Так рождается неприязнь и семейные драмы. Втолковать это Лешке невозможно. Он слишком умный, чтобы понимать простые вещи.
На горячее подается запеченная рыба, мясо в горшочках и рассыпчатый вареный картофель. Все выглядит очень аппетитно, но гости, как говорится, подорвались на ерунде — на закусках и без энтузиазма ковыряются в тарелках. А впереди еще десерт — торт домашнего изготовления, щедрый на жиры и холестерин.
Лешка насытился, заскучал, хочет домой. Обращается ко мне:
— Ты еще побудешь? Мы поехали.
Лика слышит его вопрос и постановление. Не отрывая взгляда от тарелки, тихо произносит:
— Я не поеду. Нужно помочь маме убрать после гостей. Вы поезжайте, я дома Заночую.
— Твой дом в другом месте! — злится Лешка.
— Тише! — пинаю его локтем. — Всякое растение, даже самое мощное, произрастает из семечка, мелкого и подчас глазу незаметного. Чтобы не росло, нужно не сажать.
— Ты тоже ударилась в сельскохозяйственные забавы? — хмыкает сын.
— Я имела в виду семена раздора.
— Мура! — отмахивается Лешка. — Ну что? Ударим по мясу? Тебе положить?
— Имей терпение в очереди, — говорю я, вяло жуя, пытаюсь зайти с другого конца.
— Маман! Ты сегодня весь вечер притчи толкаешь. Коэльо начиталась?
— Представь, что ты в очереди, — продолжаю я. — В очереди к врачу, к академику, которому ты принес свою статью, за театральными билетами, за колбасой, за пивом, наконец. Мы большой кусок жизни проводим в очередях. И хотя это время тратится впустую, без него не получить желаемого.
— Ладно! Я не отъезжаю! — Лешка рассмеялся.
Юмор заключается в каламбуре. На их молодежном, сленге «отъехать» — значит прийти в восторг, получить удовольствие. (Купил классный диск. Послушал — отъехал.) Этот глагол также синоним выражению «напиться пьяным». (Слабак!
Стакан принял и отъехал.) И третье значение — умереть, преставиться. (Мой дедушка давно отъехал.) Вот Лешка и смеется довольно — употребил слово в четырех значениях, и все подходят.
Мы давно и неделикатно шушукаемся втроем.
Поворачиваюсь к соседке справа, она же соседка по лестничной клетке Ирины Васильевны.
— В ее-то годы и рожать! — говорит соседка. — У самой внук уже в первый класс пошел.
Тема меня живо заинтересовала.
— Женщина в возрасте родила? — уточняю.
— Да, пятьдесят три года, завсекцией трикотажа в нашем магазине.
— Хватит тебе о всякой грязи говорить! — одергивает соседку Ирина Васильевна и брезгливо морщится.
Но меня тот факт, что не одна я дура на свете, очень греет. И есть много вопросов:
— Как она беременность перенесла? Ребенок родился здоровеньким?
— Пока маленький, ведь не разглядишь. Маленькие все здоровенькие, а вырастет безотцовщина, по кривой дорожке пойдет.
— Мужа нет, — киваю я.
Соседка удивляется моей непонятливости:
— Я же говорю, парализовало его от инфаркта.
— От инсульта, — поправляю механически, — парализует после инсульта.
— Один черт! Вот и сидит она, слезами умывается, ребенка грудью кормит. А на кровати муж лежит пластом, мычит и под себя ходит. А дочка не ходит, не помогает. Пока мать в силе и при деньгах была, так нужна, а теперь — сама кувыркайся со своим выродком.
— Ребенок от другого мужчины? — Мне интересны все детали.
— Врать не буду, не знаю. Только она про своего мужа говорила, что у него давно конец в начало превратился.
— Какой конец? — удивляется Ирина Васильевна.
Во мне умер просветитель. Не удерживаюсь от объяснений, даже когда они лишние.
