Одним словом, Москва больше «не прикалывала».
Стоит ли говорить, что рукам такого блестящего сотрудника любой руководитель мог смело доверить все самое ценное — от члена до… чемодана с деньгами.
Под столом у Лены стоял серый пластиковый кейс с документами, которые нужно было отдать курьеру. Лена посмотрела на часы — курьер опаздывал на сорок минут. «Надо бы ему устроить промывание мозгов. Урод», — подумала она, зевнула и скинула туфли, спрятав босые ноги за кейсом.
Щелчком мышки Лена открыла окно «Одноклассников» и погрузилась в увлекательное обсуждение заграничных курортов с «элитными названиями» — Хургада, Кемер и Белек в группе Reach&Beautiful. «Одноклассники» засыпали друг друга ссылками на фотографии с отдыха в этих замечательных местах. Основными темами фотопейзажей были герои и героини на фоне унылых пальм, полуосыпавшихся скал, бассейнов с химически-голубой водой и неимоверного количества еды.
Искушенного человека наверняка бы смутило обилие бутылок водки, колбасно-сырных нарезок и подозрительно блеклых жареных рыб, выдаваемых за дорадо или тюрбо. А пейзажи были слишком уж крымско-сочинскими. Но Лена никогда не была ни в одном из упомянутых мест, дорадо пробовала единожды в дорогом, или, по ее терминологии, «элитном», ресторане, куда ее полгода назад пригласил один состоятельный азербайджанец. Лена безгранично доверяла тому, что писали, ведь в группе, по проверенной информации, собирались люди «знающие и бывалые», а не какое-то «лошье».
Сама Лена была не то чтобы rich, но безусловно beautiful. К тому же вчерашнее обещание Саслана взять ее с собой в Дубай, «на конфыренц», услышанное после двух часов потных страданий на скрипящей кровати в съемной квартире в районе Пресни, недвусмысленно свидетельствовало о том, что Ленка является членом группы R&B по социальному статусу, а не только по юзерпику с мокрыми волосами.
Скрипнула дверь кабинета братьев Бероевых. Лена стремительно сунула ноги в туфли на шпильках и поправила волосы.
— А не мало?
— Мало, брат, эта девят грамм свинца, понял, да? — донесся из глубины кабинета голос Мовлади. — А чимдан — эта много, брат. Очень много.
— Как скажешь, брат. — Из-за двери появился наконец Саслан и поставил еще один серый кейс под ноги Лене.
— Это… моей охране отдай… Вахе… Скажи, пусть в мэрию отвезет. Он знает, кому. Поняла, да?
Лена приветливо и как можно более застенчиво улыбнулась.
— Где этат… красаучик, билядь? — вежливо поинтересовался Саслан. — Доставка?
— Опаздывает. — Лена нахмурилась и вскинула руку с часами. — На пятьдесят минут. Ну ничего, приедет, я ему покажу!
— Это спрауэдливо, — ощерился Саслан, потом отвернулся от Лены к зеркалу и стал рассматривать, достаточно ли мужественно смотрится черная эластичная футболка в сочетании с костюмом Brioni цвета мокрого асфальта, купленным позавчера по совету брата.
— Вообще, я считаю, что нам эту курьерскую компанию надо менять, — плотно сжала губы Лена, — постоянно опаздывают. А у нас серьезный бизнес!
— Правильно говоришь! — Саслан пригладил волосы. — Ты у меня умница. Какие поланы на вечер?
— Пока никаких, — кокетливо потупилась Ленка, хотя Саслан даже не обернулся. — А есть предложения?
— Предложения? — Он улыбнулся своему отражению. — Предложения висигда есть. Я вот тут подумал…
Но договорить Саслану не дала распахнувшаяся входная дверь, выплюнувшая на порог полноватого мужчину далеко за тридцать, одетого в короткую белую адидасовскую ветровку, стоптанные синие кроссовки и чернильного цвета мешковатые джинсы.
— Добрый день! — Мужчина поправил козырек бейсболки с надписью Gorgeous Loser, явив присутствующим пронзительные зеленые глаза и очаровательную улыбку на некогда смазливом, но теперь подрасплывшемся лице. — Я курьер из «Осы Экспресс». За посылкой.
Саслан злобно зыркнул исподлобья на курьера, небрежно щелкнул пальцами, бросил Лене: «Рызбырысь», — и вернулся в кабинет.
— Ты вообще понимаешь, к кому опаздываешь, козлина? — зашипела на него Лена, угрожающе поднимаясь из-за стола.
— Я здесь не затем, чтобы выслушивать оскорбления, чувиха! — неуверенно пробормотал курьер, поправил собранные в конский хвост волосы и попятился.
— Какая я тебе чувиха, урод?! Ты знаешь, сколько стоит в этом офисе опоздание? — Лена начала воспроизводить все известные ей уроки ведения бизнес-переговоров, подслушанные на совещаниях. — Тут за пять минут на штуку баксов ставят, понял? Пятьдесят минут — десятка, понял, да? У тебя такие бабки есть? Чего молчишь? Есть или нет? Ты чё, хочешь мамину квартиру продать?
