И всегда были. Но теперь они почему-то стали ему чужими.
На грязном одеяле, дрожа от пронизывающего холода влажных стен, спал Натан. Его голое тело покрывали темные воспаленные багровые и черные синяки. Кровь запеклась под носом, а на одеяле под ним краснело свежее пятно, источника которого Ворчун разглядеть не смог. Мальчик хрипло закашлялся во сне, изо рта у него показалась кровь, потекла вниз по щеке.
С холодным, как каменные стены крепости, рассудком и сердцем Ворчун вышел в коридор и принес тяжелое меховое одеяло, которое позаимствовал из своих покоев. Быстро оглядевшись вокруг, чтобы убедиться, что за ним никто не наблюдает, он вернулся в каморку мальчика и закутал его в одеяло.
От духа, исходившего от Натана, Ворчуна едва не вывернуло. Кровь, грязь и болезнь были составными частями этого запаха. Но присутствовало и еще что-то. Что-то более мрачное. Что-то такое, что должно было очень скоро появиться – появиться, чтобы забрать ребенка отсюда, спасти его, так как сам Ворчун Натана спасти не мог.
Гном поглядел на него, на нежное, нездоровое, страдальческое лицо мальчугана, которому не исполнилось еще и шести. Он был всего лишь мальчик.
– Прости, Натан, – прошептал он. – Меня придумывали не таким.
Во сне тело Натана скрутила судорога, и по его лицу пробежала осмысленная рябь.
– Папочка, – плаксиво прошептал мальчик. Затем его лицо снова разгладилось, и он опять впал в забытье.
Ворчун посмотрел на него еще немного, не в силах вымолвить ни слова, потом оставил Натана наедине с его болезнью и с его каморкой.
Но, подумал он, теперь мальчик хотя бы не замерзнет.
ГЛАВА 15
Лес поредел, и Томас с его спутниками вышли к реке Вверх. Здесь, на северо-востоке Обманного леса, к ней подступала блестящая песчаная ширь берега, и река несла свои воды более неспешно, чем в других местах своего извилистого пути вокруг леса.
Тилибом не любил песок. Он во всеуслышание жаловался на то, что песок скользит под подошвами и забивается между пальцев. Брауни тоже не испытывал радости. На движущихся песках не очень-то и спляшешь, если вздумается. Томас не обращал на их жалобы внимания. Колокольчик не в себе, а медведь не слишком-то настроен плясать, по крайней мере, с тех пор, как Томас появился в Обманном лесу.
У них полно других забот. С этими мыслями Томас зашагал по берегу к далеким Плешивым горам, и его спутники потянулись за ним, несмотря на ползучие пески. Далеко к югу небо над лесом начинало светлеть. Близился рассвет. Сейчас, как никогда, Томас был бы рад солнечным лучам.
Небо сегодня было лазурно-голубым, с желтыми и зелеными разводами – не то обрывки ползущих облаков, не то просто игра света. С реки тянуло холодком, и Томас поежился. Ему вспомнились его многочисленные прошлые путешествия сюда, наяву, как сейчас, и в снах, как это было многие годы. Он не помнил, чтобы когда-то прежде замерзал в Обманном лесу. Это был край, где неудобствам – настоящим неудобствам – не было места. Теперь все переменилось. Возможно, навсегда.
Во всяком случае, Томас понимал, что на самом деле воздух не столь уж и холодный. Там, откуда он пришел, где был его дом, все еще стоял жаркий и душный июль. В Обманном лесу, казалось, царила вечная осень. Пусть ранняя, но ровно тот ее миг, когда, несмотря на все очарование окружающего, воздух дышит предчувствием поры, которая наступит уже совсем скоро, и все начнет блекнуть и увядать; быстротечный миг, застывший навсегда. Во всяком случае, так он думал когда-то давным-давно. Похоже, «навсегда» – понятие не столь уж и непреходящее, как ему казалось.
Несколько часов они шли на запад по песчаному берегу широкой реки, огибавшей внешние границы Обманного леса. Хотя Томас ожидал, что мистер Тилибом будет постоянным источником плаксивых жалоб, колокольчик – если не считать звона его язычка – был странно тих. Наверное, подумал Томас, серьезность их положения наконец-то дошла до него, существа, всю расу которого уничтожил один пожар.
Один враг.
С этой мыслью Томас взглянул на лицо Тилибома, увидел в его глазах холодный блеск и понял, что маленький лиловый человечек, возможно, не так уж и не в себе, как ему казалось. Ведь жажда мести не обязательно порождает помрачение рассудка. После этого он стал относиться к Тилибому по-иному.
Вскоре берег стал довольно каменистым. Показался небольшой мол, вдающийся в воду, но никаких признаков кораблей. Равно как, обнаружил Томас, оглядев лес слева от них, никаких признаков жилья. Вообще никаких признаков жизни, если не считать этого мола.
Любопытно.