— Конец — это мужской половой орган. Например, о контактах гомосексуалистов говорят: свести концы с концами.
Несколько секунд женщины смотрят на меня молча, переваривая информацию.
— Нет, — качает головой соседка. — Они не гомосексуалисты, просто несчастные люди.
— Как будто гомосексуалисты счастливые, — вставляет вторая соседка.
Разговор уходит в сторону, и я вопросом возвращаю его на старые рельсы:
— Тяжело у завтрикотажем протекала беременность?
Соседка не успевает ответить, именинница Ирина Васильевна рубит тему на корню:
— Хватит нам о всяких гадостях говорить! Тьфу!
Противно слушать! Сладкое подавать?
Разговор как разговор, нормальный, женский.
Сплетни как сплетни. А Ирина Васильевна у нас моралистка. Моралите и консоме — назидательный аллегорический спектакль и бульон. Моя подруга Люба однажды в ресторане заказала официанту моралите вместо консоме. Официант мгновенно нашелся: «Кончилось! Из меню есть только то, что галочкой отмечено». На моралите много охотников.
Легко представить брезгливый ужас и отвращение на лице Ирины Васильевны, когда она узнает о моем грехопадении. О том, что я повторяю путь завсекцией трикотажа… Девушка в подоле принесет — на нее косятся, а если у бабушки в подоле что-то барахтается — так это ни в какие ворота. Фу, мерзость!
Осуждать и клеймить то, к чему неспособен по старческой немощи или по темпераменту, проще простого. Многие этому предаются с вдохновенным азартом. А куда еще азарт девать?
Уж на что наш светоч, Лев Николаевич Толстой! В молодости-то ненасытен был. А в старости, прогуливаясь с Чеховым и Горьким, выспрашивал у них подробности интимных отношений с женщинами, чем вызывал понятное смущение.
Себя молодого Толстой называл гулякой, используя «грубое мужицкое слово», как вспоминал Чехов. Толстой ополчился на его «Даму с собачкой», называл ее развратной книгой, поощряющей блуд.
Вот Чехов и припомнил тот разговор. А Лев Николаевич главной своей книгой считал «Путь жизни». Большинство людей о ней и не слышали, что неудивительно — это евангелие от толстовцев страшно нудное. В нем есть глава, посвященная интимным отношениям мужчины и женщины. На полном серьезе и на нескольких страницах Толстой утверждает, что совокупление без цели зачатия ребенка есть страшный грех. Послушал бы он эти проповеди в молодости!
Впрочем, Ирина Васильевна, скорее всего, не лишена плотских радостей. Ее Митрофан-то герой! Однажды мы были у них на даче, и Митрофан Порфирьевич здорово перепил, назюзюкался до остекленения. В этом состоянии у мужиков в мозгу остается одна короткая и емкая фраза:
«Бабу бы! Чужую!» Митрофан Порфирьевич, глядя хрустальными глазами прямо вперед, подлез рукой под стол, захватил мою коленку и сжал. Я повернулась к нему и сказала тихо и точно в ухо:
— По морде захотел?
Других, более куртуазных, отказов он бы не понял. Руку испуганно убрал. Наутро выглядел пристыженно испуганным. Видно, помнил, что домогался, получил отлуп. Но детали стерлись. А детали в этом деле играют главную роль. Я держалась гордо-холодно, хотя внутренне посмеивалась. Митрофан был вынужден подловить меня в. укромном уголке и извиниться:
— Простите за вчерашнее!
Ответила как чопорная гранд-дама:
— Ваши извинения принимаются. Но на будущее…
— Никогда! — воскликнул Митрофан Порфирьевич.
С тех пор он держится от меня подальше и настороженно. Будто я храню на него компромат и могу в любой момент предъявить свету, то есть семье. Дурачок! Хорошо бы я выглядела, заяви Ирине Васильевне: «А ваш муж полгода назад меня за коленку щупал!»
