Это он и в другом месте может получить, тем более что вопрос с крахмальными рубашками остается открытым. Он пришел к тебе за помощью, и он ее получит. И без дураков».
Он почувствовал ее настроение, отпустил руку.
– Спасибо, мне уже лучше.
– Сан Саныч, расскажите мне теперь подробно, о чем вас там на следствии спрашивали.
– Ну что, как я понял, родственники Марины пожаловались на того следователя, который дело вел, там у них какая-то внеочередная проверка, начальство устроило разгон, и дело передали в другое место, я там у них не разбираюсь. В общем, прихожу я, сидит в кабинете дама такая представительная, лет пятидесяти, серьги у нее большие зеленого цвета. «Старший следователь Громова», – говорит. А до этого она меня два часа в коридоре продержала, в интересах следствия, наверно. Я, конечно, уже там, в коридоре разозлился, на работу ведь надо! И как взяла она меня в оборот! Показывает официальное заключение из консультации о том, что Марина была беременна, и спрашивает, что вы, я то есть, об этом думаю. Я говорю, ничего не думаю и ничего не знаю.
«А какие у вас были отношения с вашей лаборанткой?»
Я говорю: «Чисто служебные были отношения».
«А почему у вас с ней все время были конфликты? А может быть, вы к ней, так сказать, нерабочий интерес испытывали, а она вам не уступала?»
И смотрит на меня так, пришурясь, что вот, мол, козел старый, взял девочку молоденькую в лаборантки и вязался к ней в кабинете.
Я говорю: «Вы уж что-нибудь одно мне инкриминируйте: если она мне не уступала, то к беременности ее я никакого отношения не имею, а если она мне уступила, то зачем мне с ней тогда ругаться?»
А она тогда тему меняет и спрашивает: «А где вы были, гражданин Лебедев, шестого ноября с семи до одиннадцати вечера?» – прямо как у Райкина, только мне не до смеха.
«Вышел с работы, – говорю, – в пять часов пятнадцать минут, как полагается, человек я одинокий, прошелся по магазинам и к девяти примерно дома был».
«Это, – говорит, – мы у ваших домашних спросим, но даже если и были вы дома в девять часов, то где же вы без малого четыре часа пропадали?»
Я говорю: «В магазинах по очередям стоял, а потом домой пешком шел». Она не верит. И не могу я ей объяснить, что неохота мне с невесткой на кухне лишний раз сталкиваться, я жду, когда они поужинают и уйдут. Я поэтому и на работе все время задерживаюсь, а тут все опечатали. И от болезни будто молот в голове от ее слов стучит.
– Кошмар какой!
– Ну, в общем, отпустила она меня. Идите, говорит, гражданин Лебедев, и не волнуйтесь: мы с вами часто будем встречаться, и процент раскрываемости у меня оч-чень высокий. Вышел я на улицу, в голове гудит, руки трясутся, чувствую, что если не поговорю с кем-нибудь, точно рехнусь. Ну и поехал к вам.
– Да-а, – протянула Надежда, – выражаясь юридическим языком, алиби у вас слабовато.
– А вы бы что подумали насчет того, что я четыре часа до дома добирался?
– Я бы подумала, что вы какую-то знакомую женщину навещали и теперь ее впутывать не хотите.
– Да нет у меня никаких знакомых женщин!
– Нет? А кто же рубашки вам стирает так чисто?
– Да сам я стираю себе рубашки! И белье! И носки!
– Сан Саныч, да вы же уникум! Конечно, я понимаю, жизнь заставляет, но чтобы так чисто, да еще и крахмалить! Да так же не каждая женщина сумеет. У меня с моей бывшей свекровью из-за белья вечно трения были! И постельное белье тоже сами?
– Постельное белье машина стирает, а я сам полошу и подсиниваю.
– Уму непостижимо!
– Да будет вам шутить, Надежда Николаевна, у меня ведь неприятности большие.
– Не расстраивайтесь, Сан Саныч, милый, давайте я скажу, что вы шестого у меня весь вечер были, а хоть бы и всю ночь. Я женщина свободная, кто мне что скажет? И пусть ваша дама в серьгах попробует доказать, что это не так!
– Спасибо, конечно, но это уж в самом крайнем случае.
Надежда стала серьезной.
– Ну, вот что. Насчет того, что вы с Мариной ну… это, так следователь никогда не докажет. Никто вас вне работы вместе не видел, после рабочего дня никогда вы с ней не задерживались, так что тут даже Полякова ничего придумать не сможет. И потом, даже если допустить, – он сделал протестующий жест, – я сказала: допустить, что она от вас беременна, так зачем вам ее убивать? Человек вы свободный, живете самостоятельно, жены у вас нет, что вам мешает? Ну был бы скандал, ну сняли бы вас с начальников в крайнем случае, подумаешь карьера – начальник сектора! Есть из-за чего убивать! А может, и без скандала, женились бы на ней по-тихому, вот и все.
– Ой, не надо!