— Мамина квартира больше стоит! — Курьер опять поправил волосы.
— Чё-о? — Лена склонила голову набок и застыла. Нохчи-технику, чтобы преодолевать возражения, она еще не изучала. — В общем так, — она понизила голос. — Взял чемодан. Вот тебе адрес. И пулей туда, ты меня понял? Пулей отвез документы. Мне отзвонишься по приезде. Ясно?
— Типа того…
— Я не слышу! Что за «типа того»?! Ты хочешь с работы вылететь? Я тебе это легко устрою. Один звонок вашему директору, и все! Чтобы через двадцать минут был на Шмитовском проезде, ты меня понял?
— На Шмитовском, — вполголоса брякнул курьер.
— Ты ща у меня в Бутово окажешься! Грамотный самый, что ли? Самый москвич? Еще раз в этот офис опоздаешь, считай, тебя уже уволили. Чемодан взял, быстро!
— Да взял, взял, — курьер схватил чемодан, вытер рукавом лоб и дернул дверь на себя.
«С вами, козлами, только так!» — подумала Лена и откинулась на спинку кресла, весьма довольная собой.
— Уехал? — высунулся из-за двери Саслан.
— Пулей улетел, — улыбнулась Лена.
— Ты грозная уапщэ стала, да? — Саслан погладил щетину. — Рвала его, как грелку, Богом клянусь! Молодец!
— А как еще с такими?
— Это да. Ну, я к тебе скоро загляну. — Он послал Лене свою фирменную улыбку и закрыл дверь кабинета.
«Как не попасть на паленое бухло в Египте» — обозначилась новая тема в группе R&B. Офисные часы показывали час дня. До обеда оставалось немного, до конца рабочего дня — как получится. «Ку-ку» — ойкнула ICQ.
«Lenok ti как?!!)))» — интересовался пользователь Lapa Glamur.
«Устала как собака((», — набрала Лена и вставила раздраженный смайлик.
«Как уа tebia ponimau, zaya. Derzis. Lovi prikolniy demotivator s kotom=)))
«Ловлю», — написала Ленка и снова скинула под столом тесные туфли.
ПРИРУЧАЯ ДРАКОНА
В этом мотиве есть какая-то фальшь,
Но где найти тех, что услышат ее? Подросший ребенок, воспитанный жизнью за шкафом,
Теперь ты видишь Солнце, возьми — это твое!
Фильм «Безъядерная зона»
Денис. Тринадцать часов
— Грамотный самый! Нет, так же, как и ты, ПТУ закончил! — передразнил я девушку уже в коридоре. — Самый мааасквич…
Выходя из здания, на секунду задержал взгляд на табличках, прибитых у входа в офис. Обе золотые, одна — поярче: «Трейдинвест переработка инкорпорейтед лимитед», вторая, чуть ниже, кажется, раскрывала суть дела и поэтому была аскетична: «Кафе Чеховъ». Теперь даже не стесняются себе позволить такой сарказм. Интересно, почему я до сих пор не видел «Кафе Дагов» или «Кафе Ингушей»? А «Кафе Москвич», видимо, они только любовницам покупают…
«Самый мааасквич»… наверное, сегодня эта фраза звучит как насмешка или оскорбление. Сколько лет этой лимитчице? Двадцать три? Двадцать четыре? Впрочем, это не имеет значения. Когда мне было двадцать четыре года, слово «москвич» приезжими девушками иначе, чем с подобострастием не произносилось. Это было во времена, когда московская прописка была линией социального фронта и ценилась выше, чем дорогие часы или джип, или на чем теперь крутые ездят?
Во времена, когда подобные особи женского пола даже теоретически не могли попасть в поле моего зрения и сидели в резервациях типа студенческих общежитий или снятых на четверых малогабаритных квартирах в спальных районах. Мы жили на разных планетах. Моя находилась в созвездии Садового кольца, а их… там, где все остальное. Там, где Кузьминки или Марьино. В общем, это было, когда мы презрительно цыкали в сторону малиновых пиджаков на «Чероки», мерялись прочитанными библиотеками, а дресс-кодом в нашем кругу служил «Улисс» Джойса с пометками на полях, сделанными как можно более небрежно…
Когда мне было двадцать четыре… Кажется, позавчера, а на самом деле — одиннадцать лет назад. В тысяча девятьсот девяносто девятом. Блестящий выпуск ВГИКа лета 1999-го. Поколение надежд. В нашей компании были свои Тарантино, Кэмерон, Гай Ричи, и даже Годар. Мир грозил превратиться в пыль, узрев наши дипломные работы. Это было так свежо, так необычно. Поколение гениев, у ног которых лежала залитая солнцем, чуть пыльная и еще не так изуродованная Москва. Всего пара лет нужна была молодым богам, чтобы раз и навсегда войти в элиту российского кино. Стать настоящими небожителями. Пара лет — осмотреться, выбрать самого достойного из спонсоров, небрежно долго провозиться с кастингами, попутно отвергнуть самых значимых (а значит, самых надоевших) больших актеров, а найти двух наркоманов, трех проституток (одну из них беременную) и одного бомжа. И утвердить на главные роли. Потом отвалить на фестиваль в Берлин — развеяться. Вернувшись, снять несколько рекламных роликов, для заполнения прорех в карманах, а на завтра приступить наконец к съемкам главного фильма ЭПОХИ. Конечно, артхауса.
