему к двери кабинета. – Даже если бы я тебе поверил, твой проступок не стал бы безобиднее. Ты врываешься ко мне без приглашения и, по твоему же признанию, фактически обвиняешь меня в убийстве. Я убиваю без колебаний, добываю пропитание так, как мне нравится. Но я никогда не надругаюсь над традицией. И мне наплевать, кто тебя ко мне направил, я не потерплю таких оскорблений. Про Александру – это все басни, но, поскольку мне известно, кто подвигнул тебя на такое вероломство и нарушение всяческих правил приличия, я склонен проявить милосердие.
– Уверяю вас, господин, я говорю правду!
– Нет, ты лжешь. Ты просто стал пешкой в споре между Агенором и мной. И этот ход, по-моему, оказался ошибочным.
– Мне неизвестно о каких-либо ваших делах с господином Агенором.
– О чем ты говоришь? – спросила у Фелипе госпожа Долорес. – Вы с Агенором участвуете?…
– Агенор так думает, – раздраженно ответил Фелипе. – Хотя я сказал ему – нет.
Несмотря на испуг, Бехайм отметил про себя расхождение между тем, что говорилось в дневнике Фелипе, и его словами.
– Почему же он тогда продолжает на тебя давить? – не успокаивалась госпожа Долорес.
Фелипе пожал плечами:
– Кто знает? Возможно, он поймал меня на слове. В противном случае вряд ли послал бы ко мне вора. Так или иначе, он всегда был помешанным, теперь же хочет оправдать свое безумие моими препаратами.
Он оттолкнул госпожу Долорес, которую, кажется, озадачил его ответ, и подошел к Бехайму, остановившись в шаге от него. Того словно околдовали жестокие ярко-розовые губы Фелипе, устремленные на него покрасневшие глаза с черными зрачками, неестественная гладкость задубелой кожи, красивые черты лица, скованные надменностью и своеволием в зверскую маску.
– Хочу, чтобы ты представлял себе, что тебе уготовано, кузен, ибо ожидающая тебя участь необычна и по сути своей, и по дарованному тебе милосердию.
Фелипе красноречиво махнул рукой в сторону черного овала. Этот жест, по-видимому, был продолжением магического действа – черное пространство оформилось, обрело глубину. Бехайм словно заглянул в зияющую глазницу: в ней была пустота, населенная бледными призраками – неуловимыми крылатыми существами со смутными, зыбкими очертаниями. Оттуда доносился слабый прерывистый свист, будто ветер швырял песчинки об оконное стекло. Ему стало холодно, ноги у него подкосились, как на краю бездны, грозящей навеки поглотить тебя.
– Гермето ди Ланца, обращенный моей дочерью Александрой – той, чье доброе имя ты пытался запачкать, – был Колумбом, впервые пустившимся в плаванье по водам, обозреваемым тобой в сей миг, – бодро произнес Фелипе. – Переходя из одной жизни в другую в ночь своего посвящения, он случайно наткнулся на вот эту самую тьму и, уразумев, что эта территория еще не нанесена на карты, почувствовав, что в будущем можно ею воспользоваться, никому не рассказал о своем открытии и втихомолку занялся исследованием ее возможностей. К несчастью для бедняги Гермето, его изыскания не остались незамеченными. – Фелипе взял с тумбочки, у которой стоял Бехайм, керамическую статуэтку танцующей разодетой парочки. – Если бы я позволял моим чадам самовольничать в научных делах, то, вне всякого сомнения, потерял бы их уважение. И вот однажды вечером, когда Гермето изучал пропасть, которую ты сейчас перед собой видишь, я поприветствовал его, дав пинка его слугам, которые и канули туда. Мне показалось, что будет вполне справедливо, если он последует за ними.
Он швырнул статуэтку в овал. Разорвав его поверхность, она на мгновение повисла, вытеснив часть окружающей ее тьмы, выплеснув из образованной ею впадины несколько капель, которые вылетели наружу с неповоротливостью ртути или другой жидкости тяжелее воды, ненадолго застыли в воздухе, словно кто-то пробил отверстия в небо из черного дерева, и снова упали на место, а статуэтка, медленно вращаясь, начала движение вниз – трагикомический образ оцепеневших развеселых дамы и кавалера, раскрашенных, в шелках с вышивкой, с размалеванными щеками, и эта пара, кружась, понеслась ко дну, в полную тьму и пустоту. За секунду до того, как безделушка исчезла из виду, совсем рядом на миг промелькнула какая-то бледная крылатая тварь.