Как отреагирует Митрофан Порфирьевич на известие о моем интересном положении? «Вот шлюха! — воскликнет он. — А строила из себя честную!» Ирина Васильевна согласно кивнет и вспомнит еще одно определение для таких, как я, — женщина легкого поведения. С полным основанием я могла бы возразить: «Мое поведение столь долго было серьезным, что порцию легкости я давно заслужила».
Хочешь не хочешь, а с мнением новой родни приходится считаться, Лешка им не чужой. Мало того что зятек с гонором попался, так и матушка у него гулящая. Ведь известно, что с мужем я не живу десять лет, значит, ребенка нагуляла.
Кстати, с Сергеем мы не разведены. Следовательно, юридически он будет считаться отцом ребенка. Надо при случае Сережу порадовать.
* * *
Домой мы ехали на такси. Лика и Лешка все еще дулись друг на друга. Когда вошли в квартиру, Лешка заявил:
— Отрубаюсь! После обильной еды и флейма (пустых разговоров) я способен только читать великого письменника Храповицкого (спать).
Переодевшись, я пошла в ванную и услышала всхлипы на кухне. Лика сидела в моем кресле и плакала, уткнувшись в кухонное полотенце.
— Ой! — шмыгнула она носом. — Ваше место заняла.
— Сиди! — позволила я и присела на табурет.
— Понимаете, — быстро заговорила невестка, — мои родители простые люди. Но они непростые!
— Ясно дело. А мы сложные, но несложные.
— Да! Мама с папой очень добрые. Они меня очень любят и… — запнулась, — и Лешку, и вас… очень.
— Лика! У тебя прекрасные родители! Тебе с ними повезло, да и нам тоже. Если ты видишь какие-то проблемы, причина не в Ирине Васильевне и твоем отце, а в нас. Мы кажемся снобами, хотя, тешу себя надеждой, таковыми не являемся. Просто нужно время привыкнуть друг к Другу.
«Со временем я преподнесу такой подарочек, что вам будет легко слиться на почве презрения ко мне».
— Кира Анатольевна! Я вам тайну выдам! У ПАПЫ БЫЛА ЖЕНЩИНА!
— Одна? — невольно вырвалось у меня.
— Это не мама! — пояснила Лика. — Это совершенно другая женщина, тоже кладовщица.
«Любопытная специализация», — подумала я, но вслух ничего не сказала.
— Она, та женщина, на заводском складе работает, а мама в цеховом, — уточнила Лика. Рассказывая, забыла о слезах. — У папы, это ужасно, конечно, был роман, в результате которого родился мальчик. Никто не знал, то есть не знали, от кого ребенок. Папа дополнительную работу взял и тайно помогал им. А когда мальчику исполнилось пять лет, все открылось. Ту женщину в больницу положили, некому было с Дениской сидеть. Моего братишку Денисом зовут. Подруга той кладовщицы не могла Дениску взять, потому что он краснухой заболел, а у нее свои дети. Вот папа все и сказал маме, и ушел на месяц к сыну. Что мама пережила! Как она страдала!
— Надо думать, бедная женщина!
— А потом папа пришел и говорит нам: согласен на любой ваш приговор, вы моя семья, я вас люблю больше жизни, мне, подлецу, нет прощения, но подлецом я быть не желаю, чтобы бросить одного больного мальца в пустой квартире.
Когда Лика волнуется, речь ее становится про стонародной, совсем как у Ирины Васильевны.
— И каков был приговор?
— Мама сказала: «Живи, но чтобы ни полсловом, ни полвзглядом я о тех не слышала». Кира Анатольевна! — заговорщически зашептала Лика. — Мама их кровати в спальне раздвинула и тумбочку в середину поставила. Понимаете?
— Догадываюсь. Епитимья отлучением от тела.
Долго продержались?
— Три года!
Я не уловила, говорит Лика с гордостью или с печалью.
— Сколько же сейчас Денису лет?