– Это было во-первых, а во-вторых, не знаю, как вам, а мне самой интересно разобраться, что же все-таки с бедной Маринкой произошло.
– Еще бы мне не интересно, когда это напрямую меня касается!
– Тогда давайте думать.
– Сейчас, в четыре утра?
– А что, раз вы все равно не спите. Только я замерзла босиком. А если я оттуда из кресла буду кричать, то мы всех соседей перебудим. Слышимость в нашем доме потрясающая.
Она схватила одеяло, завернулась и присела на диван у него в ногах. Пока она возилась и устраивалась поудобнее, он отвернувшись, тихонько улыбался. Ситуация-то двусмысленная, а она ведет себя совершенно естественно. Да, не соскучишься с ней!
– Так вот. Значит, что мы имеем? Пока не будем думать, убийство это или самоубийство, а если убийство, то кто ее убил? Поговорим вот о чем. Девушка найдена мертвой, с беременностью примерно шесть недель. Значит, есть человек, который, простите, ей этого ребенка сделал. Девушка из довольно приличной семьи, стало быть, маловероятно, что это была случайная встреча в компании там или на даче. Скорее всего, у нее был постоянный друг, правильнее сказать, любовник, с которым она встречалась. Ее близкая подруга рассказала мне, что Марина встречалась с кем-то на работе. Скорее всего, это так, потому что если бы это был кто-нибудь из друзей, многие знали бы, а на улице со случайным человеком Марина знакомиться не стала бы. Значит, будем искать на работе. В институте три тысячи человек, допустим, мужчин подходящего возраста человек пятьсот, да, не слабо получается. Попробуем другим путем. Работала у нас Марина несколько месяцев, около полугода, в командировки не ездила, по профсоюзным путевкам не отдыхала, значит, там ни с кем из института познакомиться не могла. Далее, из молодежи многие отпиваются при комитете комсомола или уже бывшем, как он там теперь называется. И это не Маринкина компания: там они вечно ходят гурьбой, все со всеми у них спят и никто ничего не скрывает. А у нас на пятом этаже всего два отдела, да мастерские, на дверях кодовый замок, так что посторонние к нам не очень-то ходят, только по делу. Молодых людей у нас достаточно, и вот с ними Марина общалась.
– Так, значит, узнать, с кем ее чаще всего видели, тот и есть.
– Э, нет, Сан Саныч, не так все просто. Если бы ее с кем-то часто видели, давно бы уж сплетни пошли. А если даже Полякова с Пелагеей ничего не знают, значит, все чисто.
– Но ведь был же у нее кто-то?
– Был, это точно. А раз никто ничего не заметил, значит, они тщательно это скрывали. Вернее, не они, а он, ей-то скрывать нечего. А он скрывал, как думаете, почему?
– Потому что женатый человек.
– Верно, но отчасти. Мало что ли женатых мужчин на работе любовниц заводят?
– Ну, может, жена очень ревнивая или боялся развода, детей любит.
– Очень может быть. Значит, в понедельник достану списки обоих отделов.
Лучше взять журналы по гражданской обороне, там и возраст, и семейное положение указаны. И адреса на всякий случай надо выписать. Мужиков из макетной мастерской я не считаю, там одни алкоголики. И вот еще, Оля говорила, что на машине он Марину возил.
– Ну, с этим проще: мужчин молодых с машинами у нас раз-два и обчелся.
– А если у него родительская машина или тещина? Тут надо наших теток расспросить, уж это они точно знают.
– Ну, выпишите вы подходящие фамилии на бумажку, а дальше что?
– А дальше вот что. Вот завел себе женатый мужчина подружку. Бывает, конечно, у людей любовь, за редким исключением, а так у него к подружке интерес только один: постель. Ну, конечно, сводил ее там в театр, в кафе, когда ухаживал, а дальше что? В театр он и с женой сходит: риска меньше. Не в кино же на последнем ряду тискаться, не подростки ведь. Значит, нужно место, где встречаться. Этот вопрос мы пока оставим. Может быть, у Марины они встречались, когда родителей нет, хотя вряд ли. Отец у Марины достаточно строгий, если бы застал их, скандала не миновать, с мордобоем даже. А вот другой вопрос: когда?
– После работы, когда же.
– Ну, Сан Саныч, вы меня простите, но сразу видно, что у вас любовницы никогда не было.
– А почему это вы так думаете? Он явно обиделся.
– Ладно, оставим это. Так вот, вы мне скажите, какая жена, даже не ревнивая, потерпит, чтобы муж после работы где-то шлялся? Ведь она как рассуждает? Вот закончил он работу в пять пятнадцать. До дома добираться нам всем ну максимум час. Плюс пятнадцать минут на сложности с общественным транспортом и покупку сигарет. И в шесть тридцать будь добр как штык стоять на пороге, тарелка супа на столе, а разогревать обед по десять раз она не обязана!
– А если она сама поздно приходит?