Миновав каменистую полосу, они завернули за поворот, и над ними, хотя и все так же далеко, нависли Плешивые горы. Томас на миг остановился, глядя на овеваемые всеми ветрами вершины с ошеломляющей смесью чувств: страхом, гневом, предвкушением и глубокой, неисцелимой печалью, когда он в который раз спросил себя о том, как это все докатилось до такого состояния.
– Так вот они какие, – сказал Брауни и неуверенно сплясал небольшую джигу. В этом был определенный цинизм, даже сарказм, на который Томас не мог не отреагировать.
– Может, нам стоит отдохнуть несколько минут, прежде чем продолжать путь? – предложил он.
– И правда, – прозвенел Тилибом. – Мне не помешало бы помыться да и попить, если уж на то пошло.
Колокольчик поковылял к краю воды, беспрерывно дилинькая на ходу. Не говоря худого слова, он просто прыгнул с берега в реку и камнем пошел ко дну. На поверхности с бульканьем лопнул большой воздушный пузырь, вырвавшийся из полого брюшка колокольчика.
– Пожалуй, и мне не помешало бы попить, – согласился Брауни, но даже когда он двинулся к берегу, взгляд его постоянно обращался к неприступным вершинам Плешивых гор.
Казалось, между ними установилась молчаливая связь. Безнадежное ощущение неотвратимой судьбы, которое заставило Томаса внезапно вскинуть глаза на гризли. По выражению на морде медведя Томас понял, что тот ощутил то же самое.
– Уже недолго, – хмуро сказал Брауни.
– Нет еще. Завтра к утру, думаю, – возразил Томас.
После этого ни один из них не проронил ни слова. Брауни припал к воде и начал пить. Томас снял ботинки, закатал штанины брюк и нерешительно опустил одну ногу в прохладу реки. Ноге стало холодно, но это было приятно, течение омывало крошечные волоски на коже, а ступня под водой ушла в песок. Всего в нескольких дюймах подальше от берега песок должен уступить место настоящему илу, он знал это. Вообще-то песка не должно было быть и здесь, но Томас никогда не задавался вопросом относительно чего-либо в Обманном лесу. Были определенные вещи, как, например, этот песок, которые показались ему неуместными еще тогда, когда он в самый первый раз побывал в этом странном месте.
Однако же он был. Томас ощущал его подошвами, совершенно реальный, что подтверждал каждый его нерв, каждый синапс. Ибо, несмотря на всю невероятность, Обманный лес был столь же реален, как и тот мир, в котором Томас появился на свет. Во многих отношениях, часто думалось ему, даже более реален. Более… он все никак не мог подобрать нужного слова, но в конце концов оно всплыло у него в памяти. Он был даже более нормален, чем его родной мир.
Прошло несколько минут с тех пор, как Тилибом ушел под воду, но Томас и Брауни не слишком беспокоились за него. Колокольчик не мог держаться на воде и определенно не мог плавать. Поэтому Томас и Брауни ничуть не удивились, когда услышали с берега немного дальше по течению трезвон – правда, несколько приглушенный, поскольку Тилибом слегка пропитался водой, – и, подняв головы, увидели, как колокольчик снова возвращается к ним. Несмотря на пузатость, полое тело колокольчика было вполне естественно подхвачено потоком и протащено вниз по течению, туда, откуда они пришли.
Колокольчик звякнул на каменной тропке, которую они пересекли незадолго до того, и приблизился, еще более мрачный, чем прежде. Раньше он вел себя дружелюбно, хотя и немного чудно. Теперь же, несмотря на освежающее купание, он, казалось, погрузился в гневливое и подавленное состояние, из которого мог никогда не выйти. Он как будто кипятился, бурлил – не колокольчик, бомба готовая взорваться.
Это крайне встревожило Томаса. Такой спутник был опасен. Поведение Тилибома в будущем предсказать было невозможно.
Он взглянул на Брауни и услышал фыркающий смех, который исходил откуда-то из глубин медвежьего живота. Он тоже смотрел на приближающегося Тилибома Томас понял, что гризли ничего этого не видит, и ему стало не по себе. Да, Брауни его союзник. Они – товарищи по оружию. И Тилибом тоже должен быть его союзником. Но тот кошмар, который он пережил, превратил его скорее в обузу, чем во что-либо иное.
Пока они не дошли до крепости шакала Фонаря, придется решить, безопасно ли вообще брать Тилибома с собой. И может ли он рассчитывать на поддержку Брауни, если попытается отослать колокольчика прочь.
И все же, несмотря на помутившийся рассудок Тилибома, у них начало появляться какое-то чувство товарищества. Хотя Томас был еще совсем ребенком, когда впервые попал в Обманный лес, решения всегда принимал он, единственный среди них всех обладающий достаточной зрелостью, чтобы прислушаться к голосу разума. Это давало власть, но у него всегда было какое-то чувство утраты от того, что он занимает это положение. Как будто оно каким-то образом чего-то его лишало.