— Двенадцать. Вы никому не говорите, но я с ним вижусь. Папе ведь нельзя, а он мне все-таки братишка, в смысле Дениска. Смешной, хулиганит, но учится хорошо. Кира Анатольевна, можно мне Дениску сюда привести? Я хочу с ним математикой заняться, чтобы он перевелся в математическую гимназию.
— Конечно, приводи. Я питаю особую нежность к внебрачным детям. Лешка знает о твоем брате?
«Не проговорился мне, секретчик!» — подумала я с досадой.
— Что вы! Никто ничего не знает! Мама не знает, что папа материально помогает. Папа не знает, что мама через своих приятельниц на заводе передает Денису одежду и другие вещи, она ведь думает, будто они бедствуют. Папа и мама не знают, что я с братом общаюсь. Только тетя Люда, мать Дениса, в курсе, но она не болтливая.
— Тайны мадридского двора!
— Да! Вот я и говорю кажется, простые незамысловатые люди, а на самом деле у них шекспировские страсти бушуют. У вас наоборот: все очень умные, но никто не прячется, говорят, что на языке, живут не оглядываясь. Я не знаю, что лучше.
Вдруг Лика округлила глаза и схватилась за живот:
— Он шевелится!
— Это пульсирует брюшная артерия.
— Нет, точно он, так раньше не было.
— Вот и отлично!
Я тоже схватилась за живот, в котором ощутила толчки. Дядя с племянником азбукой Морзе переговариваются?
Лицо у Лики стало отрешенным — впала в очередной ступор. Пусть немного помедитирует, пока я Лешку в чувство приведу.
Пришла в их комнату и рывком сдернула с Лешки одеяло.
— Дрыхнешь, бессовестный! У тебя там ребенок шевелится, а ты храпишь!
— Где? Что? — вскочил Лешка. — Кто шевелится?
— Твой ребенок! И запомни! — Я схватила ремень и принялась его стегать. — Никогда! Никогда! Никогда не ложись спать, не помирившись с женой!
Лешка помчался на кухню.
Кто сказал, что у нас мудреная семья? Куда уж проще" беременная мама наказывает ремнем великовозрастного сына.
Последний, точнее, предпоследний, раз я с полотенцем гонялась за Лешкой по квартире, когда он учился в седьмом классе. Перед приходом какой-то комиссии в школу он с приятелем поменял местами таблички «Туалет» и «Директор».
ПОДРУГА 1
Прошел месяц. Два внутриутробных создания подросли: у меня появился небольшой животик, у Лики — порядочный. Мы уж думали, не ждать ли близнецов. Сделали Лике ультразвук, все нормально, один мальчик. Я запаниковала: нет ли у меня маловодия, почему живот не крупнеет, и тоже ультразвук сделала, тайно. Все в норме, девочка.
У меня будет доченька! Хорошенькая, во младенчестве кудрявенькая, буду покупать ей платья с оборочками, заплетать косички и отдам в музыкальную школу по классу фортепиано. А если даун родится? Даун-девочка все-таки лучше, чем даун-мальчик!
Лика стоит на учете в женской консультации, как и все прочие беременные, каждые две недели ходит к врачу. Ее там осматривают, измеряют, взвешивают, дают направления на анализы. Мы следим, чтобы Лика не пропустила очередной визит к доктору. Я же ни на какие учеты не становилась, хотя нахожусь в группе риска, ведь я даже не просто позднородящая, а сверхпоздно. К врачу не иду по той же причине, по какой никому не открываюсь, — мне стыдно. И еще не хочется выслушивать предложений по умерщвлению плода. Это не плод, это мой ребенок.
Но теоретически я слежу за здоровьем, и жаловаться на него грех. Даже давление, без кофе и сигарет, пришло в норму, гемоглобин отличный (у Лики пониженный, мы ее пичкаем зеленью и гранатом).
1 2 3 4 5 6 7