– Тогда теща за ним присмотрит, и он не то что за час, за сорок пять минут до дома доберется!… Так вот, собственно, к чему я веду. Встречались они в рабочее время. А как можно через нашу проходную в рабочее время уйти? Правильно, по увольнительным, это мы уже проходили. По личному делу, по служебной надобности, в местную командировку, в библиотеку – все тут годится! Можно еще пол-отгула взять, но рискованно, жена позвонить может: какой отгул, почему отгул? А так ей в ответ: в местной командировке, и все… Значит, как узнаю я предположительно фамилии, так пойду по этажу гулять и всеми правдами и неправдами просмотрю старые увольнительные. И если найду того, кто хоть раз уходил с Маринкой вместе, значит, он и есть! А чтобы меня все жалели, вы, Сан Саныч, мне почаще замечания на работе делаете, у вас это очень хорошо получается! А вообще-то шестой час уже, я спать хочу, спокойной ночи!
– Спокойной ночи!
Надежда подхватила свое одеяло и отправилась на кресло. Сан Саныч вытянулся, стремясь улечься поудобнее на освободившееся место, но оказалось, что место уже занято котом.
Они проснулись поздно. Он собрался уходить, но Надежда заявила, что без завтрака его не отпустит, а то голова может закружиться от свежего воздуха. Вид у него был получше, только небритый. Надежда сварила геркулес на молоке, он украдкой поморщился, но съел, потом выпил большую чашку кофе с молоком, хотя всегда пил только черный, съел бутерброд с сыром, и только тогда Надежда сжалилась над ним и отпустила. Когда уже стояли в прихожей, Надежда ждала всяких слов благодарности и заранее чувствовала неловкость, но он ничего не сказал, только взял ее руки в свои, поцеловал и вышел. Надежда растрогалась.
– Вот видишь, Бейсик, как люди прощаются, а ты только царапаться умеешь.
Потом она побродила по комнате, бесцельно перекладывая вещи, сама себе удивляясь, после этого взяла себя в руки, вычесала кота, достала пылесос и занялась уборкой. Хозяйственный зуд не прошел и в воскресенье. Надежда решила разобрать шкаф, вытащила ворох одежды, перемерила все юбки и жутко расстроилась. Юбки были безнадежно малы. Ожидая самого худшего, Надежда полезла в кладовку за напольными весами. Весы эти подарил Алене зять Борис непонятно зачем, потому что Алена была тощая, как щепка. Надежда долго искала весы, надышалась пылью, и в конце концов умудрилась запереть в кладовке Бейсика, который уронил там с полки все пустые банки и разодрал старый альбом с фотографиями. Встав на весы, Надежда поняла, что все ее худшие опасения подтвердились, а зловредный Борька еще уверял, что весы показывают на пять килограммов меньше. В результате Надежда легла спать без ужина, долго ворочалась без сна и пришла утром на работу с головной болью и с голодным блеском в глазах.
Сан Саныч сидел в кабинете чисто выбритый и в белоснежной рубашке. Надежда нехотя занялась делами, потом он вызвал ее к себе в кабинет, стал что-то нудно объяснять, увидел, что она не слушает, остановился и спросил, о чем она собственно думает?
– О диете, – честно ответила она.
– О какой диете?
– Английской. Два дня белковых, два дня овощных, разгрузочный день на кефире.
– Да выбросите вы эту чушь из головы!
– Вам легко говорить, – вздохнула Надежда, – вы вон какой худой.
– Вот что, идите, Надежда Николаевна, и займитесь наконец делом.
Надежда сделала обиженное лицо и вышла.
В первом же секторе, у соседей, Надежде повезло. Лаборантка Алла Ивановна с понедельника села на больничный по обострению печени, и у нее за столом тихонько сидела Лиля Зайцеваева. Вернее, настоящая ее фамилия была Зайцева, а еще раньше до замужества – Берендеева. Лиля Берендеева была в своем роде уникальной личностью. Дело в том, что никто никогда не видел Лилю с чистыми волосами. В любой день недели, в будни и в праздники на голове у нее были не волосы, а какая-то жирная пакля, которая вместе с платьем в крупную коричневую клетку создавала потрясающий эффект. При этом Лиля вовсе не была неряхой, потому что к платью каждый день был пришит чистый белый воротничок. Дамское общество долго не могло разгадать этот ребус, пока Поляковой не пришла в голову мысль, которая была проста как все гениальное. Оказалось, что Лиля устраивает, так сказать, банный день регулярно раз в неделю по пятницам, поэтому к понедельнику волосы уже пачкались. Почему-то мысль мыть волосы чаще просто не приходила ей в голову. В ответ на все доброжелательные и недоброжелательные советы Лиля только улыбалась. Так продолжалось долгое время, пока Лиля вдруг не вышла замуж. Дамы поверили в это только тогда, когда своими глазами увидели, что Лилю регулярно встречает после работы муж –

Это ознакомительный отрывок книги. Данная книга защищена авторским правом. Для получения полной версии книги обратитесь к нашему партнеру - распространителю легального контента "ЛитРес":


1 2 3 4 5