Поколение надежд. Наследники Эйзенштейна, Шукшина и Тарковского. Стоит ли говорить, что ни один из нас, выпускников того года, не снял ни одного фильма. Или снял один — самый главный фильм своей жизни, — но его так никто и не увидел. Как я, например. Золотая молодежь излета затянувшихся для нас конца восьмидесятых. Слишком обнадеживающая, слишком талантливая, слишком амбициозная, чтобы что-то сделать.
Одиннадцать лет назад. Все осталось там, во временах, которые мой друг — мент Петя (папа профессор, мама доцент) называет временами, когда пейджер еще был ПЕЙДЖЕРОМ, а мобильный телефон МОБИЛОЙ! Выпуск одна тысяча девятьсот девяносто девятого года. Это было в прошлом веке, а мы и не заметили…
Теперь, по прошествии времени, малиновые пиджаки стали владельцами бизнеса с высокой капитализацией, сменившими джип «Чероки» на «Бентли», провинциальные девушки уже не испытывают пиетета перед пропиской (см. капитализацию и «Бентли»), а я неожиданно для себя осознал, что Марьино — это не где-то на выселках, а всего восемь остановок от центра, а само слово «москвич» получило унизительное прилагательное «сааамый» в придачу.
Тем не менее компания институтских друзей все так же собирается по пятницам в нашей квартире на Остоженке, коротая вечер за игрой в преферанс, обсуждением андеграундного кино и музыки, выставок маргинальных художников и полуподвальных театральных постановок наших знакомых.
Мы старательно продолжаем притворяться, будто живем в анклаве, прочно защищенные шумоизоляцией и фильтрами, пропускающими в наш мир только те новостные, культурные и политические события, которые интересны нам. Все это время мы внушали себе, что жизнь продолжает строиться по формуле: люди существуют в тот момент, когда мы с ними разговариваем, и до тех пор, пока мы с ними разговариваем.
Я уверен, что каждый из нас в глубине души понимает, что главная задача этого условного культурологического фильтра — не пропустить одну мысль: мир изменился. Фильтр помогает нам не верить в то, что Р 3 Harvey больше не является молодой принцессой андеграунда, да и мы из категории талантливых юношей перешли в категорию юношей стареющих.
Юношей, чьи родители, серьезные работники МИДа, Минфина, Центробанка, ректоры и деканы, чиновники и театроведы — давно уже носят приставку «экс». Юношей, которые имели шансы состояться как минимум в пяти разных областях каждый, но так и не взявшие на себя труд что-то для этого предпринять, предпочитая считать все эти области лишь временным приработком перед серьезным, настоящим занятием. Разменяв весь свой потенциал на написание политических памфлетов в интернет-издания с нулевой посещаемостью, воспитание котов, никому не нужные трактаты по современному искусству и бесконечные пьяные дебаты о будущем страны, в которой, по их уверению, жить они не собираются.
«Валить, валить окончательно и в короткие сроки, например… через полгода» — лейтмотив наших пятничных посиделок, вот уже второй год. И выглядит это так, будто не валят мои приятели лишь потому, что у них не получается убедить в этой необходимости меня. Не то чтобы я настолько привязан к этой стране, просто патриотизм стал моим последним прибежищем, хоть как-то отличающим меня от моих друзей.
Слабая надежда на то, что я, Денис Давыдов, вызывавший зависть у всего курса тем, что Соловьев называл меня самым многообещающим студентом выпуска, по-прежнему не такой, как они, поддерживает течение моей жизни. Жизни, давно превратившейся в привычку. Жизни, в которой все потихоньку стало надоедливой константой — от красного абажура над кухонным столом до жены, которая последние пять лет называет меня «бездарностью, отягощенной гипертрофированным снобизмом», и тем не менее все еще ночует в моей постели. Последний факт я давно уже перестал объяснять тем, что я все-таки не такой, как они. Скорее, мы оба слишком нерешительны, чтобы расстаться, и слишком интеллигентны, чтобы замечать перманентные адьюльтеры друг друга.
Факт семилетнего наличия одной и той же жены — еще одна особенность, отличающая меня от моих друзей. В остальном я — полное им соответствие. Слепок эпохи, живое свидетельство заката интеллигенции, которой больше не платят за сакральное знание того, что общего между Габриэле д'Аннунцио и дадаистами. Точнее, которой больше вообще не платят, предпочитая поддерживать пространные разговоры о поздней Византии и ее сходстве с нынешней Россией. Платят теперь в основном хипстерам.
Кстати, знать бы еще, кто такие хипстеры, но все, у кого ни спрашиваю, точного ответа не дают. Пока я остановился на том, что это люди с плохим образованием и хорошим вкусом, которые спрашивают у Гугла, как пишется слово «тренды», что само по себе пошло, но не мешает им этим трендам соответствовать, получая за это деньги на трех работах.
1 2 3 4 5