Тут же было нечто совершенно новое. Общая цель,которая теперь объединяла их, казалось, перечеркнула ничего не значащие прошлые годы. За эти годы Томасу не раз бывало одиноко. Писательство не способствует общению. Но, если не считать самых его сокровенных минут с Эмили, никогда и ни с кем еще он не чувствовал такой близости, как сейчас.
Несмотря на сомнения относительно Тилибома, он понимал, что ради жизни его сына и будущего Обманного леса они должны выстоять или пасть, жить или умереть вместе. Все было как сон. Единение настолько безупречное, что прежде он дважды усомнился бы в возможности его существования. Однако же оно существовало.
И едва только эта мысль полностью оформилась в его голове, песок под его ступнями вдруг пополз. Он взглянул на поверхность реки, которая омывала его босые ноги, – закатанные штанины уже дважды окунались в воду на дюйм или больше и теперь неприятно липли к коже, – но не заметил под водой никакого движения.
Песок и почва речного дна внезапно вспухли, заволновались под его подошвами, и Томас потерял равновесие. Он полетел назад, молотя в воздухе руками, и упал в реку там, где было глубже, лицом к берегу, так что успел заметить совершенно изумленное выражение на морде Брауни, прежде чем плюхнуться в холодную воду.
Река сомкнулась вокруг него. Хорошо хоть, ему удалось задержать дыхание. Но вода оглушила Томаса, и он ощущал какое-то зловещее давление на барабанные перепонки. В отличие от некоторых людей, он вполне уверенно чувствовал себя, ныряя с открытыми глазами, но падение разозлило, смутило и раздосадовало его.
Пока Томас пытался нащупать дно ногами, он взглянул под водой в сторону берега. Солнечные лучи проникали в реку на достаточную глубину, чтобы под поверхностью колыхалась золотистая рябь, но барахтанье Томаса взбаламутило ил, так что видно было немногое. Но он сумел разглядеть нечто, вылезавшее из песка, с мощными клешнями и твердым голубым панцирем.
Голосом, который под водой казался скрежетом якоря по камню, Томас выругался:
– Черт.
Одним рывком он вытолкнул себя к поверхности и обнаружил, что, стоя на цыпочках, может высунуть лицо над водой.
– Песчаные крабы! – крикнул он.
Он совершенно позабыл об этих тварях. Глядя на выражение морды Брауни – веселье, стремительно сменившееся смятением, – Томас усомнился, слышал ли он вообще когда-нибудь об этих созданиях. Тилибом бежал по берегу к тому месту, где упал Томас, – где начал вылезать песчаный краб, – и все это происходило как во сне. Уши Томаса все еще находились под водой, поэтому, хотя он и видел, как колокольчик быстро ковыляет по песку, картина не сопровождалась звуком. От этого казалось, что берег находится где-то далеко.
Голубое пятно мелькнуло под водой, и Томас понял, что песчаный краб надвигается на него. Брауни взревел и прыгнул в воду, а Томас развернулся и нырнул в поток. Он почувствовал, как что-то попыталось поймать его за руку, крутанулся в воде и увидел, что еще один песчаный краб подобрался к нему сзади, пока он не видел.
Их было уже двое.
А будет больше.
Брауни всем телом нырнул в реку; голова, плечи и лапы исчезли под водой. Потом с плеском показался на поверхности, вытягивая из воды лязгающего клешнями и шипящего краба, который сбил Томаса с ног. Три его синие клешни щелкнули с опасной точностью, и одна из них сомкнулась на правой лапе Брауни, недалеко от плеча.
Гризли взревел, потом быстро развернулся, в два больших тяжелых шага очутился на берегу и оторвал песчаного краба от себя. Он вскинул его над головой и принялся безжалостно колотить о землю; панцирь затрещал, маленькие глазки выпучились, клешни щелкали, и вскоре от краба остались лишь красно-зеленые внутренности да осколки голубого панциря. К этому времени Томас уже взобрался на каменистую часть берега, где из земли не торчала ни одна крабья клешня. На камнях должно быть безопасно, решил он. Во всяком случае, нападение снизу не грозит.
– Тилибом! Брауни! Сюда! – крикнул он громко, и в ту же секунду краб, от которого ему удались уплыть, высунул стебельчатые глаза из воды вместе с клешнями и принялся шевелить ими в его направлении.
Подбираясь к нему.
– Брауни! – снова крикнул Томас.
Но у гризли хватало своих забот. Песок у самого края воды заволновался, как будто земля собралась разверзнуться. По всему берегу из песка показалось несколько клешней, и Томас разглядел по меньшей мере еще двух песчаных крабов, которые выползали из воды на берег. Течение, казалось, не доставляло им ни малейших неудобств.
Везет же, подумал Томас. Они были к этому приспособлены.
Не колеблясь ни секунды, Томас огляделся вокруг и выбрал самый большой камень, поднять который, как он решил, будет ему под силу.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41