Смерть, подумал Бехайм; ему еще не доводилось видеть это, эту Тайну, но он знал, что она – часть той черной страны, в которой он побывал во время своего посвящения, и мысль о возможности попасть туда, испытать хоть подобие той боли и того ужаса, через которые он прошел тогда, обессилила его, выбила опору из-под ног.
– Любопытно, не правда ли, – сказал Фелипе, проводив взглядом статуэтку. – Мне так и не удалось проникнуть в природу этого явления, но я полагаю, что мы имеем здесь дело с чем-то вроде небольшого озера на равнине смерти, в которое уходит то, чему отказано в посвящении. Все, поглощаемое им, продолжает по-своему существовать. Будь ты столь же чувствителен к эфирным вибрациям, как я, ты услышал бы отзвуки жизни Гермето и его слуг, а также мучающих их созданий. Не знаю, что это за существа, но думаю, они представляют ту стадию развития духа, до которой в один прекрасный день возвысятся Гермето со товарищи.
Фелипе подбадривающе ухмыльнулся:
– Как видишь, я не обрекаю тебя на смерть. Тебя ждет новое таинственное превращение. А может быть, однажды я найду способ извлекать из этого хранилища то, что мной туда было отправлено. Тогда я верну тебя из глубин. Несомненно, ты поведаешь массу интересного. Итак! – Еще одним вычурным жестом он пригласил Бехайма войти в черный овал. – Ну же, кузен. Какой смысл медлить?
Бехайм, ошеломленный открывшимся ему сверхъестественным зрелищем, почти околдованный звучным голосом Фелипе, вдруг осознал, что смертельная опасность совсем рядом, и отскочил к алькову, туда, где, преграждая ему путь, стояла госпожа Долорес. Он замахнулся, обрушивая на нее кулак, но она поймала его руку, заломила ее, лишив его равновесия, а затем, схватив его, как метательница молота, впечатала головой в стену. В глазах у него щепками разлетелись лучи белого света, сквозь макушку вошла жгучая боль. Он попробовал собраться, встать, но Долорес оказалась на коленях рядом с ним, сгребла его за грудки и отшвырнула. Ее смуглое хищное красивое лицо превратилось в звериную морду с затянутыми черной пеленой глазами и протянувшимися от клыков к нижним зубам нитями слюны. Фелипе стоял над ее плечом и безмятежно смотрел вниз.
– Не думаю, чтобы ты был слишком ей дорог, – сказал он. – Если тебе так нравится больше, пусть просто разорвет тебя на части.
– Не надо, пожалуйста, – пробормотал Бехайм, не в состоянии сосредоточиться. – Я… я не могу…
– Еще как можешь, кузен. – Фелипе схватил его за жакет и рывком поставил на ноги. – Вот видишь! Это тебе только кажется, что не можешь.
Он протащил Бехайма по комнате, поднял за воротник и штаны и с силой, которой невозможно было сопротивляться, взметнул его к овалу, остановившись, лишь когда лицо Бехайма оказалось всего в нескольких сантиметрах от черного пространства. Бехайм почувствовал, как что-то холодное давит на кожу, мягко ощупывает ее, как будто овал, зная о том, что он рядом, изучал его, знакомился с ним – так слепой трогает лицо собеседника, чтобы узнать его черты. Бехайм бился, отчаянно пытаясь вырваться, но Фелипе лишь подтолкнул его еще чуть вперед, и его голова вошла в черный мешок. Сначала он ничего не увидел, у него сперло дыхание, и он перестал чувствовать тело – лишь лицо как будто сковала ледяная маска. Но вскоре, то ли глаза привыкли к темноте, то ли тьма, неведомо как, преобразовалась в его мозгу в зрительные образы, и он увидел ряд складок, как на огромном занавесе, сияющих, но не теряющих своей черноты, похожих на негативное изображение северного сияния, а между ними медленно плыло что-то, напомнившее ему вышедшие на поверхность пласты кварца, мертвенно-бледные очертания обелисков, хрустальных городов. Словно в пьяном бреду, как сквозь стену, он услышал гулкий бессвязный гомон. Вслед за тем где-то у пределов его поля зрения вспыхнула зарница, потом, истончившись, обратилась в лезвие ослепительной белизны, раскинувшееся вширь, как горизонт, и прорезала мрак, устремившись к нему, отчего по всем складкам пошла рябь, а хрусталь забурлил, как будто меч рассек воду с парящей над ней черной дымкой. Но то был не меч – что-то надвигалось на него, расползалось, принимая четкие очертания, – это приближался рой отвратительных светящихся существ, все они были разные, но их объединяла уродливость форм:
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34


А-П

П-Я